Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1987 год
— Зимнего,— добавил сын.
— Да, Зимнего Кречета... Теперь видели очень интересного зверя... Какого?
— Водяного Красноглазика.
— Вот. Темный, в два раза больше горностая, ловко бегает по суше и прекрасно ныряет. Что за зверь?
— Норка или выдра,— сказал я.— Но выдра гораздо крупнее, а норка подходит. Ее давно выпустили в колымских местах. И на Анадыре. Тут совсем рядом начинаются несколько северных притоков Анадыря... Ну, вылезаем... Надо прикрыть дыру: не залезет никто, а главное — тепло не будет уходить. А лед провалился, потому что торчит тут куполом. Это самая высокая точка, на которой стояла вода осенью. Крепкий лед не успел образоваться. Видите, отсюда во все стороны утолщается. Мороз работал, вода постепенно опадала. Правильно Инайме предупреждал не ходить по льду. Полынью в тумане всегда заметишь, а такие купола над пустотами — трудно. Если идешь один и провалишься, жди беды: почти два метра, камни внизу, а где и яма с водой попадет...
Мы нарезали прутьев, прикрыли отверстие и заложили плитками снега. Пусть изумрудные подледные чертоги спокойно хранят свои тайны. Пусть царит там тепло и покой и обитатели его живут-поживают до появления волшебного ключика, отмыкающего такие царства: весеннего, мокрого и горячего солнечного луча.
В воздухе повисло гудение, унылое и далекое, как отзвук долго блуждавшего в горах эха. Только оно не прерывалось, а звучало на одной органной ноте. Потом в уши полезло тонкое прерывистое пиканье. Один раз, второй. На третий я остановился.
— Что? — спросила жена.
— Ничего не слышишь?
— Гудение. Точно где-то по краешку земли самолет летит.
— Это ветер начинается в горах. А больше ничего?
— Н-не-ет.
— Какое-то тиканье... пиканье... Не пойму.
— Наверное, снег под полозьями,— сказал сын.— Мне тоже чудится.
Мы пошли дальше. Я стал слушать поскрипывание снега под полозьями нарт, под ногами и собачьими лапами. Нет, оно не похоже на померещившееся пиканье. Наверное, тишина играет шутки. Бывает, идешь в зимней тундре, а вокруг тебя шелестят человеческие голоса, смех, вскрики...
— Сейчас бы пельменчиков,— мечтательно сказал сын.
— А?..— Я огляделся, на юго-западе догорал малиновый закат, отблески его текли по темным склонам, чисто и пронзительно глубоко синело над головой холодное небо.— Пельменчиков? Да-а, пожалуй.
Мы выбрали намет под метровым пойменным уступчиком, вкопались в него и поставили палатку. По уступу широко и густо торчали заледенелые руки кустов, и там никто без треска и звона не подойдет, даже самый ловкий зверь.
После ужина сын вдруг удивленно посмотрел на меня:
— А почему вода подо льдом не замерзла?
— Хм. Действительно. Ведь как там ни тепло, а температура минусовая. Ну, в ручье хоть бежит, а на плесе почти неподвижна. Подожди, подожди...
Так ведь Номкэн в переводе — Теплая! Тут, наверное, есть горячие источники. Вот вам и тайна полыней и туманов. И подледных чертогов. Ясно? А теперь давайте спать.
На улице заскулила Шушка. Жена откинула полог.
— Запуталась, бедная. Сейчас выйду... Ой, да вы посмотрите, что творится! Луна-то, луна!
Мы выскочили на улицу.
Луна огромным диском застыла над горами. От ее нижнего края в долину падал широкий желтый столб света. А по бокам висели многоцветные дуги. Каждая состояла из сливающихся на стыках полос. Ближние, фиолетовые, подковами охватывали луну и нижними концами упирались в горы. К ним примыкали яркие красные полосы. Потом следовали оранжевые и желтые. И каждая, чем дальше от луны, тем короче по высоте и шире. Получились цветные треугольники, обращенные вогнутыми основаниями к луне. Из вершин их в стороны, в безмерное пространство, истекали желтые конусы. Призрачный свет наполнил небо и долину, залил горы и снега. Все разбухло в красновато-желтых потоках. Такого мы еще не видели.
— О-ей! — прошептал сын.— Что теперь будет?
— Я могу сказать только одно — еще и погода изменится. Но это уже не колдовство, а деловой прогноз, Великая Наука. Или будет сильный мороз, или ветер...
Мы легли спать, но часа через два прямо-таки подскочили от пропитанного ужасом визга Огурца. На сей раз рычал и Пуфик, толкая меня носом. Я вышел. Над тундрой плыли волчьи голоса. Луна поднялась высоко и уменьшилась, словно отдалилась от Земли. Гало растаяло. Чистые потоки лунного света серебрили темные снега гор, тонули в черных зарослях кустарника. Иди разгляди что-нибудь в них!
