Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1989 год
Мне не сразу пришло в голову, что человек, поддерживающий раненого, страшно устал. Я предложил ему свою помощь. Мы осторожно поменялись местами и потом время от времени проделывали эту операцию.
В июне в этих широтах темнеет поздно, наконец солнце село. Доска наша то оказывалась на дне водяной ямы, и тогда мы ничего не видели, кроме волн, то поднималась на гребень. Стало нестерпимо холодно, в сгущающихся сумерках мы увидели лодку. Не сразу сообразили мы, что лодка приближается к нам. Это была спасательная шлюпка с «Ланкастрии». Двое матросов бросили нам веревку. Мы обвязали ею раненого и помогли осторожно втащить его в лодку. Напрягая последние силы, залезли туда сами. Я упал на дно. Дрожа от холода, не мог ни сдвинуться с места, ни произнести хотя бы слова благодарности спасителям».
Из папки «Ланкастрия». Те счастливчики, кому удалось спастись, основали после войны Ассоциацию переживших трагедию «Ланкастрии». В нее вступили также родственники погибших, моряки, участвовавшие в спасательных работах, и жители Сен-Назера, приютившие раненых. Силами ассоциации в лондонской церкви св. Екатерины были позднее установлены памятный витраж и мемориальная доска. Ежегодно в последнее воскресенье июня там проходит траурная служба по погибшим.
«...В лодке оказались четверо матросов с «Ланкастрии». Весь вечер они подбирали из воды оставшихся в живых, доставляли их на ближайшее судно и вновь начинали поиски. Когда мы оказались на борту, совсем стемнело, и вокруг — ни огонька. Матросы, как и мы, были вконец измучены. К счастью, французское рыболовное судно отбуксировало лодку в Сен-Назер.
С причала мы разбрелись кто куда. Полуголый, дрожащий от холода, я не знал, что мне делать дальше. Разглядывая дома на соседней улице, приметил еще работающий кабачок. Толкнул дверь и оказался среди шумной полупьяной компании солдат, коротавших время в ожидании своей судьбы: эвакуации в Британию или лагеря военнопленных.
Я не мог рассчитывать на то, что меня обслужат в таком виде в баре. Дверь в углу была приоткрыта, и я проскользнул туда. Это оказалась кладовка. Вдоль стен — полки с винами. Пока я разглядывал их, в комнату ворвалась хозяйка. С трудом объяснил я ей свое положение. В награду получил полбутылки бренди, пачку сигарет и коробок спичек.
Я вновь выбрался на улицу, прошел пару кварталов и уселся прямо на мостовой. Прихлебывая из бутылки, курил одну сигарету за другой. «Была бы хоть какая одежда, можно было бы бежать в Испанию»,— думал я.
В этот момент на меня и наткнулась молоденькая девчонка. Она не испугалась моего вида и взялась помочь. Через некоторое время появилась со штанами и рубашкой в руках. И то, и другое было мне отчаянно мало. Но с рубашкой — она надевалась через голову — оказалось справиться легче, стоило лишь разорвать воротник. Штаны же пришлось сзади распороть по шву. Не успел я произнести слова благодарности, как появилась «Скорая помощь». Санитары с трудом втолкнули меня внутрь — там уже было набито битком. Машина остановилась на причале, возле небольшого судна. Мы перебрались туда, кое-как залезли в одну из кают и тут же заснули как убитые.
К вечеру следующего дня, когда я проснулся, на горизонте уже появилась Британия. В Давенпорте нас ждал роскошный прием. Военный оркестр играл марш. Прямо на причале были накрыты столы, а чуть поодаль санитарные машины. Толпа радостно улыбалась и махала нам руками...»
Из папки «Ланкастрия». Трагедия с «Ланкастрией» произошла вскоре после Дюнкерка, и премьер-министр Черчилль не решился сразу поведать нации о новых тяжелых утратах. Только 26 июля лондонская «Таймс» упомянула о том, что «из большого числа судов, проводивших эвакуацию из Сен-Назера, мы потеряли одну «Ланкастрию».
«После 1940 года я много раз бывал во Франции, но вновь попасть в Сен-Назер удалось только в 1984 году. Там я узнал, что жители города и английская ассоциация «Ланкастрия» планируют провести очередную встречу тех, кто остался в живых. Пригласили и меня. Но встреча не состоялась. Незадолго до 17 июня оба ее инициатора, живших по разным сторонам Ла-Манша, скончались, и церемонии были отменены.
Не зная об этом, я приехал в Сен-Назер. Там встретил двух англичан и бельгийца с «Ланкастрии». Мы возложили цветы к мемориальной доске на английском военном кладбище. На следующий год в Сен-Назере собрались 26 бывших пассажиров «Ланкастрии», родственники погибших и спасшихся.
