Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 2007 год
«Быть, как Гардель»
Загадочное происхождении, бедное детство, затем неожиданный успех, мировая слава и трагический финал — в жизни этого человека будто нарочно сошлись все элементы, необходимые для рождения мифа. По одной версии, Карлос Гардель родился на юге Франции в 1890 году и был внебрачным сыном Берты Гардес, вскоре эмигрировавшей в Аргентину. По другой — великого певца зачали в уругвайском городе Такуарембо полковник местной армии и его золовка, а чтобы избежать скандала, новорожденного отдали на воспитание находившейся там проездом Берте. Сам Гардель не только не стремился разъяснить этот вопрос, но и, кажется, делал все, чтобы запутать будущих биографов (так, день рождения он отмечал лишь изредка, и каждый раз — в разные дни). Доподлинно известно, что детство он провел в Абасто, бедном районе Буэнос-Айреса, и что петь начал рано. Поначалу он исполнял народные песни, и даже пользовался некоторым успехом. Но слава пришла к нему после записи танго «Моя грустная ночь». Тогда же Гардель начал работать над своим имиджем — для начала похудел с 117 до 74 килограммов. В 1928 году он завоевал Париж, в 1930-м — Голливуд. 24 июня 1935 года во время турне по Латинской Америке он погиб в авиакатастрофе над колумбийским городом Медельин. Его тело доставили в Буэнос-Айрес через полгода. За это время усилиями журналистов любимец публики превратился в национального кумира: он уже не просто гениальный исполнитель, но и прекрасный сын, друг, гражданин. Такими не просто восхищаются со сцены, таким подражают в жизни. С тех пор народная любовь не ослабевает. Каждый год в день его рождения (11 декабря, он же — Национальный день танго) и смерти, 24 июня, толпы аргентинцев собираются у могилы на кладбище Чакарита. Живо и мировое признание — недавно ЮНЕСКО объявило голос Гарделя культурным достоянием человечества, наряду с музыкой Моцарта и Бетховена. Аргентинцы согласны и выражают эту мысль по-своему: как говорится, «если кому-то нравится Бах, но не нравится Гардель, значит, этому человеку не нравится Бах».
Вместо ацтеков и пирамид
«Вы только начинаете заниматься? Тогда поберегите свои пальчики — не берите босоножки, возьмите закрытые туфли!»
«Внимание! Завтра на нашем стенде будет присутствовать сам Хуан Карлос Копес! Вы сможете пообщаться с ним и взять автограф».
Каждый вечер десять дней подряд главная площадка фестиваля — сейчас это огромный павильон выставочного центра La Rural — вибрирует в ритме танго. Здесь и открытые уроки, и концерты, и магазины специальной одежды и обуви, и презентации музыкальной и книжной продукции последнего года.
Кроме того, фестиваль разбросан по всему городу. По словам организаторов, задача проводимых мероприятий — не только порадовать уже имеющихся поклонников танго, но и завоевать новых.
С этой целью ежедневно в разных и подчас самых неожиданных точках города устраиваются открытые уроки. Один день это Пласа-де-Майо — главная городская площадь, больше привыкшая к полчищам демонстрантов, чем к толпам танцующих. Другой — маленький пятачок среди транспортного потока Авениды 9 июля, признанной чуть ли не самой широкой в мире. Третий — на малопримечательной площади Пожарников в колоритном портовом районе Ла Бока, и так далее. Часто уроку танца предшествует организованная экскурсия по окрестностям, рассчитанная в первую очередь на приезжих: приобщение к танго сопровождается введением в историю города.
По традиции поклонники зажигают сигарету в руке у бронзового Гарделя на кладбище Чакарита (фотографироваться при этом необязательно)
Но есть одно место, которое лучше посетить без экскурсий: кладбище Чакарита, где похоронены самые значимые фигуры в истории танго. Склепы здесь не столь роскошны, как на аристократическом кладбище в Реколета, одном из главных туристических «аттракционов» города, но именно сюда приходят любители танго. Приходят, или, вернее, совершают паломничество. Даже при жизни аргентинских звезд восхищение ими несет в себе оттенок поклонения (при упоминании той же Ньевес принято восклицать: «Diosа!» — «богиня!»), а после смерти оно приобретает и вовсе религиозный характер. Так, давно пополнил сонм местных святых композитор-коммунист Освальдо Пульезе: считается, что его фотография приносит удачу и защищает от зависти. На мраморном фортепьяно, установленном на его могиле в Чакарите, всегда лежат красные гвоздики в память о временах, когда музыканты его «кооперативного оркестра» ставили бутылку с гвоздикой на пустующее пианино, пока маэстро отсиживал очередной срок за свои взгляды. Но главный персонаж в этом пантеоне, давно затмивший в своей популярности Эвиту , — Карлос Гардель. Мавзолей его — своеобразный алтарь, увешанный табличками с выражением любви и признательности, в том числе и за исполнение желания. «Карлос! Спасибо за все сотворенные тобой чудеса. 1935 — 24.6.83. Клара и Хуан» — точно такие таблички, называемые «ex voto», можно встретить на раках с мощами католических святых. Каждый день сюда приходят поклонники. При нас двое ребят взобрались на увенчивающий склеп памятник, чтобы зажечь сигарету в руке своего кумира. Для них и для всех «гарделианос» он продолжает жить и, как здесь принято говорить, «с каждым днем поет все лучше».
