Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1970 год
Вопрос: Итак, можно заключить, что по большей части на арену выпускают быков-афеитадо? (1 Афеитадо — бык, рога которого подпилены перед корридой. — Прим. пер.) А как же контроль?
Ответ: Контроль существует, конечно. Но когда вы получаете три миллиона за выход, неужели вам так уж трудно убедить бедного ветеринара, у которого жена, дети и маленькое жалованье, подписать необходимое свидетельство? К тому же операцию выполняют мастера своего дела, и безумно трудно будет доказать, что рога этого быка подпилены.
Вопрос: Вот это новость! Разве кончики рогов не закругляются?
Ответ: Вовсе нет. Иногда бывает, что подпиленные рога более острые, чем целые! Я, скажем, видел бой, когда рога у быка казались явно подпиленными — коротенькие, круглые. Но бык был «целым». Зато у другого они казались настоящими кинжалами. Но я точно знал, что бык перед боем побывал у «парикмахера».
Вопрос: Тогда зачем же их подпиливают?
Ответ: Это вот и интересно. Дело в том, что у бойцового быка рога — это его руки, антенны, все... даже разум. Едва у быка отрастают рожки, он начинает пользоваться ими, как ребенок ручками. С помощью рогов он роется в пище; с их помощью он дерется; рогами он «познает» мир. Они превращаются постепенно в точнейший и чувствительнейший инструмент. Если, заперев его для перевозки в кахон (1 Кахон — деревянный ящик, скрепленный металлическими полосами, служащий для перевозки быков. — Прим.) и схватив шею железными обручами, вы подпилите ему кончики — о, совсем немного, два-три сантиметра от силы, — результат достигнут.
Вопрос: Что же происходит?
Ответ: Зверь потрясен случившейся с ним переменой. Это уже не прежние его рога, зверь их не чувствует. От этого сила ударов не уменьшается, нет. Даже после того, как у него уберут два сантиметра рогов, пятисоткилограммовый бык насадит вас на них с той же легкостью, с какой вы накалываете бабочку на булавку. Но дело в том, что операция лишает его точности ориентировки. Представьте себе, что вы посадили снайперу на нос очки от близорукости. Он, может, и попадет в мишень, но уже не в «десятку», а в «двойку». Так и бык: он бросается на цель, но проходит чуть в стороне. Он обдирает рогом золотое шитье на костюме, хотя в принципе должен был вонзиться в него. Манолете проделывал свои умопомрачительные пассы, рассеянно глядя в небо поверх трибун: он прекрасно знал, что рог пройдет в нескольких сантиметрах от груди. Сражаясь с подпиленным быком, матадор становится хозяином дистанции. И в этом не только отрицательная сторона. У практики афеитадо есть и свои преимущества.
Вопрос: Что-что?!
Ответ: Именно так. Ведь сегодняшняя публика, куда более разнородная, чем раньше, требует внешнего блеска. Ей нужно, чтобы бычьи рога касались тореро. Матадор должен слиться с быком — это нынешние Леда и лебедь, Лаокоон и змеи. Матадор, прогибая гуттаперчевую талию, обволакивается вокруг быка, валиком прокатывается по нему, вновь и вновь, каждый раз все тесней, все опаснее. С быками-пятилетками по шестьсот килограммов весом и целыми рогами (как сражались в давние времена) подобные шутки были бы прямым самоубийством. Прежняя коррида была более грубой, более жесткой. Публика меняется: в конце века танцевали вальс, теперь — твист. Вряд ли здесь можно вести речь о декадансе. Нынешняя публика хочет медленную веронику (1 Классический пасс корриды. Самый простой, самый красивый и самый трудный.), чикуелину, от которой бы перехватывало дыхание, натуралию (2 Пасс состоит в следующем: тореро держит плащ перед собой и полностью обводит им вокруг, едва бык коснется материи, чтобы повторить движение с противоположной стороны. — Прим. авт.), которая прилепляла бы зверя к бедру человека.
Пуристы мечтают вернуть корриду к смертельному единоборству. Но это глас вопиющего в пустыне. Они забывают, что в корриде правит публика... Так что афеитадо не такое уж страшное жульничество, как кажется. Скажу больше: с теми требованиями, какие предъявляет нынешняя публика к корриде, все быки должны быть «подстрижены».
Вопрос: Но ведь это лишает корриду всякого смысла?
Ответ: Опять громкие слова! Какого смысла?
Вопрос: Ну как же... опасности смерти...
Ответ: Пепе-Илло был убит 11 мая 1801 года на пласе в Мадриде быком по кличке Барбудо с целыми рогами. Манолете был убит 28 августа 1947 года на пласе Линареса быком Ислеро, побывавшим до этого у «парикмахера».
Вопрос: Так где же риск больше — с целым или «подстриженным» быком?