Теперь мы приезжаем туда каждый год в один и тот же день — 17 июня. С утра собираемся на причале, садимся на катер и выходим в Бискайский залив к тому месту, где неподалеку от Сен-Назера установлен памятный буй. Под ним покоятся останки океанского лайнера «Ланкастрия». На воду ложатся венки из живых цветов, морской ветер шевелит седые волосы на наших непокрытых головах...»
Владимир Беляков. соб. корр. «Правды» в АРЕ — специально для «Вокруг света»
Козлодрание под Кара-Кулем
— Если уж вы и впрямь из журнала «Вокруг света», который рассказывает об обычаях народов мира, приезжайте-ка через три дня. Большое событие будет. Той, настоящий народный праздник. Джигитов съедется много, скачки будут, борьба... Приезжайте, слово даю, не пожалеете.
Так говорил Мирзабай Умаков, молодой чабан с загорелым скуластым лицом, юрта которого стояла на берегу неширокой бурливой речки Кара-Суу.
В горы Киргизии я приехал по заданию редакции сделать репортаж о скалолазах, помогавших возводить плотины ГЭС на могучем Нарыне, но, приметив светлые кругляки юрт по пути, не смог удержаться и заглянул в них.
Хотя в долинах все еще было тепло, в горах уже властвовала осень. На горных перевалах лежал снег. Многотысячные отары овец, табуны полудиких лошадей живыми лавинами заполоняли дороги, приостанавливая движение машин, вовсю шла традиционная перекочевка. Стада спускались с высокогорных летних пастбищ — джайлоо и уходили на север к долинам предгорья. Вместе со стадами спускались с заоблачных вершин и чабаны со своими семьями. В тепле долин они ставили ненадолго юрты, образуя небольшие аилы, отдыхали и набирались сил, прежде чем двинуться в дальний нелегкий путь. Как раз в один из таких аилов, как выяснилось потом, я и попал.
У одной из юрт в прокопченном овальном большом котле томилась над костерком скворчащая в жире, аппетитно пахнущая баранина. У другой — расположились на кошме три женщины в платках и цветастых платьях. С азартной удалью, не хуже барабанщиков из джаз-оркестров, лупили они ивовыми палками по куче коричневой бараньей шерсти, отделывая ее не иначе как для изготовления кошм и ширдаков — мозаичных ковров. Тут же резвилась, вперегонки бегая с вислоухими умными пастушьими лайками, многочисленная ребятня. Коротали время за игрою в карты мужчины. Были тут и пожилые аксакалы, не раз и не два ходившие со стадами в горы, и молодые, но уже успевшие завоевать уважение средь умудренных жизнью чабанов, такие, как Мирзабай.
Я представился, объяснил, откуда и зачем приехал. Тут-то и получил приглашение на большой той от Мирзабая. Я спросил, по какому случаю собирается праздник.
— Да свадьба будет, свадьба,— как-то без должной, на мой взгляд, радости, скороговоркой пояснил Мирзабай и поспешил перевести разговор на другое. Я пообещал непременно быть Еще бы! Не каждому доведется побывать на свадьбе в чабанском аиле среди гор.
За три дня до праздника я успел сфотографировать захватывающую дух работу скалолазов на гладких бетонных стенах строящейся плотины в Таш-Кумыре. Потом поехал в Арсланбоб, где произрастают реликтовые ореховые леса. Возвращаться обратно пришлось в выходные дни. Автобусы шли переполненные, но стоило мне пояснить, что приглашен на киргизскую свадьбу, как место всюду находилось. Водитель, подвезший меня до Кара-Куля, даже отказался взять деньги за проезд, поинтересовавшись на прощание, где же будет проходить эта свадьба.
— Странно,— удивился он, когда я объяснил ему,— рядом живу, ничего о ней не знаю.
В долину Кара-Суу, к юрте Мирза-бая, меня подвез секретарь горкома комсомола. Поначалу-то он принялся меня отговаривать, стоит ли мне юрты снимать. Не лучше ли запечатлеть на пленки улицы нового города, сады и парки с прудами. Но я стоял на своем: юрта — традиционное жилище чабанов, на протяжении тысячелетий выручала она скотоводов, считай, едва ли не вся киргизская нация родилась в юрте, как ее на страницах журнала не показать
И вот я у Мирзабая. Вокруг юрт у реки большая толпа. Стоят и грузовые, и легковые машины, многие мужчины на лошадях. Стайками держатся девушки в ярких платьях. Вновь прибывающих гостей приглашают омыть руки из узорчатого кувшина, который почтительно держит перед каждым молодой чабан. Затем всех ведут к расстеленной на траве кошме. Жирный плов, горячий чай из пиал, сладкие коржики и печенье приходится пробовать, сидя на киргизский манер, поджав под себя скрещенные ноги.
