Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1974 год
Внутри скал ухали взрывы, горные мастера пробивали туннели к сердцу створа. По этим туннелям шли машины с оборудованием. А в ущелье по-прежнему бушевал Нарын, но через него уже летали на тросах бульдозеры; на огромной высоте монтировались трубы, вгрызались экскаваторы в аллювиальные наносы Нарына, добираясь до материнской породы скал. Позже пошли КрАЗы с первым бетоном...
Вместе со стройкой росло и мастерство Николая Еланского.
На Токтогульской ГЭС проходили испытания экспериментальные краны для поднятия грузов на небывалую высоту. Впервые по горным дорогам пошли 65-тонные самосвалы, каждый из которых заменяет девятнадцать ЗИЛов.
...По скалам распласталось солнце. В голубом небе, в ослепительном сиянии снегов ощущалось приближение весны. Правда, ветер был по-прежнему безжалостным. Он падал в пасть каньона и шел круговертью. Люди, кончившие смену, стояли на плотине и, надставив козырьки рук над глазами, наблюдали, как ползут по гребню скалолазы. Они проверяли состояние спасательных сеток и камнеловушек. Искали трещины, которые могут стать причиной сдвига скального массива. Двигались в разных направлениях, клали в трещины стекла и закрепляли цементом. От малейшего колебания стекло треснет и оповестит строителей об опасности.
А внизу ждали вестей: как ведут себя стекла в прежних трещинах. И с волнением смотрели на фигурки, распростертые на ледяных скалах.
Когда бетонная плотина встанет во весь рост, будет готов и ее «телохранитель». Этой скрытой плотины никто не увидит. Ее называют «инъекционной завесой». Скалам необходимо искусственное укрепление пород. Для повышения прочности бортов плотины в скалах пробурят скважины, в которые будет нагнетаться под большим давлением цемент. Скалы и плотина станут монолитом. В специальной научно-исследовательской штольне приборы будут ежесекундно прослушивать организм плотины.
...Вечером я сидел у огромной гидроэнергетической карты в кабинете начальника строительства ГЭС. Карта висела за спиной начальника и была своеобразным фоном к его словам.
— Мы, гидротехники, давно уже обжили равнинные реки, — сказал Зосим Львович Серый.
Этот худощавый пожилой человек с насмешливым взглядом серых острых глаз был комсомольским секретарем возрождаемого после войны Днепрогэса. Более тридцати лет он отдал гидротехнике.
— И жизнь предложила: пожалуйте в горы...
Серый «пожаловал» в горы одиннадцать лет назад, сразу, как начались в стране серьезные работы по освоению горных гидроэнергоресурсов.
— Токтогульская ГЭС, — продолжал Серый, будущий горный энергогигант, и для многих из нас — цель жизни, а не средство прожить. Здесь «выживают» не самые сильные и выносливые, а прежде всего фантазеры и мечтатели — элита горных строителей. О каждом из них можно рассказать легенду. И про главного инженера проекта ГЭС Кузьмина, единственного в мире человека, пять раз побывавшего на пике Ленина, и про любого рабочего, кладущего сегодня бетон в тело плотины...
За спиной Серого по карте мчался Нарын. На его пути вставали плотины, собирались моря, от будущих станций шагали по Средней Азии гигантские ЛЭП. Карта рассказывала о будущем Нижненарынского каскада на десятки лет вперед.
Поздно вечером я шел извилистой цепью огней — главной улицей Кара-Куля. Мимо, обдавая лицо вихрем снежной пыли, ехали автобусы с ночной сменой. В окнах мелькали лица знакомых и незнакомых мне ребят.
В автобусах пели.
