Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1970 год
Петронило сосредоточен и молчалив. То вслушивается в тревожные звуки тропических зарослей, то настораживающе поднимает палец вверх, и мы замираем, не догадываясь еще, в чем же причина...
Наша лодка идет против течения.
На веслах Пабло, в этом деле он большой дока, мне и Виктору лучше не мешать ему. Да и получается у нас неважно. Слишком хлопаем по воде, а надо идти беззвучно.
Петронило торопит:
— Быстрее, быстрее, — и вдруг поднимает палец.— Слышите?
Раздался странный гортанный звук, напоминающий кваканье старой лягушки.
— Крокодил, — утвердительно кивнул головой наш проводник. — Иногда они устраивают веселые концерты.
Русло реки сужается. Весла задевают за кусты. Перехватывая руками ветки, проталкиваем лодку в самую гущу зарослей. Но крокодилов и след простыл... В манграх крокодилы проделывают настоящие лазы, а в период дождей умудряются переползать по заболоченной низине из одной реки в другую.
Петронило предлагает попытать счастья в соседней речушке. Мы соглашаемся. Отец и сын заговорщически переглядываются и хитро улыбаются.
— Пабло, пожалуй, оставим на берегу, — говорит Петронило, — справимся и без него.
— Если наши трофеи будут такими же многочисленными, как теперь, то, конечно, справимся, — замечает Виктор.
— Хе, хе, трофеи! — наш главный охотник широко улыбается. — Крокодилы нас уже ждут.
— Как же, — саркастически соглашается Виктор. — Здесь тоже ждали. Да, видно, не дождались.
— Хе, хе! Здесь... Сейчас увидите, — словно испытывая наше терпение, весело продолжает Петронило. — Мы будем вытаскивать их руками... Да, да, руками!
Петронило круто разворачивает лодку и причаливает к манграм.
Виктор первый замечает в зарослях веревку, соединенную со стальным тросиком, уходящим под воду.
— Это еще что за штука? Петронило потирает руки и ухмыляется. Жестами показывает нам то на фотоаппарат, то на воду. И молчит. Мы пожимаем плечами, не совсем понимая его восторг.
Петронило возится на носу лодки. Наконец цепляется за хрупкие ветки и осторожно тянет веревку.
— Есть, есть! — радостно кричит он.
Мы хватаем фотоаппараты. Веревка натягивается, из воды показывается раскрытая пасть. Маленькие зеленые глаза зло смотрят на нас. Крокодил! Живой крокодил!
— Хе, хе! Готов! — кричит счастливый Петронило.
Крокодил висит в метре от воды, бьет хвостом, буйствует, но прочная леска крепко держит его. Фотографируем. Я не успеваю менять выдержку. Снимаю как-то неловко и торопливо.
Стальная леска крепко держит животное, и крокодил уже не кажется таким грозным и сильным, как на свободе. И все же это крокодил. Настоящий, живой трехметровый крокодил в родной стихии! Не меньше получаса держал его на весу Петронило — крокодил должен обессилеть. Затем на него набросили веревку, крепко связали пасть и втащили в лодку. Килограмм на двести, пожалуй, потянет.
Виктор потуже затянул веревки, но мы все же стараемся держаться подальше от зубастого трофея.
Петронило между тем рассказывает нам о своем методе лова. Этот способ применялся, оказывается, еще в глубокой древности. Крокодилы, как и акулы, хватают все подряд, а потому поймать их на крючок сравнительно легко. В качестве наживки используется в основном птица. Крокодил незаметно подплывает под водой, хватает наживку и... Можете вытаскивать вашу добычу.
Петронило время от времени дергает за леску, крокодил открывает глаза, полные слез, и грустно смотрит на нас, подтверждая, что все сказанное сущая правда. Именно так попался он, по своей нелепой крокодильей жадности. Его собратья, не отличаясь большой смекалкой, наверное, уже тоже висят на других крючках, поставленных два дня назад.
В этот день улов оказался весьма солидным. Петронило был прав, крючки штука надежная. Мы сняли еще трех крокодилов. Лодка с трудом выдерживала такой груз, захлебываясь при каждом сильном ударе весел. Вот, оказывается, почему Пабло остался на берегу...
Смеркается. Надо поторапливаться. Густая и тяжелая от влаги темнота не сулит ничего хорошего запоздалым путникам. Видно, поэтому Петронило так крепко налегает на весла.
Выбираемся на берег у дома Петронило уже в полной темноте. Самый молодой из четырех наших пленников отправится на ферму. С остальных мы снимем шкуры.
Ночью спать не придется. Керосиновый фонарь еле светит. Тяжелое это, оказывается, дело — свежевать крокодилов! Наконец приспособились, и работа пошла.
Эрнестина — жена Петронило — разожгла костер и возится с ужином.
