Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год
Молодые охотники приходят сегодня на берег сначала после школы, перед армией, окончательно — после нее, в 20 лет, а это все равно, что в такие годы начинать учиться классическому балету. Вот и нарушают ребята даже основные заповеди: бить зверя только наверняка, не стрелять в сторону поселка и поверх голов команды идущей впереди байдары или вельбота... Раньше мальчиков брали в море с 7—8 лет, постоянно тренировали их, развивая силу, ловкость и смекалку. Тимофей Панаугье вспоминает:
— На детей никогда не кричали и много им на словах не объясняли, а показывали, старались, чтобы они работали вместе со взрослыми. Если ребята проходили мимо работающих, обязательно должны были помочь. Сызмала постоянно упражнялись. Бегали с камнями с берега в гору. Двигались не шагом, а бегом, чтобы все время тренировать ноги. Иногда ночью старший будил молодого, заставлял бежать, а сам палкой в спину упирается и кричит: «Быстрей! Быстрей!» Хорошо подготовленный молодой охотник бежал так, чтобы не чувствовать палки, да еще чтобы старший запыхался и отстал. Много соревнований устраивали, очень любили состязаться. Не пили тогда, ели свою еду, а не макароны. Очень здоровые были.
Старый зверобой Владимир Тагитуткак говорил мне:
— Женщина не рождает охотника. Его надо воспитывать в море с малых лет. Хорошо, когда есть отец или дядя, ходящие в море, они все покажут. Отец и сыновья и на берегу, и в море вместе. Вот и получается у них вся жизнь для охоты. Думаю, правильно так жить.
Ругать за промахи, давать непрошеные советы совершенно не принято. Обладающие чувством собственного достоинства, уважающие себя, эскимосы уважают и личность другого человека, умеют быть выдержанными в любых, самых острых ситуациях. Однажды во время охоты, в самый напряженный момент, когда первый и второй стрелки уже занесли гарпуны, напряглись, приготовившись к броску, вдруг вырубился мотор. Все байдары крутятся вокруг моржей, а наша застыла... Стрелки спокойно кладут гарпуны на место, закуривают, смотрят, как охотятся другие, с юмором комментируют их действия. Рулевой расслабляется, но с моржей глаз не спускает — мотор может завестись в любую минуту, и тут же надо мчаться продолжать охоту. Моторист один копается в моторе, ему помогут, только если он попросит.
Во время охоты говорят мало и только по-эскимосски — в русском языке нет нужных охотничьих терминов, на нем толково и быстро не объяснишь, что где происходит. Вот несколько примеров:
акылюграк — морж, плывущий без определенного направления;
аргугак — морж, плывущий в западном или южном направлении;
аругак — морж в море в неподвижном состоянии во время еды;
манвлгук — стадо моржей, плывущее к берегу;
путукак — морж, плывущий или спящий в воде так, что голова в воде, а над водой только спина.
Но, пожалуй, лучше всего о своем языке сказал зверобой Николай Прохоров:
— Очень трудно на охоте с молодыми, выросшими не в семье, а в интернате и не знающими нашего языка. У нас вся охота по-эскимосски идет. Я, как только в байдару прыгаю, сразу думаю по-эскимосски. По-русски трудно думать о нашей охоте.
Разрыв между старшими поколениями и молодежью очень велик и продолжает расти. Прежде всего это результат интернатского воспитания, школьных программ. Дети несколько лет изучают историю многих народов Запада и Востока, историю России, Украины, Кавказа, но только не свою собственную. То же самое на уроках литературы. Пушкин, Гоголь, Толстой — это хорошо, но где богатейший фольклор, где удивительные мифы самих эскимосов? Приезжие учителя в большинстве своем твердо уверены, что их миссия — нести «отсталым и диким» народам Чукотки (Сибири, Дальнего Востока) свет европейской цивилизации. И несут, да так, что зачастую калечат духовный мир детей.
О разрушении традиций, сложной, нередко трагической судьбе эскимосской молодежи мы много говорили с Кукильгином, опытным зверобоем, одним из самых тонких знатоков строительства байдары.
— Наши молодые не в ладах с нами,— размышлял Кукильгин.— Считают нас отсталыми, а сами не уверены в себе, не знают, кто они: образование как у приезжих, а только те в свои дела не очень-то их пускают. У нас мало классов, мы с детских лет охотники, свой язык знаем, предков уважаем. Они школу кончают, много классов, но не охотились изо дня в день вместе с отцами. И вот вроде грамотные, а навыка в нашем деле нет, и не будут они хорошими охотниками. Они совсем другие, чем мы. Удержу ни в чем не знают. Творят что хотят. Бедные!
