Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1988 год
Вот катер, миновав широкую гладь, вошел в узкий Сулакский каньон. Горы обступили нашу запетлявшую теперь дорогу, отвесные скалы, растрескавшиеся от времени, склонились над водой, готовые обрушиться в любой момент.
Кое-где горы были изрыты щербинами. Это работа ветра. А вообще-то здесь, на Кавказе, скалы вовсе не скалы, по крайней мере, не такие, как на берегах Байкала, например. Кавказ в древности был дном моря, и это видно особенно у обрывов. Породы различаются и по цвету, и по составу, отчего склоны кажутся полосатыми, неоднородными, слоеными: бордовый пласт и рядом серый, не такой широкий, а потом идет широченный, совсем темный пласт.
Мы плыли словно по улице полосатого города, среди затихших полосатых небоскребов. Стало прохладно. Даже в полдень редкие солнечные лучи проникали в ущелье.
А слева, над самой водой, как нить Ариадны, кое-где ныряя и снова поднимаясь, тянулась вырубленная в горе старинная дорога, по которой, наверное, еще Шамиль водил свои войска. Она служила единственным ориентиром и вела нас вперед, к цели.
Вода, вода... Один из главных доводов сторонников ГЭС — как раз вода для орошения полей.
Но что орошать здесь, в горах?
На этих склонах почти нет почвы, ее едва хватает лишь мхам, редким травинкам, тощим кустарникам. Другой растительности я, например, не видел. Правда, кое-где среди сероватых камней зеленели миниатюрные поляны или рощицы. А где же знаменитые горские сады?
Сады начались в самом конце нашего пути. Катер заметно сбавил ход, вода теперь была не голубой, а коричневой, мутной. Всюду плавали палки, какая-то грязь. Тяжелый запах стоял над долиной. Это тоже результат заиливания.
Примерно полкилометра в год отбирают горы у водохранилища.
...И только у причала, на каменистом берегу поднимались персиковые деревья, хурма: из водохранилища выходила терраса с плодородной почвой, приютившая сады. Вслед за нижней террасой, чуть выше, шла другая, незатопленная. Несколько террас-садов уходили в гору, а за ними виднелось селение Гимры.
Обожгла догадка — сады-то затопили. Поэтому их и не видно по дороге. Поколения горцев, среди них были и мои предки, на себе, на лошадях мешками привозили сюда из долин землю, бережно, как детей, растили деревья. И достаточно оказалось лишь одной плотины, пусть даже самой стройной в мире, чтобы перечеркнуть вековые деяния тысяч и тысяч людей...
Вода нового моря так и не стала другом земледельца. Около Чиркейского водохранилища иссыхает Буйнакская долина, которую до сих пор называют Эшетлинской, что значит Мертвой. Говорят, что где-то «наверху» до сих пор не могут решить, чему здесь отдать предпочтение — рисовым полям или садам. Три пятилетки решают.
Хотя что решать-то? Влаголюбивый рис явно не для засушливого Дагестана. Но рис сеют. Ему уже отдали пойму Сулака. И другие зерновые культуры тоже сеют, снимая в общем-то, кроме кукурузы, прямо скажем, средненькие урожайчики, даже не урожаи.
Дагестан издревле славился овощами. Высокоурожайными овощами! Самая ранняя капуста — дербентская. Знаменитые буйнакские помидоры и корнишоны, каякентский репчатый лук, морковь самых разных сортов, вплоть до редкой черной моркови — вот что может давать сельское хозяйство Дагестана, в долинах которого, особенно на юге республики, урожай снимают два-три раза в год.
Впрочем, проблема орошения не так проста, как кажется поначалу. Может быть, пока все складывается даже хорошо — бездеятельность идет во благо. Ведь орошая землю, волей или неволей будут сокращать площадь пастбищ, пострадает животноводство. Но об этом чуть позже.
...Когда катер причалил, меня встретил мужчина средних лет. Он был в строгом черном костюме, в темном галстуке и фетровой шляпе. Весь его вид не очень-то сочетался с горами и с кабиной КамАЗа, на котором нам предстояло ездить. Глаза встречавшего, как принято в горах, радовались гостю, но была в них и растерянность — к столичным визитерам здесь еще не привыкли.
— Шамилов Магомед Шамилович, секретарь партийной организации строительства Ирганайской ГЭС,— твердо сказал он с сочным дагестанским акцентом.— Как доехали? Как настроение?
И далее начался истинно дагестанский расспрос о здоровье, о делах, о том о сем. А кругом красота поет: горы, пенная река и сады, сады. И небо голубое-голубое, как проталина среди серых гор. Такова Гимрийская котловина, райский сад Дагестана. Она почти круглый год в цвету. Сады снискали славу селению Гимры еще в глубокой древности.
