Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1977 год
И все же было бы обидно, если бы под натиском «Униливера» или другого всемогущего концерна исчез удивительный этот город, знакомый многим людям во многих странах по репродукциям полотен Яна Вермеера. Просто сказать, что Дельфт демонстрирует голландское прошлое, — сказать не все. Дельфт сохранил для современника образы далекого от нас времени, вдохновлявшие живописцев большой школы. Наверное, так же, как Суздаль и Владимир, волжское раздолье и зубчатые стены русских кремлей оказывали могучее воздействие на художественную мысль в нашей стране.
...Грахты в Дельфте, которые кажутся столь задумчивыми, на самом деле были проложены из острой экономической необходимости. В них угадывается суровая строгость рачительных хозяев. Но в том-то и секрет: целесообразное почти всегда красиво,
И сегодня путник готов часами наблюдать, как расплываются в легких волнах силуэты домов, как прихотливо меняют они свои очертания, становясь как бы нематериальными и в то же время «картинными», готовыми перейти на холст или лист бумаги… А может быть, схожими были и ощущения Яна Вермеера?
Где же он жил в Дельфте? Где создавал свои удивительно спокойные, гармоничные, «тихие» картины? А жил Вермеер в центре Дельфта, на площади Старого рынка, в самой гуще и сейчас шумного торжища. Здесь можно отыскать табличку, на которой написано: «Тут стоял дом Мехелен, где в октябре 1632 года родился художник Ян Вермеер».
Отец его был трактирщиком, а «дом Мехелен» — харчевней, которую охотно посещали и покупатели, и ремесленники, и торговцы сырами, малосольной — «зеленой» — селедкой, деревянными кломпсами и сине-белой дельфтской посудой... Вермеер стоял у холста с палитрой в руке, а снизу, из харчевни, доносились громкий смех и стук цинковых кружек по некрашеным столам. После базарного дня (сейчас это пятница) наступало затишье «мертвого сезона», гостей становилось меньше, и хозяин харчевни торговал картинами и шелковыми тканями. Вермееру было двадцать, когда он женился на девушке из деревни Схиплейден — ее звали Катерина Больнес. Она родила Яну одиннадцать детей. Представьте себе: одиннадцать детей в жилище над шумной харчевней да сверх того вечное безденежье.
В очень немногих сохранившихся документах, повествующих о жизни живописца, рассказывается, что Вермеер часто отдавал свои картины в залог старьевщику или булочнику, чтобы получить хоть какие-то средства к существованию. Когда же к нему приходил покупатель, в мастерской художника порой ни одной картины не оказывалось. Однажды некто Бальтазар де Монкони, француз, любитель искусства, путешествуя по Голландии, забрел в Дельфт я, наслышавшись о Вермеере, заглянул в мастерскую художника. Картин там не оказалось, смотреть и покупать было нечего. Деловой француз записал в своем дневнике: «В Дельфте я видел живописца Вермеера, у которого не было ни одной своей работы; зато одну из них мне показали у местного булочника, заплатившего за нее 600 ливров, хотя она изображала лишь одну фигуру, ценою, на мой взгляд, не более, чем в шесть пистолей».
В доме Мехелен созданы были, пожалуй, самые «тихие» полотна, которые когда-либо писались в Дельфте, да и во всей Фландрии. Полотна, которые изображают самые обыденные вещи: комнату с одной, редко с двумя фигурами. Женщина, ожидающая ребенка, стоит около стола, держа в руках письмо, — жена Вермеера позировала ему для картины «Читающая письмо». Молчаливая картина, но с какой простотой и убедительностью поведано художником о великом кануне рождения новой жизни... Чем больше шума на первом этаже, в харчевне, тем спокойнее его картины.
Ян Вермеер не был свидетелем или участником громких событий. Из Дельфта он почти не выезжал. Писал медленно, трудно. Вступил в гильдию Святого Луки, объединявшую художников. По-видимому, он пользовался уважением коллег, потому что дважды — в 1663 и 1670 годах — они избирали его деканом гильдии. Из окна мастерской виднелась Новая церковь. На кладбище возле нее, как гласит запись в приходской книге, похоронили художника 15 декабря 1675 года. Ему было немногим более сорока лет. Его близким не хватило денег на каменную плиту. Могила великого живописца осталась неизвестной потомству.