Кратко и емко сказал о различии поколений Виктор Миенков:
— У нас вся жизнь в море, а у них — на берегу.
Весь мир молодых эскимосов, как и большинства современной молодежи, постепенно замыкается на себя, сводится к отношениям друг с другом. Даже взаимодействия с природой начинают постепенно строиться, как с партнером, от которого надо что-то получить, желательно побыстрей и подешевле. Обычаи своего народа кажутся обветшавшей стариной. Не правда ли, через это прошли и мы, а теперь пожинаем горькие плоды презрения к традициям? Двести лет назад мудрый Жан-Жак Руссо заметил, что малейшее изменение обычаев, пусть даже выгодное в определенных отношениях, всегда идет во вред нравам, ибо «обычаи являются моралью народа, и как только он прекращает придерживаться их, у него остается лишь одно правило — его собственные страсти, лишь один тормоз — законы».
Молодежь растет без глубокого интереса к культуре своих предков, необычной, во многом загадочной. Крайне мало известно о ритуальных памятниках Берингова пролива. Китовая аллея на острове Ыттыгран; поля менгиров (священных камней, поставленных вертикально) — огромные на мысе Халюскина и острове Ратманова, поменьше возле каждого традиционного поселка; таинственные выкладки камней возле развалин Сингак; кольца из черепов серых китов по берегам Мечигменского залива— всего не перечислишь...
А множество праздников, общеплеменных и семейных? Вместе со старыми людьми уходят они, уходят пугающе быстро, унося с собой душевное тепло народа. Их не заменят ребятам барабанный бой, повязывание красных галстуков, прием в комсомол — такое есть по всей стране. Чтобы азиатские эскимосы действительно остались народом, молодежь должна осознать свою национальную самобытность, суть которой — многовековая культура морской охоты. Нужно не дать оборваться этой культурной традиции...
Чуна Макинтайр из поселка Иик, мэр поселка Чивак Джон Пингайяк и его жена Тереза были первыми эскимосами Аляски, которые несколько лет назад приехали в СССР, чтобы увидеться с эскимосами Чукотки. Приехать-то они приехали, но на Чукотку их не пустили. Через год в нашу страну приехал большой коллектив самодеятельных фольклорных ансамблей «Музыканты Аляски в походе за мир», в его составе были три эскимосские группы. Много месяцев собирали они деньги для того, чтобы попасть на Чукотку. Их тоже не пустили туда. Но аляскинцы не сдались и решили: если не получается в Москве, надо строить мост через Берингов пролив.
В начале июня прошлого года в Москву позвонил знаменитый лингвист профессор Майкл Краусс, директор Центра по изучению языков коренного населения в городе Фэрбенксе. Он пригласил московских ученых, этнографов, социологов, биологов, работающих на Чукотке, на встречу аляскинских и советских эскимосов в бухте Провидения. Делегация Аляски, сообщил он, прилетит из города Ном, возглавит ее губернатор штата, в числе делегатов — сенатор штата и экс-губернатор Аляски, руководивший во время войны переброской самолетов из США в СССР по ленд-лизу.
...Мы с Айнаной стоим в большой группе людей на аэродроме бухты Провидения и смотрим на быстро растущую серебристую точку. Через несколько минут Боинг-737 приземляется. Я держу Айнану под руку и чувствую, как она дрожит — в составе делегации должен быть ее брат. Айнана никогда не видела его. В конце прошлого — начале нашего века часть азиатских эскимосов, в основном чаплинцы, вынуждены были покинуть Чукотку из-за страшного голода. Сначала они поселились на острове Св. Лаврентия, затем некоторые перебрались в города и поселки Аляски. Переселенцы никогда не порывали связи со своей родиной, но сорок лет назад взаимные визиты были запрещены нашим правительством. Шли годы, рождались дети, внуки. Обе стороны пользовались каждой возможностью, чтобы узнать друг о друге. И вот — встреча!
Короткие формальности окончены, пассажиры начинают выходить. Напряжение достигает высшего предела — кто приехал? Выходит профессор Краусс и успокаивает Айнану: приехали все, кто хотел, даже едва передвигающиеся старушки, покинувшие Чаплино в молодости; приехал и брат Айнаны. Узнав его каким-то шестым чувством, Айнана бежит навстречу. Мы с Крауссом смотрим, как, приникнув друг к другу, они плачут от счастья и говорят, говорят. Переводчик не нужен — аляскинцы знают чаплинский диалект так, словно родились и выросли здесь.
