Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год
Не знаю точно, сколько еще прошло времени, но я вышел наконец к мысу. За ним всего в двух-трех километрах наш лагерь — светлый купол выгоревшего брезента так и ударил в глаза! Вездехода около палатки не видно: ребята выехали на поиски. Я перевожу глаза на соседний склон. Вон от, наш жук-бронзовик, ползет к лагерю. Очевидно, меня заметили на льду озера — черная точка на белом приметна издалека.
Вездеход подполз к палатке. Оттуда отделилась маленькая фигурка и пошла мне навстречу. Я подумал, что, верно, это Борис — наш механик, Железный Боб. Год провел он на зимовке, всякое повидал и чувствовал, когда нужна поддержка. Борис подошел, я обнял его. Непроизвольно получилось. Мне доводилось слышать: работа в полярной экспедиции делает мужчин порой излишне сентиментальными. И вот испытал это на себе. Я даже отдал донести до лагеря свой рюкзак. Никому другому не позволил бы, сам донес бы свои драгоценные образцы. А Борису отдал. Последние метры мы дошагали быстро и весело. Борис рассказал, что ребята изрядно поволновались. Будкин, между прочим, больше всех. Он даже назначил себя, как самого опытного, начальником спасательной экспедиции.
А они с Сашей целый день провели на озере. Там вздумал гулять айсберг. Во многих местах взломало лед, чуть не утонула лебедка, вовремя оттащили. Отобрали пробы воды, измерили температуру в озере по всему разрезу: у дна она оказалась плюс один градус, почти такой же, как на поверхности. Рекорд глубины 346 метров, установленный нами в прошлый раз, перекрыть не удалось.
Вот и палатка. Скорее в тепло. Ребята смотрят на меня, каждый по-своему, но все внимательно. Саша не может скрыть добрую улыбку, Будкин насупился, шмыгает носом. Его помощник грызет сухарь. Иван-вездеходчик хмурится. Даже Борис смолкает, словно ждет чего-то от меня.
Что ж, виноват я перед ребятами, совершил ошибку, чуть не подвел и себя и их. И хотя устал я, смертельно устал, сейчас нужно найти верные слова, извиниться перед товарищами. И я говорю в молчаливое окружение то, о чем передумал в маршруте.
Тишина заполняется гомоном. Все начинают говорить, перебивая друг друга. Мне хорошо, я в тепле, я дошел до дома. Борис протягивает мне кружку горячего сладкого чая.
Спал я в эту ночь беспробудным сном. Спал, лежа поверх спального мешка, залезть в него не смог, от любого движения судороги сводили ноги. Спасибо Борису, укрыл меня всякими одежками, напялил мне на ноги шерстяные носки, а вовнутрь их зачем-то насыпал горчицы.
— Молочная кислота тебе в ноги ударила, — объяснил он. — Теперь главное — их не застудить, а то одеревенеют — врачам придется заниматься.
Будкин недовольно хмыкнул и накинул на меня свое любимое малиновое одеяло.
Владимир Бардин, почетный полярник
«…Безотлагательно организовать экспедицию»
Уже несколько лет кряду я приезжаю в Ленинград и спешу на улицу Халтурина. В читальном зале архива Военно-Морского Флота мой стол у окна с видом на здание Нового Эрмитажа. Десять могучих атлантов, молчаливо подпирающих портик знаменитого музея, учат меня терпению. Но сегодня, принимаясь просматривать папки с делами, я волнуюсь. Первые пожелтевшие листы не обманули моих ожиданий. Героем таинственного дрейфа парохода в Тихом океане в период русско-японской войны оказался Евгений Гернет, тот самый штурман и командующий советскими флотилиями, которого я открыл для себя, исследуя судьбы участников одного из первых групповых походов советского флота по маршруту Севастополь — Новороссийск в 1918 году.
Помню, тогда имя командующего этим переходом показалось мне знакомым. В картотеке, которую я завел много лет назад для знаменитых мореплавателей и штурманов, обнаружились сразу три карточки. На одной был старший лейтенант Гернет, штурман I разряда, выпускник Штурманских офицерских классов в 1908 году. На двух других военмор Гернет значился первым командующим Азовской флотилией и еще двумя речными флотилиями. На всех карточках приписка карандашом: проверить и... знак вопроса. Сразу вспомнил, как появились эти записи на листках картотеки. Например, вот эта, о штурмане I разряда...
Было это еще во время моей учебы на тех же Штурманских классах, но... спустя пятьдесят лет, в 1958 году. Как и в свое время Гернет, я получил высшую штурманскую квалификацию. Это, по крайней мере, обязывало знать историю своей профессии. Чего стоил, например, так называемый «штурманский вопрос», будораживший российский флот почти двести лет... Пришлось перелистать не один том «Морского сборника». Наконец нашел!