Волки разговаривали высоко в горах. Вначале звучал длинный, низкий и могучий голос. По очереди ему отвечали из разных мест голоса пожиже. Некоторые подрагивали, и в них явственно чувствовались вопросы. «Наговорив» две-три минуты, стая умолкала ненадолго. Затем снова раздавался властный и могучий голос. Все это напоминало последнюю перекличку, уточнение заданий перед серьезной работой.
Расстояние до животных по вою определить трудно, особенно в горах. Но Пуфик и Дуремар постепенно успокоились, а голоса вроде бы отдалились. Я вернулся в «дом»...
Утро встретило теплом и серой мглой. Под ней в низовьях долины таяли ночные тени. Оранжевым частоколом горели зубья гор на северо-востоке. Тонкими гаснущими лучиками звезд мерцало чистое небо. Мгла не мешала игре красок. Казалось, смотришь вокруг через чуть запыленное стекло.
— Немного не дошли,— сказала жена.— Вот она, Желтая сопка.
Пологий чистый скат на правом берегу, ведущий к плоской верхушке, начинался метрах в трехстах от ночевки. И под ним, посреди речки Номкэн, тягуче клубился пар. Полынья.
— И увиделась сопка Желтая на краю земли, за туманами.
— Точно. Давайте осмотрим полынью, оставим рядом нарты и слазим вверх, чтобы окончательно убедиться. За Желтой должна быть сопочка с камнем.
— А еще голова с шеей,— напомнил сын.
Против полыньи мы привязали собак и осторожно пошли к воде. Она журчала широкой полосой на мелком перекате. Сквозь светлые волны рябили галечники. Вода медленно выплывала из-под затянутого льдом плеса выше переката, освобожденно отплясывала жадный и веселый танец и вновь возвращалась под ледовые оковы.
В метре от переката лед начал потрескивать.
— Стоп! Ближе нельзя.
Я пошел вокруг полыньи. Перед перекатом, на плесе, лед был гораздо толще. Можно стоять на самом краю.
Цветные стайки рыб появлялись прямо из-под ног и вновь исчезали. Я понаблюдал красочные брызги, потом пошел дальше и увидел окурок «Беломора». За ним торчали вмороженная в лед тряпка, заледенелые обрывки газеты, валялось еще множество окурков, рваный полиэтиленовый пакет, горелые спички. Среди этой грязи с десяток уже замерзших лунок. В сторону, в снежный береговой нанос, уходила утоптанная, присыпанная ночной порошей тропинка. Я пошел по ней и в ста метрах от берега, среди кустов, увидел брошенную стоянку. Рубчатые тракторные следы перекрывались гладкими колеями от полозьев балка, кругом петляли насечки буранных гусениц. На месте стоянки балка кучка угольной золы, цветной ворох стреляных папковых гильз, консервные банки, бочка из-под соляры, жирные пятна мазута. Кустарник в радиусе тридцати метров выломан и втоптан в снег. След трактора с балком приходил на «созданную» поляну с низовьев речки Номкэн и рядом, в десятке метров, уходил обратно. Две рваные раны. Неужели не могли хоть уехать-то по своему следу? Растает снег, исчезнут отпечатки траков, но прогалы в кустах так и останутся. Ольховник очень хрупок, особенно зимой. На морозе он вообще не гнется, а ломается при легком нажиме. Поэтому природа и укрывает его очень заботливо снежными одеялами...
Типичное стойбище людей, что не удовлетворяются высокими северными заработками, а еще и торгуют по приискам награбленными «дарами» природы. Варвары. Вода, мороз и ветер сразу уцепятся за эти прогалы и года через два сдерут покрытие из лишайников и травы, проточат канавы, потом овраги...
Раньше, когда было много птицы и зайцев, охотники разбредались в стороны от балка, облюбовывали укромные местечки, сооружали шалашики-скрадки, где и сидели, подманивая или просто ожидая наскока зверя и птицы. На месте таких скрадков оставались сухая подстилка да несколько, в зависимости от удачи, стреляных гильз.
Теперь, когда птицы и зайцев практически не стало, изменилось и поведение охотника. Чего без толку мерзнуть в скрадке или шастать по пустым кустам? Будем получать удовольствие, не отходя далеко от теплого механизированного закутка с накрытым столом. Прекрасный сервис, бесплатно получаемый за счет государства, его техники и горючего.
Опорожнив посуду, вооруженная пятизарядками компания выставляет ее на кочку или как вот тут: вешает на ветки кустарника и открывает огонь прямо с порога. Поэтому и гильзы остаются не по скрадкам, а большой общей кучей на месте стоянки балка. А летом на стекляшку наступит олень и получит страшную болезнь — копытку. И погибнет от истощения с первыми снегами. Да разве только олень...