Антонио и Сандро приехали в Буэнос-Айрес с юга специально ради фестиваля. Антонио учится играть на бандонеоне, Сандро немного поет, а главное — очень любит Карлито и уже давно собирает все, что с ним связано: диски, пластинки, афиши. Танец его не интересует: «Эти люди обычно мало задумываются над смыслом того, что слышат — им лишь бы танцевать. Но я все равно им благодарен: сейчас именно они вернули популярность этой культуре, без них не было бы и сегодняшних музыкантов и исполнителей».
В танго на самом деле заложено противоречие: танцорам достаточно музыки, поэзия для них — в самом танце. «Шаги в танго — как буквы алфавита. Каждый слагает из них свое собственное стихотворение», — говорят они. Напротив, Гарделя слушают — под него не танцуют.
Причем современные технологии позволяют делать это везде. Ребята с большим энтузиазмом поводили нас по кладбищу и у каждого памятника устраивали прослушивание из мобильных телефонов, в которых, похоже, умещалась вся мировая коллекция танго. Узнав, что мы хотим посетить дом-музей Гарделя (в рамках фестиваля свои двери открывает и он), они предложили проводить нас.
На протяжении всего пути танго преследует нас на каждом шагу. Для начала — монитор на платформе метро транслирует 24-часовой канал танго. Затем — чеширская улыбка главного исполнителя танго встречает нас в пассаже на выходе из станции «Карлос Гардель», чуть позже — на лице памятника в одноименном переулке, и далее — на фасадах домов и в вывесках супермаркетов.
«Нам приходится создавать мифы, так как у нас нет истории. Мексиканцам — тем мифы не нужны, у них есть ацтеки и пирамиды, благодаря которым они могут прикоснуться к какой-то сверхреальности. У нас же ничего этого нет. Оттого мы и порождаем таких персонажей, как Карлос Гардель или Марадона», — сказал как-то историк Хулио Домингос.
Шире, все танго в целом можно рассматривать как необходимый миф или как неотъемлемую составляющую аргентинской идентичности. Похожую мысль высказывал еще Борхес: «В одном из диалогов Оскара Уайльда говорится, что музыка дарит нам наше собственное прошлое… Может быть, в этом и состоит предназначение танго: внушить аргентинцам веру в их былую отвагу, в то, что однажды они нашли в себе силы не уклониться от требований доблести и чести». И не случайно очередной взлет популярности этого жанра произошел после экономического кризиса 2001 года. Чем неопределеннее будущее, тем сильнее желание вернуться к корням и там обрести былую уверенность и национальную гордость…
На выходе из музея Сандро подарил мне открытку с фотографией Гарделя. На ней было аккуратно выведено: «От имени всех аргентинцев сердечно благодарю тебя за то, что ты помогаешь распространять наше танго, нашу культуру в твоей прекрасной стране».
«Нестандартный» танец
Пока аргентинское танго переживало взлеты и падения, в Европе продолжали танцевать одноименный бальный танец. Правда, названием сходство между двумя дальними родственниками исчерпывается. Не случайно бальное танго входит в программу не латиноамериканских (как, скажем, самба или ча-ча-ча), а так называемых «стандартных» танцев, вместе с вальсом и фокстротом. Напоминая о том, что его движения и техника были в свое время приведены к единому международному стандарту, что давало возможность проводить мировые чемпионаты. В итоге, родился новый танец, в котором практически ничего — от шагов до настроения — не выдает его аргентинского происхождения. Начнем с позиции в паре. В бальном танце руки держатся жестко, партнерша слегка прогибается назад — корпуса не соприкасаются, контакт между партнерами происходит на уровне бедер. Это ничем не напоминает так называемое «объятие» (abrazo) в аргентинском танго, когда партнер мягко прижимает к себе партнершу, сближаясь с ней на уровне груди. Объятие может быть более открытым или более тесным, что особенно характерно для многолюдных клубов. В бальном танго шагают с каблука и следуют однообразному ритму: «медленно, медленно, быстро, быстро, медленно». В аргентинском — более скользящие, «кошачьи» шаги, преимущественно с носка, а ритм — куда сложнее, причем особенно важную роль играют паузы: пара движется, затем вдруг останавливается, и некоторое время остается неподвижна, будто сосредотачивается, а затем вновь движется, и вновь замирает. Быть может, именно контрастное сочетание движения и остановки, самоотдачи и самоконтроля и заставляет нас воспринимать танго одновременно как танец «чувственный» и «холодный», как танец «летаргической страстности». Кроме того, настоящее танго, как и джаз, считается искусством импровизации. Сами аргентинцы усматривают в этом одно из проявлений национального характера: «когда вокруг все непредсказуемо, и ничего заранее предусмотреть нельзя, приходится все придумывать на ходу». Правда, в танго-шоу, с их сложными акробатическими движениями, импровизация уступает место постановочным номерам (по этой же причине танцовщикам приходится отказаться от тесного объятия в паре). Аргентинское танго следует отличать и от той экзотической манеры, которую блестяще демонстрировал актер Рудольф Валентино в фильме «Четыре всадника Апокалипсиса» (1921). Она заключается в том, что танцор утрированно-страстно опрокидывает партнершу, а затем, повернувшись друг к другу в профиль, оба сосредоточенно вышагивают, выставив вперед руки. Последняя позиция, которая, вероятно, восходит к тренировочным занятиям мужчин (избегавших смотреть друг на друга), особенно прижилась в Европе. Аргентинские танцовщики, как Хуан Копес, иногда используют ее в постановочных шоу, однако не считают аутентичной: «Что тут хорошего: оба партнера смотрят куда-то в сторону и вдаль, будто бы недовольны друг другом и ищут кого получше», — говорят они.
