Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 07
Начальник лагеря меня выслушал и говорит: «Бойцы — ваши, и никто не имел права командовать ими. Вы идёте под военный трибунал».
Арестовали меня, посадили на гауптвахту, а через день трибунал. Трое военных юристов. Судили 15 минут. Приписали мне военный саботаж, будто я подучал солдат гранатой себе пальцы рвать, чтоб от фронта уклониться, и дали 10 лет строгого режима. Сорвали кубики с петлиц и направили под охраной в военную комендатуру. И вот к осени вместо фронта попадаю я на Северный Урал в Ивдельские тюремные лагеря. Кормёжки, считай, совсем никакой, лесоповал в тайге, снег уже по колено, а я в летнем обмундировании. Выдали мне ватную фуфайку, шапку, рукавицы и — работай, дядя.
Через пару недель я слёг. Зуб на зуб не попадает: трясёт как в лихорадке. Дошёл я кое-как до лазарета. Была там врач, Ольга Ивановна. Рассказал я ей про своё несчастье, она и говорит: «Не горюй, поправишься, будешь ещё немцев бить, а не лес валить».
Уложили меня в лазарет, силы тают. Ну, думаю, вот и конец скоро. Но помаленьку всё-таки оживать начал.
Недели через две прибыл в лагерь подполковник, боевой такой, с заданием набирать добровольцев в штрафной батальон на фронт. Их в самые опасные места посылают, где другие войска ничего сделать не могут. И воюют они до первой крови: убьют, значит, всё, амба, а ранят — амнистия, значит, вину свою кровью искупил. Снимают с тебя все судимости, и на фронте ты уже не штрафник, а настоящий боец.
Видимо, уже не раз приезжал сюда этот подполковник, знал он и Ольгу Ивановну, и начальника лагеря.
Заходит он как-то раз ко мне в лазарет, а я уже по палате ходил, и говорит мне:
— Ну, рассказывай, кто ты, где воевал, за что сидишь? — Я ему всю правду выложил.
— Молодец! — говорит. — Я тебя беру в штрафники, пойдёшь?
— Конечно, товарищ подполковник, — отвечаю.
— Ну, вот и ладно, буду о тебе с начальником лагеря толковать.
Но тут неувязка вышла, как мне потом этот подполковник рассказывал. Начальник лагеря, строгий законник, энкавэдэшник — ни в какую не соглашался меня отдать: «Уголовников имеете право на фронт брать, а политических, да ещё военных саботажников — нельзя. Не позволю его из лагеря забирать».
Подполковник ему говорит:
— Ты что, соображаешь? Он боевой офицер. Его подставила какая-то сволочь, а ты и рад.
— Всё равно, не имеете права брать его.
Тут у них большой спор вышел.
Приходит ко мне в палату подполковник и говорит:
— Вот что, Леонов, этот дурак не отдаёт тебя мне. Сделаем так: послезавтра вечером я своих «добровольцев» увожу со станции товарным поездом. Ольга Ивановна тебя вечером выпишет из лазарета, и ты сразу же беги к нам, твои будущие кореша уже будут ждать тебя прямо в товарном вагоне-теплушке, я их предупрежу, и эти боевые урки тебя спрячут, тем более, ты для них авторитет — на фронте уже побывал. Я им о тебе уже всё рассказал.
Вот так и сбежал я из Ивдельского лагеря. Привезли нас в Астрахань и сформировали пополнение штрафников, прибыли мы на фронт. Так началась моя новая фронтовая жизнь. Что было, лучше уж и не говорить, не дай Бог, никому! Сколько наших штрафников полегло — и не сосчитать. Но и немцы нас ужасно боялись. Так провоевал я полтора года. Диво дивное: ни разу даже не ранило, а уж в каких только переделках не бывал. Уж сколько новых «добровольцев» пришло, а я всё живой. Меня даже командовать взводом поставили.
В 1944 году ранило меня под Могилёвом. Так осколками рвануло ногу и плечо, думал — всё, конец. Да нет, видать, в рубашке родился, отлежался в госпитале, ничего, обошлось, и нога цела, и плечо зажило, шрам только вот остался, да к непогоде сильно нога ноет, вот и парюсь, хорошо помогает.
Николай Алексеевич замолчал. Видно, давно ему хотелось рассказать кому-нибудь о своих невзгодах, да вроде о штрафбате неудобно распространяться…
— Ну а дальше что было, Николай Алексеевич? — спрашиваю его.
— Потом вернули мне звание, уже не кубики, а две звёздочки на погонах, спросили, где воевать желаю, я ответил, что в танковых войсках. Вот так и доехал до Берлина. Два раза подбивали мой танк, один раз горел, но вот уцелел, как видите. Месяца через три после победы нашу часть направили в Фогтланд, в город Плауэн. Там у немцев танковый завод подземный был, «тигры» производил. Вот уже оттуда меня и демобилизовали. Приехал в родные места, женился, работал, так вся жизнь и прошла. Сейчас бобылём живу, на пенсии. Теперь хоть ты знаешь, почему я как начал войну лейтенантом, так и закончил её в этом же звании. И в запасе всю жизнь был лейтенантом.
