Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1974 год
Здесь мы и заночевали. У порога «неведомого мира».
Чудеса начались сразу же за перевалом. В первом же селении за хребтом, Баян-Лэгсо-моне, мы услышали интригующее название Бичигтын Ам — «Ущелье рисунков». Конной тропой — другие дороги, мы это поняли, нам уже до конца разведки не суждены — пробиваемся к ущелью. Впереди всадники-проводники. Шинэхуу кричит Борису в самое ухо: «Прошла лошадь — пройдет и машина! Доедем!..»
Впереди спешивается проводник Ульзиорш. Борис ставит на тормоза машину, а мы тут же кладем под колеса камни — «ГАЗ-66» застыл в позе вздыбленного коня. А Ульзиорш уже машет рукой с вершины горы. И что-то кричит.
...Вся гора и две следующие покрыты рисунками — их тысячи. Мы увидели изображения оленей (а ведь это уже гобийская зона), диких козлов, баранов-архаров, сцены загонной охоты трехтысячелетней давности. Но самой главной темой, лейтмотивом всех рисунков на этих скалах был культ плодородия. Древние художники с удивительным постоянством передавали в рисунках свои мечты о продолжении рода, об увеличении стада. Это была мольба, которую сдержанные и немногословные люди принесли в горное ущелье и поведали ее только скалам.
Пройдет с тех пор не одно столетие, а их потомки еще долго будут приносить к подножию горы свои скромные дары, а затем высекут слова тибетской молитвы: «Благословен ты, сидящий на цветке лотоса». Мимоходом в эти отдаленные места попасть невозможно, и люди приезжали в ущелье специально, из поколения в поколение, так, как ходят верующие в храм.
Здесь можно работать месяцы, и то вряд ли даже поверхностно исследовать это святилище. Но мы вынуждены ехать дальше — наша задача лишь разведка. И снова нас трясет и швыряет, вытряхивает из головы все мысли, кроме одной — только бы выдержала машина. А она тем временем вскарабкалась на очередной хребет, протиснулась меж скальных выходов. Внизу, в долине, течет тонкой струйкой река, вокруг ничего живого. Суровый каменистый пейзаж из оранжевых скал и фиолетово-синего неба. Мы стоим на краю плато, ветер норовит свалить нас вниз и пронизывает холодом. Трудно поверить, что еще недавно мы изнывали от зноя. Спускаемся, с трудом выбирая дорогу, затем, переваливаясь с камня на камень, едем вдоль русла. За поворотом ущелья посреди долины, на возвышении, видим одиноко стоящий высокий камень. Современники скифов в I тысячелетии до нашей эры поставили эту стелу на могиле воина. Выбили на ней пояс с оружием, изобразили ожерелье, большие серьги в ушах и даже косичку на голове (такое вообще мы встретили впервые). Лица нет, его, видимо, не считали деталью существенной. Зато прекрасно выполнены кинжал с навершием в виде головы барса, нож, точило, лук со стрелой, колчан и даже копье с флажком и бунчуком на конце. Такие копья были ранее известны только по петроглифам древнетюркского времени. «Наше» копье-знамя древнее на тысячу лет!
И снова мы едем — без дороги, ориентируясь только по заходящему солнцу. По сути дела, наугад. Бивак разбили на широком высоком плато без каких-либо признаков жизни и растительности. Кругом песок, горы и тяжелые свинцовые тучи над головой. Ночью мы проснулись от ураганного ветра, который рвал брезент, раскачивал машину, сыпал на нее потоки песка. Ураган влетел в оранжевую палатку с изящными занавесочками на окнах, и она лопнула как мыльный пузырь. Казалось, и машина, гремевшая всеми металлическими застежками тента, вот-вот взлетит в воздух. На той пустынной земле под самым небом, безжалостным и гневным, не было никого, кроме нашего крохотного отрядика.
К утру ураган стих так же внезапно, как и начался. И снова дорога, и снова оленные камни, курганы, составление планов могильников, фотографирование и небольшие раскопки, а за перевалом, вдоль ущелья — сплошные наскальные рисунки. От Алтай-сомона открыт новый перевал. Рядом с дорогой в местности Улан-Ирэг стоит тюркская каменная баба. Ее окружает оградка, заполненная жертвенными приношениями: монетами разных времен и народов, тугриками, мунгами, чохами с квадратными отверстиями, бумажными деньгами, свитками с ламаистскими молитвами. На шее статуи повязан выцветший платок.
— А все-таки пробились, — сказал Шинэхуу. — Здесь я родился и вырос и помню, как к этой каменной стеле приходили наши деды с приношениями.