Ответ: Каждый случай требует своего подхода. Я уже говорил, что нынешняя публика хочет «игры со смертью», дрожи и страха. В прежние времена матадор — раз-два! — круто, по-мужски разделывался с быком. Сейчас матадор подкрадывается, ласкает, «соблазняет» зверя. Он старается сократить дистанцию до нуля. И тут, перед «мгновением истины», шансы человека и зверя уравновешиваются. Именно в такую минуту Ислеро подцепил на рога великого Манолете.
Вопрос: Итак, вы — за афеитадо?
Ответ: Я против уродования зверя, против того, чтоб из поединка делали пошлый фарс. Но я сын своей эпохи, и мне доставляют наслаждение царственные вероники, плотные чикуелины, завершенные натуралии — когда матадор медленно до жути, до холода в животе поворачивается, весь завернувшийся в черную живую массу. Я люблю Веласкеса, но Пикассо — мой современник. Большая выбеленная солнцем деревенская площадь километрах в шестидесяти от Валенсии. В окнах висят праздничные покрывала и коврики. Прибывшие на молебствие священники в тонких шелковых сутанах вылезают из дорогих машин. Местный оркестр, раздувая щеки, гремит трубами. Улицы — ущелья между меловыми скалами домов, забиты народом. Крестьяне с окрестных ферм пешком и в повозках стекаются на корриду. Муниципалитет по случаю ежегодного торжества законтрактовал знаменитых матадоров; билеты дорогие, крестьяне несколько месяцев должны были откладывать деньги.
— Матадоры приехали! Матадоры! Завихрение мальчишеских тел на узкой улице.
Хоть бы глазком взглянуть вблизи на матадоров! Крикнуть им: «Удачи!», когда они появятся в проеме дверей местной гостиницы, красивые, как боги, и долго-долго вспоминать потом об этом в серые будни без торо и музыки. Глубинный смысл фиесты — народного празднества — постигаешь здесь.
Я знаю, что зрелище, которое мы увидим, будет иметь мало общего с классикой тавромахии. Толпа хочет радости, и матадоры знают это. От них не требуют изыска или артистизма; от них хотят страсти и огня. И чтобы красная мулета пламенела в руках!
Легенда о фиесте, ты родилась в этих пропыленных деревеньках с режущей белизной стен, где на вытоптанной площади подростки, обезумев от страха и собственной отваги, выходят навстречу быку в круг волов, впряженных в телеги, на которых гроздьями висят соседи-зрители. И неважно, какое громкое «сценическое» имя они себе выбирают — Пепин Морено или Алехандро Мостолес, — толпа-то знает, что это свои, деревенские, и смешанное чувство владеет ею; здесь и местная гордость («знай наших!»), и провинциальное самоуничижение («где нам тягаться!»). Бедный Пепин Морено, бедный Алехандро! Доведется ли вам узнать роскошь номеров «люкс» в отелях, в коридорах которых толпятся поклонники? Станете ли вы своей нетвердой, не привыкшей к грамоте рукой раздавать автографы на цветных открытках? Доведется ли вам менять каждый сезон «мерседесы», танцевать с экс-шахиней Сорейей и учить ездить верхом американских кинозвезд?
На такой фиесте юные матадоры, выставленные деревней, дебютируют перед съехавшимися знаменитостями, критиками и журналистами.
— Свой дебют, — говорил мне. Остос, — всегда забавно пересказывать потом. Но когда ты начинаешь сам, тебе не до смеха. В деревнях частенько покупают негодных для боя быков — тяжелых, опасных... И выходить на них надо без пикадоров, а в случае чего в захолустье не сыскать ни доктора, ни даже фельдшера. Пепин Морено, цвета зеленей, чем его костюм, с глазами, горевшими на дне глубоко запавших глазниц, вышел в круг. С противоположной стороны из-за стены повозок выскочил бык.
Приходилось ли вам видеть, как человека бьет от страха дрожь? Лицо Пепина лоснилось от пота, руки лихорадочно мяли мулету; открыв рот, он жадно ловил воздух. Он бы с великим счастьем ушел от всего этого, но он оделся в костюм тореро; но он родился здесь; но его родители, друзья, соседи, вся отцовская земля, как говорят испанцы, смотрят сейчас на него.
Зверь выбежал из корраля, мотая на бегу тяжелыми рогами, промчался вдоль строя повозок, вмиг очистив площадь. Ребятишки, как обезьяны, повскакали на высокие тележные колеса. Пеоны инстинктивно вжались в толпу.
— Тяжел, — сказал один из них.
— Прямо гора... — бормотнул второй.
Пепин идет навстречу быку, проделывает несколько торопливых пассов и отскакивает, каждый раз не завершив боя. Ему страшно. Вначале его подбадривали, затем из толпы стали кричать обидное, раздалось несколько свистков. А потом на площадь опадает молчание — публика поражена.