Л. Лернер
Саванна пробуждается
— Что же рассказать вам о моей родине? — еще раз повторил Мапиза, задумчиво глядя в окно на белевшую за деревьями чашу Лужников. Мы сидели в номере гостиницы «Юность», но чувствовалось, что мой собеседник весь еще был там, в огромном, празднично украшенном зале Кремлевского Дворца съездов, где со всего Советского Союза собрались посланцы Ленинского комсомола и их молодые единомышленники из десятков стран мира. Как с жаром стал убеждать меня сам Мапиза в первые же минуты знакомства, он даже сейчас никак не мог поверить, что исполнилась мечта его жизни: побывать в Москве, увидеть Мавзолей, Кремль. И при этом все заглядывал мне в глаза, словно хотел убедиться, понимаю ли я его. Да, я понимал этого невысокого парня с приплюснутым широким носом, веселыми темными глазами. Понимал и радовался с ним его какой-то приподнятой, торжественной радостью. Но, увы, у меня было четкое редакционное задание: взять у нашего гостя интервью о борьбе патриотов Зимбабве за свободу, которое нужно было выполнить здесь, сейчас, пока Мапиза опять не исчез в праздничном водовороте съезда комсомола. Поэтому я и был так настойчив, расспрашивая его о том, о чем ему явно не хотелось думать. — У моей родины два имени: Зимбабве и Родезия, — с непривычным, немного гортанным акцентом рассказывал мне на английском Мапиза, — потому что в ней живут два разных народа. Зимбабве называем ее мы, пять миллионов африканцев. Родезией — триста тысяч белых, отнявших у нас свободу. Впрочем, можно объехать всю страну и не заметить, что находишься в Африке. В ресторанах, отелях, кинотеатрах африканцы только прислуживают, на улицах они лишь случайные прохожие, ибо живут в особых африканских кварталах, гетто, на окраинах. Да что там города! Когда едешь по стране, можно не увидеть ни одной африканской деревни, если не свернуть в сторону от шоссе. Ведь африканцам разрешается селиться только в резервациях. Вам трудно в это поверить, но это так. Вы думаете, на чем держится режим Смита? Только на терроре. Да они и сами не скрывают этого. — Мапиза внезапно замолчал и потянулся к письменному столу, на котором лежала груда тоненьких брошюрок. — Вот послушайте, что они сами пишут, — раскрыл он одну из книжиц. — «В Родезии белые имеют сильные позиции... И если африканцы зашевелятся, с помощью дубинок мы быстро утихомирим их... Мы начнем стрелять, и без промедления. Это единственное, что можно делать в такой ситуации. В случае необходимости следует перестрелять как можно больше черных. Это будет для них уроком». Знаете, кто это сказал? Генеральный секретарь правящего Родезийского фронта Фотержил. Поэтому у нас есть только один выход: борьба. Любая «конституция», как бы ни уповал на нее кое-кто из белых либералов, что любят распространяться о расовой «гармонии», не даст нам, африканцам, главного — свободы у себя на родине... — Скажите. Мапиза, — спросил я, — на Западе в последнее время пишут, что всякое вооруженное сопротивление африканских патриотов в вашей стране подавлено... Мапиза усмехнулся: — Подавлено? Чепуха. Судите сами. Если раньше из-за «террористов», как называют расисты наших бойцов за свободу, был объявлен «закрытым» район Сетенари, то теперь к нему прибавился округ Урунгве. Поймите, каждый африканец сейчас готов взять в руки оружие. Хотите, я расскажу историю одного простого деревенского парня, который стал теперь активистом нашего фронта молодежи ЗАПУ (ЗАПУ — Союз африканского народа Зимбабве.) ...
Джесайа всем телом ощущал раскаленный добела диск солнца, казалось застывший в выцветшем от зноя небе. Сегодня солнце было его врагом. На открытом плато, заросшем пожухлым капином с острыми, как бритва, листьями, палящие лучи, словно копья, вонзались в тело, молотом били по голове. Но Джесайа бежал. Бежал легкими, размеренными и на первый взгляд неторопливыми шагами. Ритму его бега позавидовали бы лучшие олимпийские марафонцы. Лишь изредка, когда от обжигающего воздуха начинало резать легкие, он позволял себе перейти на шаг. Впрочем, Джесайа никогда не слышал об Олимпийских играх, а чемпионы мира просто не поверили бы, если бы им сказали, что человек может десять часов подряд бежать в подобном пекле...
Канаан Мутсинги разбудил Джесайа, когда солнце только показалось над кромкой синих холмов. Кое-где в ложбинах еще висели сизые клочки тумана, верного предвестника того, что вот-вот на смену иссушенному аду октября придут долгожданные дожди. Но в Кведзу нужно было добраться сегодня. «Ты молод и силен, — сказал Канаан, — ты сможешь». И Джесайа пустился в путь.
Впереди у края леса он заметил раскидистую мсасу. Ее ствол у самой земли расщеплялся на три части, и густая листва обещала желанную тень. Конечно, можно было бы вытерпеть и до леса и там устроить привал, но Джесайа знал, как обманчива сулимая им прохлада. Ее там просто нет. Зато стоит опуститься на землю, и разгоряченное тело тут же окружает звенящее облако москитов. Нет, лучше уж устроиться под мсасой на открытом месте. Если сейчас не отдохнуть, ночью в лесу он будет ковылять словно водяная антилопа ситатонга, когда ее выгонят на сушу.
Под мсасой Джесайа остановился. Развязав узелок, он достал ломоть вяленого мяса, отломил кусок маисовой лепешки и через силу съел их, запивая теплой водой, которую обычно брал с собой в бутылке из-под скокиана (1 Скокиан — местный алкогольный напиток, приготовленный из пива, денатурата, сахара, дрожжей, кукурузной муки и табака.). Да, глоток скокиана сейчас бы не повредил. От него сразу прибавляется сил. Жаль только, потом они так же быстро покидают человека.