Мы помолчали.
К нашей скамеечке подошли две женщины с детскими колясками. Они присели и стали о чём-то говорить, покачивая свои коляски. Изредка ребятишки что-то бормотали, матери давали им погремушку или соску, и они замолкали.
Николай Алексеевич смотрел на коляски. Лицо его осветилось радостью.
— Вот растёт смена. Не дай Бог им испытать, что нам пережить пришлось.
Мы попрощались и медленно пошли: он на станцию, а я к своему дому.
Я шёл по аллее между вечнозелёными стройными туями, осеннее солнце ласково грело лицо, после бани было свежо, легко дышалось. Да, думал я, судьба словно испытывает русских людей на прочность, а наш народ всё одолевает, одолеет, видно, и все будущие невзгоды.
ОЧЕРК И ПУБЛИЦИСТИКА
Александр Казинцев
МЕНЕДЖЕР ДИКОГО ПОЛЯ
Часть III
ТАКТИКА НАБЕГА
Обкольчужились скоро, облатились,
Ай, садилися оны да на добрых коней,
Приезжали-то оны да во святую Русь.
Наезжали-то в Руси оны перво село,
А перво село да Ярославское,
Ай, перво село да прекрасивое.
Ай, во том сели да было три церквы,
Ай, было три церквы, три соборныих.
Оны жили-были, да пограбили,
Это-то село да огню придали.
Изгонщики
Распяленные мундштуками, хватающие воздух рты. Выгнутые, со вздувшимися жилами шеи. Вытянутые в струнку, «звенящие», как говорят лошадники, корпуса. Разноцветные жокеи, ставящие скакунов на повод, собирающие их, чтобы мощным махом послать вперед.
3 июля 2004 года. Московский ипподром. Скачки на Кубок президента.
Корреспондент светской хроники взахлеб расписывает новую для постсоветской России затею. «В VIP-зоне было весело. Господа поедали фрукты и фланировали между столами. Разносили маленькие угощения — сыр, обернутый перцем, мусс из авокадо с икрой и тарталетки» («Известия», 5.07.2004).
Перечислив гастрономические изыски, журналист нацеливается на главное действующее лицо: «Владимир Владимирович вместе с президентами стран СНГ сидел в шатре у кромки поля. В той зоне особенно эффектно гляделась супруга Саакашвили в ярком зеленом брючном костюме, украшенном цветком, и в лакированных туфлях. А самый оригинальный в этом шатре головной убор — розовый тюрбан с зеленым декором от Ирины Гафиной — принадлежал супруге губернатора Тверской области Алле Зелениной».
Не обойден вниманием и устроитель торжества — известный крестьянский заступник сельхозминистр Алексей Гордеев. Щелкопер запечатлел даже его разговор с коллегами: «…Тихо пожурил своего советника, директора НИИ „Агроприбор“ Юрия Юнаева, за нарушение этикета (тот пришел в светлом костюме, но пренебрег галстуком). „Какой сегодня день?! — вопросом на вопрос ответил советник. — Суббота, Шаббат, а какой в Шаббат галстук?!“.
Признаюсь, мне неведомо, почему Шаббат и галстук несовместимы. Но, видимо, министр, а заодно и корреспондент всё поняли без дополнительных пояснений. Еще бы: на ипподроме веселились с в о и.
В довершение читателям предлагают полюбоваться на фото — все из той же VIP-зоны: губернатор, а в недавнем прошлом, как пишут газеты („МК“, 9.06.2004), знаменитый мафиози, вместе с дамой в умопомрачительной шляпке. В разительном контрасте с головным убором лицо новоявленной госпожи — мясистое, простоватое.
А накануне — 2 июля — в центре Москвы кипели другие страсти. На заседании Госсовета рассматривали Закон 122. Теперь его называют печально знаменитым, но тогда документ представляли как образцовый. „Модель оптимальна“, — витийствовал Герман Греф („Независимая газета“, 1.07.2004). Один только волгоградский губернатор Николай Максюта обратился с предложением к президенту: подумать о социальных последствиях и отложить принятие. Владимир Владимирович не удостоил ответом.
В тот же день Государственная Дума приняла закон в первом чтении. „За“ проголосовали 296 депутатов. 283 голоса дала фракция „Единая Россия“, 11 подкинула ЛДПР („Независимая газета“, 5.07.2004). „Родина“ и КПРФ выступили против.
А под окнами Думы, на Охотном ряду, в это время мелькали флаги, трещал кумач поверженных транспарантов. Доблестный ОМОН, раз за разом упускавший главарей чеченских банд, наконец-то торжествовал. Избитые старики спешили укрыться в метро. Молодых нацболов с расквашенными носами, как дрова, кидали в „воронки“.