Как раз там, где котловина заканчивается и опять смыкаются горные хребты, начинается Унцукульское ущелье, там будет Ирганайская ГЭС. Вернее, машинное отделение станции, а плотина еще дальше, за горой.
Пока же ничего не было, я видел только подсобные помещения, площадку, которую чистили бульдозеры... Словом, все было впереди.
— Что еще на строительстве хочешь увидеть? — спросил Магомед Шамилович, когда мы обошли, кажется, все, что можно было обойти и увидеть.
— Ничего не хочу. Поехали в Гимры.
— Вах! Что там смотреть?
Но желание гостя у кавказцев — закон. Грузовик вмиг поднял нас в селение. И передо мной открылся другой мир: аул в шестьсот домов, приклеенных к горе...
Внизу, на главной улице, рядом с вековыми деревьями, под тенью которых часто собираются люди, журчал вечный водопровод. Ручей пробегал рядом с магазинами, с домами, с поселковым Советом. По другую сторону улицы был заросший овраг, гравийная дорога и за ней — школа. Школа одноэтажная, но очень вместительная — когда началась переменка, сотня ребятишек звонким валом выкатилась наружу. А наверху, за оврагом, белело уже готовое новое здание школы.
С трепетом ходил я по аулу, по его узеньким улицам, где может проехать только одна арба, наступал на камни мостовой и думал, что наступаю на страницы истории, написанной незнакомыми и непонятными символами. Этот мир — с вековым выверенным строем жизни — был древним, как горы, он был мудрым и спокойным, как эти уверенные в своих силах горцы. Во всем чувствовалась рациональность, правильность, доведенная до абсолюта, до совершенной простоты.
Иногда попадались навстречу люди. Мужчины в высоких папахах, женщины в темных платках. Мужчины обязательно здоровались за руку, поклон головы здесь не принят. А женщины отворачивали лица и опускали глаза. Таков древний обычай.
Проходя мимо одного ничем не примечательного дома, мы остановились. Мое внимание привлек плоский бутовый камень, вмазанный в стену. В левом верхнем углу камня вырезано лишь одно русское слово: «Здесь». Все. Весь камень был чист, как лист бумаги, хотя на нем описана целая глава из истории Дагестана. Это — дом Шамиля. Было время, когда имя Шамиля не произносили вслух, тогда на доме и появился этот мемориальный камень с единственным словом. Все в ауле знали его смысл, но никто не знал его смысла, если спрашивал посторонний...
— Подожди, Магомед. Дай посмотрю как следует. Только в щелочку забора взгляну, и пойдем.
— Зачем в щелочку? Заходи.
И он широко распахнул глухую деревянную дверь с тусклой круглой ручкой.
— Эй, что ты делаешь? Что скажет хозяин?
— Я здесь хозяин. Это мой дом.
Мои бедные ноги... Я стоял перед потомком самого Шамиля — Магомедом Шамилевичем Шамиловым.
— Заходи, смотри, что хочешь. Сейчас женщины к столу соберут.
— Ради бога не надо, какое застолье, мне уезжать скоро.
— Вах, гость в доме. Как можно...
...Оставался лишь час до отхода катера, когда мы вышли из дома Шамиля.
— Покажу тебе, где плотина будет,— сказал Магомед.— Туда-сюда быстро вернемся.
И мы помчались. Вот тогда-то я и произнес первый раз слова, с которых начал этот очерк:
— Магомед, твоя машина может хоть чуть-чуть медленнее ехать?
Скоро горы расступились, и открылась новая котловина — Ирганайская. Зеленые сады подходили к самому берегу и террасами поднимались по склонам. Один край сада, уже раскорчеванный бульдозерами, превратился в строительную площадку для нового поселка. Пятиэтажный панельный дом, еще один, но недостроенный, несколько бараков — вот пока и весь поселок.
— Магомед, а почему здесь решили строить? Разве в Гимрах места мало?
— Место нашли бы. Старики против были. Говорят, новые люди в аул придут, порядок портить будут, вино пить будут, женщины в коротких платьях ходить будут. Как молодежь в таких условиях воспитывать?
Серьезное возражение. Все это, выражаясь по-научному, социальные последствия большого строительства. А проще говоря — жизнь, обыкновенная жизнь, над которой никто не задумывался. У горцев влияние традиций чувствуется во всем, оно по-прежнему очень сильно. И «пустяки», на которые мы, столичные, не обратим внимания, для горца порой очень много значат.
Поэтому-то вопреки всем проектам и распоряжениям именно вдали от аула Гимры заложили поселок для приезжих. И селение Ирганай, которое скоро будет под водой, тоже построят в стороне от нового поселка.