— Вы такого еще никогда не пробовали, — уверяет она.
Мы пожимаем плечами. Виктор называет несколько известных ему кубинских блюд, но, увы, он далек от истины. Эрнестина в конце концов открывает секрет. Угощать нас будут не чем иным, как бифштексами из крокодилов! В пищу идет только хвост, поэтому из громадной туши набирается от силы килограммов двадцать мяса.
Бифштексы почти готовы... Вот теперь мы с Виктором чувствуем, как голодны и как ужасно устали.
— Ну что? Попробуйте,— советует Эрнестина.
Мы нерешительно смотрим друг на друга. Жареный крокодил, не слишком ли? Проглатываем по большому куску жареного мяса и облизываем пальчики.
— А знаешь, вкусно, — говорит Виктор, — немного, конечно, жестковато, но ничего. Что-то вроде старой говядины.
— Или молодого слона, — добавляю я.
После ужина — снова за работу. К утру нужно успеть снять и засолить шкуры.
Несмотря на ночную прохладу, мы взмокли от пота. Ужасно устали пальцы, шкуру приходится постоянно натягивать и подрезать. Наконец приступаем к последней туше и в ней обнаруживаем пять яиц. Обычная скорлупа, белая и тонкая. По диаметру яйца как куриные, но более продолговатые, похожи на коконы тутового шелкопряда. Каждое весом 80—100 граммов Петронило укладывает их в корзину с илом — тоже на ферму. А пару яиц протягивает Виктору.
В нашей лаборатории мы создали нехитрые условия — при помощи песка, ила и настольной лампы. И вот, хотя в успех мы нисколько не верили, через несколько недель на свет появились два очаровательных крокодильчика. Малыши обладали прекрасным аппетитом и быстро набирали силы. Через полгода их перевезли в Ленинград, и они неплохо акклиматизировались на новом месте. Сейчас они живут у Виктора, на набережной Фонтанки, в большом старом доме.
В. Синюков
Местный житель
Летом Надя Старкова приезжала из интерната в Морошечное. Теперь от Морошечного и следа не осталось, балаганы рассыпались, сгнили, огороды скрылись под зарослями кустарника, и даже рыба в речке забыла об отцовских сетях.
Бабка собиралась в лес, подвешивала к поясу поверх трикотажной кофты берестяные чу-машки для ягод и корешков, звала Надю с собой. Высокие травы здоровались с бабкой, ягоды выглядывали из-за листьев, чтобы бабка их не упустила, птицы трещали, болтали, сообщали бабке новости.
Когда садились перекусить, бабка отделяла пищи для духов, одетых в листву многочисленных родственников плодовитого Кухте, а Надя смеялась, вспоминала, что у бабки есть спрятанная иконка.
— А твой бог не рассердится, когда узнает, что ты Кухте кормила?
— Бог дома. В лесу Кухте. А ты его не увидишь, он тебе не покажется.
Бабка помнила сказки и песни, которые все остальные в Морошечном уже забыли. Она пела о птице-рыбе по имени Митт и о хозяине зверей, который жил в облаках и гремел громом. А однажды рассказала Наде сказку о том, как одного ительмена злые люди посадили в бочку и пустили плавать по морю. Но ительмен не погиб, а добрался до острова, где жила красивая девушка.
— Эту сказку написал Пушкин, — сказала Надя с категоричностью молодости.
— Эту сказку мне давно рассказывали, — не сдалась бабка. — Хочешь дальше слушать?
Бабка знала и понимала лес, владела в нем тайнами, доставшимися ей от сотен поколений лесных жителей. О них еще в XVIII веке писал путешественник Стеллер: «Они имеют колоссальные познания в области ботаники... Обычно им известны все туземные растения как по их именам, так и по их свойствам». И когда жители маленького Морошечного переселились к морю, в село Ковран, бабка тосковала по лесу, и в этом ее не могло утешить ни кино в новом клубе, ни больница, ни радио, столь привычные и нужные для молодых.
Но тогда Нади на Камчатке уже не было. Она уехала в Ленинград, поступила на факультет народов Севера. Отец опасался сначала — куда в такую даль поедет девушка? Потом сам говорил: «Хорошо, что поехала, не испугалась». Надин отец, в гражданскую ставший на сторону красных, человек уважаемый и серьезный, кончил лишь четыре класса церковноприходской школы еще до революции. Тогда это было много, очень много для ительмена. И он хотел, чтобы дети стали образованными. Надя вернулась на Камчатку с дипломом историка, она учительствовала в школе. Потом переехала во Владивосток, где стала работать в секторе этнографии и антропологии Дальневосточного филиала Академии наук: и это случилось потому, что она встретилась с человеком по фамилии Сэм. Он помог определить Наде ее стремления.
