Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год
На шкафуте у трапа, ведущего на мостик, показался боцман с кистью и банкой.
— Разрешите, товарищ капитан третьего ранга?
— Что такое?
— Звезды отштамповать. Две мины — две звезды.
— Где отштамповать?
— На рубке. Чтоб видней.
— Надо? — повернулся командир к замполиту.
— Надо.
— Штампуйте, раз надо.
Боцман соскользнул с трапа, и через две-три секунды его голова показалась над краем рубки. Видимо, он висел там, держась за скобы. Но как умудрялся еще и держать банку с краской, и работать кистью — это Алтунину было непонятно. Он хотел пойти посмотреть, как боцман это делает, и помочь в случае чего, но тут чуть не над ухом снова гаркнул наблюдатель, оглушил:
— Вертолет, справа сорок — двадцать пять кабельтовых!
Командир вскинул бинокль на высокий морской горизонт, над которым висела точка далекого еще вертолета, долго смотрел, словно изучал его.
— Вот теперь самолеты действительно будут опасны,— сказал наконец.
— Почему?
— Реактивная струя у них мощная. А вертолет что комарик.
Рокоча мирно, по-домашнему, вертолет сделал круг над кораблем и завис в двух кабельтовых за кормой, в кабельтове от поверхности воды. Так он и шел, как привязанный, не удаляясь и не приближаясь.
Работа тральщика с вертолетом проводилась в соответствии с планом траления. Дело это было не новое, но еще достаточно непривычное, чтобы относиться к нему со всем вниманием. Впрочем, от моряков требовалось немногое — только держать постоянную связь с вертолетом и как следует делать свое дело. Главная роль в этом необычном симбиозе — корабль—вертолет — отводилась летчикам. Им нужно было точно выдерживать скорость и направление полета, наблюдать за небом и особенно за морем, чтобы не прозевать внезапно всплывшую мину и сообщить о ней на тральщик. Много глаз на корабле смотрят за морем, но лишние в таком деле еще никогда не мешали.
А еще летчикам нужно было повнимательней всматриваться в морские глубины. Слова известной песни «мне сверху видно все» в равной мере относятся к морю, как и к земле. Все, и моряки, и летчики, читали известную книгу Кэгла и Мэнсона «Морская война в Корее» и знали описанный там случай, когда в 1950 году во время розыска членов экипажа потопленного тральщика «Мэнгай» вертолет с крейсера «Хелена» обнаружил две якорные мины. С тех пор, а может, кое-где и раньше,— поди установи приоритет в военном деле,— на всех флотах мира проводятся учения по использованию вертолетов в борьбе с минной опасностью.
— Как им там, видно что-нибудь? — спросил Дружинин.
— Все видно,— сразу ответил штурман Ермаков, державший связь с вертолетом.
— А под водой?
— Волны мешают что-либо разглядеть. Игра светотеней, хаос пятен.
— Волн только в прудах не бывает.— В голосе Дружинина слышалось удовлетворение. Моряк, привыкший все делать обстоятельно, он в таком серьезном деле не очень доверял «верхоглядству». То ли дело трал: зацепит — не сорвется. А кроме того, существуют не только якорные мины, болтающиеся у самой поверхности воды, а и такие, что лежат на дне. Их-то с вертолета никак не разглядишь. Разве что мина будет лежать на небольшой глубине.
И тут, на мгновение раньше наблюдателя, он увидел над блескучей поверхностью залива две черные точки — катера. Наблюдатель доложил — торпедные, но это были скоростные сторожевые катера с небольшими мачтами, перекрещенными антеннами радиолокаторов, со скошенными рубками, с автоматическими пушками на баке и на юте. В пенных бурунах они вынырнули из полуденной дымки, стремительно пошли наперерез тральщику.
Дружинин улыбнулся, всмотревшись в передний катер, и передал бинокль Алтунину.
— Взгляни, замполит.
На носу катера были нарисованы кривые клыки разинутой акульей пасти.
— Опять пугают,— недоуменно сказал Алтунин.— Что они, как дети?!
— Не было для них настоящей войны, вот и резвятся.
— Как не было?
— Не было! — твердо повторил Дружинин.
Катер с акульей пастью в опасной близости пересек курс тральщика, развернулся и, сбавив скорость, пошел параллельным курсом метрах в десяти от борта. Другой катер проделал точно такой же маневр с другого борта. Из рубки высунулся длинноволосый человек в черной куртке-распашонке, без каких-либо знаков различия, долго рассматривал тральщик.
— Зачем сюда пришли? — неожиданно крикнул он по-английски.— Вам здесь делать нечего.