Как это ни покажется сегодня странным, профессия штурмана не всегда была уважаемой и даже не считалась морской. Скажем, для капитанов английского флота XVI века знание морского дела не было обязательным. Снабженные королевскими патентами, они смотрели на морское дело как на занятие, их недостойное и приличное только людям низкого происхождения. Собирая команду, они нанимали для кораблевождения штурмана, для парусного управления — шкипера. Дворяне того времени, мягко говоря, чувствовали нерасположение ко всяким умственным занятиям, особенно математическим...
В русском флоте эти нелепые традиции тоже процветали.
Гернет был в числе тех, кто науку кораблевождения принял близко к сердцу и стал штурманом вопреки традиционному отвращению к «недворянскому» делу. Да, да, именно штурманом начал свою службу в русском флоте мичман Евгений Гернет. Штурманом он был и в Порт-Артуре во время русско-японской войны. И вот последний дерзкий прорыв блокады из осажденной крепости с донесением о боевых действиях эскадры. С секретными пакетами на парусной джонке он миновал заслон японских миноносцев. И исчез... до окончания русско-японской войны...
Позднее я познакомился с дочерью Евгения Гернета, живущей и сейчас в Ленинграде.
— Я знаю, что отец в ореоле героя войны учился в 1908 году на Штурманских классах. — Галина Евгеньевна на минуту задумывается. — Да, об этом мне рассказывала мама.
— А может быть, Цусима? — Я вспомнил судьбы некоторых моряков, добровольно отправившихся после драмы в Порт-Артуре с эскадрой Рожественского.
— Нет, — тихо возразила Галина Евгеньевна, — в Цусимском бою отец не участвовал...
И все же в обширном списке литературы о русско-японской войне мне попалась книга флагмана II ранга Егорьева В. Е. об операциях владивостокских крейсеров. В этой книге меня заинтриговала фраза: «И кажется, нигде еще не освещен выход из Владивостока 25 октября (1904 г.) зафрахтованного русскими английского парохода «Карляйль» с грузом боевых и продовольственных припасов для Порт-Артура». Сначала простое любопытство побудило меня попытаться найти в архиве документы об этом интересном эпизоде. А уже потом мелькнула мысль, что для такого перехода мог понадобиться штурман, хорошо знающий подходы к Артуру. Так я снова оказался в архиве на улице Халтурина.
К папке с делами о посылке «Карляйля» никто не притрагивался. А в ней десятки документов. В телеграммах, рапортах, письмах раскрывалась захватывающая, похожая на детектив драма. Груз забот и риска, свалившийся на русского офицера в неполные 22 года, ошеломлял. И я мысленно отправился во Владивосток, в осень 1904 года, когда бушевала война и слово «Порт-Артур» волновало каждого русского человека.
Агент фирмы «Кунст и Альберс»
Из отеля «Версаль», что на Светланской, протянувшейся вдоль Золотого Рога, Гернету приказали немедленно переселиться в «Московское подворье», поближе к адмиралтейской пристани. В номер с видом на набережную вскоре явился жандармский ротмистр с унтером, несшим тяжелый баул.
— Для нового обличья одежонка, — ротмистр кивнул на багаж и вручил лейтенанту паспорт на имя Ивана Блюменталя, агента фирмы «Кунст и Альберс». Потом, покосившись на вицмундир с боевыми орденами, щелкнул шпорами и доложил по-уставному: — К вечеру к вам пожалует флаг-капитан командующего флотом на Тихом океане капитан II ранга Стеценко. Соблаговолите быть в нумере.
— Есть, — машинально ответил Гернет.
— Да, — расслабился жандарм, — велено никаких контактов с флотскими. Честь имею-с...
Панталоны, сюртук, жилетка, котелок — все отменного качества. Одевшись и пощелкивая штиблетами, Гернет примерился к складной трости, пользоваться которой прежде не доводилось. В толстом бумажнике на дне саквояжа оказался набор фирменных бланков разных цветов и несколько автоматических перьев. В ожидании гостя Гернет перебрал в памяти события последних трех месяцев с памятного июля, когда, прорвавшись сквозь заслоны японских миноносок, его джонка пришла в Чифу с секретными пакетами от адмирала Витгефта. Потом почти вольная жизнь в Харбине. В должности флаг-офицера штаба наместника самого царя — адмирала Алексеева — Гернет не успевал потчевать сослуживцев. К «Анне» за храбрость и «Станиславу» с мечами теперь добавился «Владимир», конечно же, с мечами. А вскоре штабные снова требовали марсалы и нараспев читали телеграмму с приказом: «Производится за отличия в делах против неприятеля в лейтенанты».