Две его картины рассказывают о городе, в котором он родился. Это прежде всего знаменитый «Вид Дельфта». Большая часть неба затянута тяжелыми облаками. Со стороны зрителя — берег грахта с желтым песком. Кумушки судачат спозаранку: часы на башне показывают десять минут восьмого. Баржа, у которой стоят купцы в плащах и черных широкополых шляпах: вот-вот они дадут знак шкиперу, и судно неспешно отвалит от причала. В водах канала играют тени города. Ворота в городской стене, шпили, печные трубы, колокольни двух церквей — Старой и Новой, а за ними — разгорающийся день. Солнечные лучи, кое-где пробив тучи, уже жгут черепичные крыши — они кажутся оранжевыми рядом с черно-красным кирпичом городских ворот.
Ян Вермеер работал над этим полотном многие месяцы. Он был удивительно точен, и потому и сейчас легко «входишь» в его Дельфт воскресного утра 1661 года...
Триста с лишним лет спустя входишь в сырое утро на берегу, с перезвоном церковных колоколов, с запахом рыбы и воды, под ясный и острый свет...
Вермеера называли волшебником света: почти на всех полотнах-портретах есть окно, из которого льется этот свет. И ответом ему внутренний свет на лицах.
Вот «Девушка с кувшином молока» — служанка или крестьянка семнадцатого века. Тонкой струйкой льется молоко в глиняную кастрюлю. В корзине — хлеб, такой свежий, с хрустящей корочкой... И снова, казалось, ничего не происходит в этом «кадре» из далекой жизни. А за окном угадываются улица, разгулявшийся день...
За несколько месяцев до смерти Ян Вермеер взял в долг тысячу гульденов. Наверное, он позаимствовал их у старьевщика. Во всяком случае, известно, что семья художника еще долго оставалась должна этому человеку около 600 гульденов. Великий художник ушел из мира, а современники вспоминали не образы, созданные им, а лишь то, что он так и не смог свести концы с концами... И картины его вскоре были почти забыты — забыты на два века.
Лишь в XIX столетии Вермеер узнал второе рождение.
Случилось это так: французский критик Торе однажды увидел в гаагском музее Маурицхейс картину, о которой он написал в «Газетт де бо арт»: «В Маурицхейсе всех посетителей берет в плен прекрасный и своеобразный ландшафт, запоминающийся и художнику, и знатоку картин. Это вид города, набережной со старинными воротами, зданиями, у коих разная архитектура. Стены садов, деревья. Дальше спереди — канал, кусочек берега и несколько фигур... Поскольку я не знал, кому я должен приписать эту картину, я сверился с каталогом: «Вид Дельфта со стороны канала написан Жаном ван дер Меером ван Дельфтским». Стой, сказал я себе, вот один из тех, кого мы: во Франции не знаем и кто заслужил, чтобы его узнали».
«Улица в Дельфте» — еще одно «путеводное» полотно Вермеера; на картине богадельня — старый дом, женские фигуры в ясном свете. Показалось, что я узнал этот дом — приземистое здание из красного кирпича с белыми прямоугольниками окон и дверей, удивительно знакомое по этой картине. А ведь еще при жизни Вермеера богадельню снесли, чтобы построить зал для. гильдии Святого Луки. Но такова сила искусства — частное возвращается в жизнь, становится типическим, из детали вырастает явление.
Я покидаю Дельфт в вечерние часы. Конечно, по сравнению с эпохой Вермеера здесь многое изменилось. И все-таки хотя и не реалии, а скорее атмосфера города переносит нас во времена, когда жил художник, с теплым чувством узнавания, приобщения обнаруживаешь в сумрачном винном погребе «реквизит», знакомый по полотнам Вермеера, — медные котлы, светильники, ковры, скамейку под окном.
За рыночной площадью до сих пор находится лавка булочника. Та самая, в которой Вермеер закладывал свои картины. И те же грахты, водные его улицы, по которым тихо плывет Дельфт, окунаясь под порывами холодного ветра в их зеленоватые волны.
Николай Полянов
Макукины древней Москвы
За последние полтора века в Москве найдено около ста кладов старинных монет. В основном это глиняные кубышки с русскими деньгами. Кладов западноевропейских монет известно всего два. В одном было 1250 германских серебряных денариев XI века, в другом — 15 шведских медных монет начала XVIII века. Но оба эти клада были распроданы еще до революции, и до нас дошли лишь сведения о том, что они существовали.
...Сенсация началась по всем кладоискательским канонам — «лопата наткнулась па что-то твердое». Правда, в данном случае «лопатой» был ковш экскаватора, рывшего строительный котлован в Ипатьевском переулке. На глубине шести метров он отрыл позеленевший медный котел. В нем было 3398 серебряных монет, отчеканенных главным образом в Испанской Америке в XVI — начале XVII века.
