Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1975 год
10 марта. Двенадцать метров. Похоже, мы найдем воду. Выкинутая земля каждый раз кажется более влажной. С одной стороны ямы мы поставили доски, и я приказал сделать лестницу и козлы, чтобы вытаскивать землю лебедкой. Солдаты работают внизу по очереди, и Педраса уверяет, что еще через неделю он пригласит генералов «выкупаться с девицами в водичке из нашего колодца».
22 марта. Спустился в колодец. По мере погружения начинаешь чувствовать тяжесть. Когда солнечные лучи исчезают из вида, кажется, что воздух здесь совсем другой — земляной. На дне, когда босые ноги коснулись мягкой земли, я купаюсь в приятной свежести. Глубина около восемнадцати метров. Поднимаю голову и вижу сужающийся ствол, похожий на черную трубу, которая замыкается там, где поблескивает свет. Дно покрыто грязью, и стенки осыпаются от прикосновения. Я вылез на поверхность, и на меня набросились москиты, кусая за ноги.
30 марта. Происходит что-то странное. Десять дней назад мы вытаскивали из колодца практически жидкую грязь, а сейчас снова пошла сухая земля. Я опять спустился в колодец. Дыхание земли там, внизу, давит на легкие, и я понимаю, что мы прошли лишь слой мокрой глины. Приказываю приостановить работу и посмотреть, не отфильтруется ли за несколько дней вода.
12 апреля. Прошла неделя, а дно колодца остается сухим. Солдаты опять копают. Сегодня я спустился на двадцать четыре метра. Внизу полный мрак, и только ночным чутьем я ощущаю толщу земли. Ее удушающие объятия чувствуешь с каждым метром все сильнее. Выброшенная земля оставила в колодце призрак своего веса, и, ударив киркой по стене, я ощущаю не эхо, а ее ответные удары по моей груди.
Погруженный в темноту, я вспоминаю, какое одиночество охватывало и пугало меня в детстве, когда я проходил по туннелю, пробитому в одном из холмов Капиноты, на моей родине, где и сейчас живет моя мать. Я входил в него осторожно, с ужасом чувствуя, чю присутствую при каком-то подземном таинстве, и видел, как в отраженном свете двигаются по потрескавшимся стенкам какие-то кристаллические насекомые. Страх охватывал меня, когда я подходил к середине туннеля, где темнота была гуще всего, но, когда я быстрыми шагами проходил это место, направляясь к светлому пятну на другом конце, меня охватывала неудержимая радость. Только руки не радовались — я боялся дотронуться до стенок туннеля.
Сейчас светлое пятно не впереди, а наверху, высокое и недостижимое, как звезда. Руки мои уже привыкли ко всему, более того, они почти едины с землей и не ведают страха.
28 апреля. Я думаю, что наша попытка провалилась. Вчера мы дошли до тридцати метров, но, кроме сухой земли, ничего не вытащили. Надо прекращать эту бесполезную работу, и я «заявил протест» командиру батальона. Командир вызывает меня к себе завтра утром.
29 апреля. — Сеньор капитан, — сказал я, — мы дошли до тридцати метров, и вода уже не появится.
— Вы знаете, как нужна нам вода, — ответил он.
— Давайте попробуем в другом месте, может быть, получится, сеньор капитан.
— Нет, нет. Копайте здесь. Два тридцатиметровых колодца не дадут воды, а один сорокаметровый может.
— Слушаюсь, сеньор капитан.
— Кроме того, может быть, она уже где-то рядом.
— Да, сеньор капитан.
— Так что сделайте еще одно усилие. Люди умирают от жажды.
Люди не умирают, но мучаются ужасно. Пытка не кончается. На фронте на день солдату выдается только фляга воды; мои солдаты, работающие на дне, хотят пить еще больше из-за каторжного труда и пыли, но мы должны рыть дальше. Я так им и сказал. Они, конечно, запротестовали, и я попытался их успокоить, пообещав от имени командира батальона увеличить рацион воды и коки.
9 мая. Работа продолжается. Колодец для нас обретает черты какой-то страшной, значительной и всевластной личности, превращается во властелина, в неведомого бога саперов. По мере того как люди проникают в землю, земля проникает в них, и вместе, как бы под действием сил притяжения, они образуют нечто косное, плотное и вечное. Люди движутся по этой ночной дороге, по вертикальной пещере, подчиняясь мрачному влечению, неумолимому приказу, который уводит их от света, извращая смысл их жизни. Каждый раз, когда я их вижу, мне кажется, что мои солдаты состоят не из клеток, а из молекул пыли. Земля забила им уши, веки, брови, ноздри. Их волосы побелели, глаза засыпаны пылью, а души заполнены землей Чако.