17 лет прошло с тех пор, как молодой уйгур Шинэхуу покинул родные места, уехав учиться в Улан-Батор. А теперь он вернулся на родину известным специалистом — его доклад о вновь найденных древнетюркских памятниках на конгрессе ЮНЕСКО вызвал всеобщий интерес.
Трудно после такой разлуки за одни сутки рассказать о себе и узнать все новости, нелегко оторваться от родного очага. Но мы торопимся, ибо по другую сторону хребта, за многими перевалами, нас все еще ждут, мы надеемся, легендарные рыцари.
В городе Кобдо наш отряд увеличился: директор городского музея Талхажав без раздумий примкнул к нам. Весть о наших поисках распространилась по степи мгновенно. Нас возили от скалы к скале — их было сотни, скал с петроглифами, — показывали пещеры с наскальными изображениями. Но всадников не было нигде.
Однажды, уставшие и угрюмые, мы заночевали в одной летовке. Гостеприимные хозяева быстро приготовили праздничные пельмени — бозы, уставили весь столик в юрте блюдами с вареным мясом и особо приготовленными потрохами. Но помочь в поисках «древнемонгольских рыцарей» не могли.
— Вот найти бы нашего учителя, — сказал кто-то. — Он все знает здесь. Только как найдешь его — время-то неучебное...
Талхажав безмолвно исчез. Думаю, он обошел и объехал все окрестные аилы и юрты в поисках учителя.
То была неспокойная ночь. Казалось, что зря мы тревожим добрых людей, которым назавтра предстоит кочевка на зимние пастбища. И уже трудно было поверить в успех. Луна освещала снежную вершину, на склонах которой и терялась отгадка многовековой тайны. Шансов не было, как не было очевидцев и проводников.
На рассвете появился Талхажав:
— Собирайтесь! Учитель ждет нас.
«Это» оказалось совсем рядом. В нескольких часах езды.
...На широком ущелье на горе Хар Хад — «Черная гора», высоко под самым небом мы увидели всадников: пять широкоплечих воинов с узкими талиями, в шлемах и с длинными пиками в руках. Воины и кони действительно были покрыты сетью — и сеть эта означала боевые панцири.
Пройдут годы, прежде чем эти всадники заживут новой жизнью на страницах истории Монголии, Центральной Азии и, быть может, истории Древнего Востока. А пока, стоя под отвесной скалой, мы с Шинэхуу и Талхажавом не можем оторвать глаз от освещенной солнцем картины.
— Интересно, насколько эти воины древнее армии Чингисхана? — размышляет вслух Шинэхуу.
— Трудно сразу сказать, но скорее всего почти на тысячу лет...
Перед нами были типичные катафрактарии со всеми необходимыми реалиями: тяжелым оборонительным доспехом на воинах (длиною до самых щиколоток), с доспехом на лошадях и непременным оружием тяжеловооруженных всадников — длинными пиками. На верхних концах пик показаны бубенцы, подобные тем. что обнаружены исследователями на фресках Синьцзяна.
Шлемы украшены пером, как и шлемы древних корейских воинов IV века. (Кстати, конь и олени в верхней части рисунка тоже более всего похожи по стилю на изображения на корейских росписях в гробницах.) Сами же всадники отдаленно напоминают парфянских катафрактариев на граффити из Дура-Эвропоса — города, основанного на реке Евфрат во II веке до нашей эры.
О чем говорят эти сравнения? О том, что всадники появились на горе Хар Хад скорее всего около IV века нашей эры. О том, что в ту отдаленную пору в тактике степных кочевников Центральной Азии, так же как и на Иранском нагорье и в евразийских степях, появились серьезные изменения, связанные с введением тяжеловооруженной конницы. Как доказал советский исследователь А. М. Хазанов, сам факт появления катафрактария неразрывно связан с особым строем этой конницы, атакующей противника тесно сомкнутым строем. По его мнению, бой в одиночку невозможен и губителен для всадника в доспехах. Потому-то под катафрактариями ученый предлагает понимать не одного всадника в доспехе, а весь боевой строй тяжеловооруженной конницы.
О ранних катафрактариях в Центральной Азии практически до сих пор было известно очень немного: сохранились лишь отдельные упоминания о находках металлических пластин от доспехов, отрывочные свидетельства письменных источников и более поздние фрески.
Рисунки, высеченные на горе Хар Хад, убеждают в том, что в первые века нашей эры в районе Монгольского Алтая уже делали пластинчатые доспехи, которые, судя по изображению, были разнообразны. Иные застегивались с боков и имели наплечья, иные запахивались спереди, как доспехи центральноазиатских воинов на более поздних фресках Дун-хуана. Конский доспех состоял из двух частей и сзади имел прорезь для хвоста.