— Врубите погромче,— сказал Дружинин, не оборачиваясь.— Чтобы потом не говорили, что не слышали.
Он поднес к губам- палочку микрофона, и голос его густым звоном динамиков накрыл и тральщик, и катер, и море вокруг:
— Ваш катер грубо нарушает правила судовождения, что может привести к столкновению. Командование советского корабля заявляет решительный протест против ваших провокационных действий.
— Вы находитесь в израильских территориальных водах,— крикнули с катера.
— По просьбе египетского и по решению Советского правительства мы проводим боевое траление в египетских водах,— снова прогудел над волнами голос Дружинина.
— С июля шестьдесят седьмого года эти воды вместе с Синайским полуостровом принадлежат Израилю.
— ООН считает их временно оккупированными. ООН признает эти воды египетскими.
Помедлив минуту, черный человек скрылся в рубке. Катера, как по команде, разошлись в стороны и, набирая скорость, все глубже зарываясь в пенные буруны, покатились по широкой дуге, зачем-то забирая за корму, туда, где покачивалась цепочка флажков на красных буях, обозначающих трал.
И в этот миг дернулась палуба, и там, далеко за кормой, где скользили в синих глубинах тралы, высоко вспучилось море, и тяжелый рев взрыва прокатился над кораблем. Высокая волна швырнула катера, и они, круто развернувшись, помчались прочь от тральщика.
Прибежал боцман с баночкой, полез на рубку. Соскочил на палубу, отошел за шпиль полюбоваться своей работой.
Словно напуганное взрывом, море сглаживало волны, сверкало тысячами ослепительных бликов. Полуденный ветер нес с Синайского берега раскаленное дыхание пустынь.
— Как обед? — спросил командир у боцмана.
— Праздничный! — весело ответил боцман.— Свежие овощи, фрукты, компот из холодильника...
— Катер, слева семьдесят — десять кабельтовых! — перебил его, как всегда, громкий доклад наблюдателя.
Катер возвращался один, тот самый, с акульей пастью. Уже не заходя за корму, он приблизился к борту, и тот же человек спросил по-английски:
— Когда уйдете из этого района?
— Когда выполним правительственное задание,— по-английски же спокойно ответил командир.
Черный человек постоял минуту, раздумывая, потом нырнул в рубку, и катер, резко отвернув, пошел по дуге, забирая вперед по курсу корабля. Он сделал там несколько непонятных кругов и на полной скорости помчался к Синайскому берегу.
Алтунин стоял на мостике, смотрел на море, на белое, совсем выгоревшее в этой жаре небо и думал о том, как прокомментировать провокации израильтян в своей очередной политбеседе. Взрыва он не услышал. Палуба вдруг дернулась из-под ног. Алтунин больно ударился о переборку и, должно быть, на какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то поднимал его. Под ногами хрустело: все плафоны и стекла в рубке были перебиты. Командир стоял на крыле мостика и кричал не в микрофон, а прямо так, голосом:
— Осмотреться по бортам и отсекам! За кормой, совсем близко от корабля, еще баламутилась вспученная взрывом вода, и над ней вился зеленоватый дым. Трансляция не работала, и кто-то снизу, с палубы, передавал командиру доклады с боевых постов:
— Заглох дизель-генератор!
— Разбит главный распределительный щит !
— Сорвана крышка фильтра, в машинное отделение поступает вода!
— Переносные пожарные насосы доставлены в моторное отделение!
Командир кивал: пока все нормально. Даже более чем нормально: переносные насосы тянут на сто килограммов, а их так быстро перетащили по трапам из одного помещения в другое...
— Нет питания на руле! — доложил из глубины рубки пришедший в себя рулевой.
— Перейти на аварийное управление!
Рулевой побежал на корму, где в последнем отсеке был ахтерпик, румпельное отделение. Его опередил недавно сменившийся с вахты командир отделения рулевых старшина 1-й статьи Васильев, нырнул в люк. В этот момент совсем остановился двигатель, и непривычная тишина повисла на корабле. Только слышалось шлепанье матросских сандалет по палубе да разнобойный стук где-то в глубинах корабля.
— Отдать якорь! — приказал командир.
Боцман сам крутился на баке, отдавая стопора. Якорь-цепь глухо загремела в клюзе. Гремела долго, грохот угнетал своей бесконечностью: глубина в этом месте была приличной. Корабль дрейфовал, а рядом непротраленные участки, и все понимали, что дважды такого везения, чтобы мина взорвалась не под днищем, а чуть в стороне, не бывает.