24 мая. Прошли еще несколько метров. Дело идет медленно: один солдат копает внизу, другой наверху управляет лебедкой, и земля поднимается на поверхность в бадье, сделанной из бочки из-под бензина. Солдаты жалуются на удушье. Во время работы столб воздуха давит на их тела. Сожженная солнцем, хмурая, мрачная, пропитанная тяжелой, неподвижной и удушливой тишиной земля обволакивает работающих массой, похожей на свинцовые пары, заточает их во мглу, как червяка, погребенного много веков назад, в далекую геологическую эпоху.
Солдаты пьют тепловатую густую жидкость, которая быстро кончается, потому что даже двойной рацион «для тех, с колодца» быстро исчезает в глотках, горящих черной жаждой. Люди ищут босыми ногами в мертвой почве старую свежесть поливных борозд, которые они копали в своих далеких долинах и помнят ступнями ног.
И снова бьют и бьют киркой, и земля рассыпается, и покрывает ноги, а воды все нет. Мы жаждем ее, и в нашем безумном воображении она струится по этому глухому и немому стволу.
5 июня. Мы уже почти на сорокаметровой глубине. Чтобы подбодрить моих солдат, я тоже спускаюсь в колодец и работаю наравне со всеми. Мне кажется, что я бесконечно падаю, как во сне. Внизу я отделен навсегда от всех остальных людей, я далеко от войны, и одиночество влечет меня к смерти, которая душит меня неосязаемой рукою пустоты. Света не видно, а давление воздуха сжимает тело. Столб тьмы обрушивается вертикально и хоронит меня вдали от всех, где никто меня не услышит.
Я пытаюсь работать, яростно долбя киркой землю и надеясь, что бешеный темп ускорит течение времени. Но время в этом замкнутом пространстве неподвижно. Время останавливается под землей в черной неизменности камеры. Свет умирает, как гигантское дерево, которое растет по ночам и гасит небо, одевая землю в траур.
16 июня. Происходят странные вещи. Темная камера на дне колодца вызывает галлюцинации. Навязчивая идея воды создает на глубине в сорок один метр особый, фантастический мир. Это мне рассказал Косни Эрбосо. Вчера на дне колодца ему пригрезилась светящаяся серебряная змея. Он схватил ее и разорвал руками, но тут же появились другие, они кишели на дне колодца, пока не превратились в бурлящий и шипящий белый родник, который рос и рос, озаряя темный цилиндр. Потом водяной столб подхватил Косни и вынес на сверкающую поверхность земли.
А там — о чудо! — он увидел поля, преображенные водой. Каждое дерево стало фонтаном. Кустарник исчез, а на его месте раскинулось озеро, в котором купались солдаты под сенью плакучих ив. Его не удивило, что с другого берега противник стрелял из пулеметов, — наши солдаты ныряли в воду и доставали пули под крики и хохот. Он хотел одного: напиться. Он пил из фонтанов, пил из озера, погружался в бесчисленные водоемы. Они омывали тело, а дождь фонтанов мочил голову. Он пил и пил, но жажда не утихала от этой живительной, как сон, воды.
Ночью у него началась лихорадка. Я распорядился, чтобы его доставили в медпункт полка.
24 июня. Командир дивизии, проезжая мимо нас, остановил машину. Он с трудом поверил, что мы уже достигли сорока пяти метров, вытаскивая землю бочка за бочкой.
— Сеньор полковник, — сказал я, — чтобы солдат вылез, когда кончается его смена, приходится орать в колодец.
Позднее вместе с пакетиками коки и сигаретами полковник прислал нам сигнальный рожок.
Мы накрепко привязаны к колодцу. Роем и роем. Вернее, отступаем в глубь планеты, к геологической эпохе, где господствует мрак. Мы преследуем воду в бесчувственной массе земли. С каждым днем отдаляясь от людей и мрачнея, как мрачны их мысли и судьба, мои солдаты копают землю медленно и бесшумно, словно гномы.
4 июля. Все-таки есть ли в действительности вода?.. После странного видения Косни все ее находят! Педраса рассказал, что он чуть не утонул, — вода внезапно хлынула и поднялась выше его головы. Ируста говорит, что его кирка ударилась о целую глыбу льда, а Чакон вчера, выбравшись из колодца, говорил о гроте, который светится, слабо отражая волны подземного озера.
Столько мучений, столько поисков, столько желания, столько жажды слились в этой глубокой яме и вызывают галлюцинации!
16 июля. Люди заболевают. Они уже отказываются спускаться в колодец. Я вынужден их заставлять. Многие просят, чтобы я отправил их на фронт. Я еще раз спустился на дно и вернулся оглушенный и объятый страхом. Мы уже подошли к пятидесяти метрам. Воздух чрева земли, каждый раз все более гнетущий, наваливается на тебя, как томительная, всепроникающая болезнь, и невидимая нить, которая связывает крохотного человека с земной поверхностью, почти разрывается в глубокой свинцово-тяжкой темноте. Каменная башня не давит так как этот столб горячего и жесткого воздуха, медленно опускающийся вниз. А в его основании — люди. Подземные объятия душат солдат, они уже не могут оставаться в бездне больше часа. Это пытка. Кажется, земля Чако проклята богом.
