Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1970 год
В. Ильин
Розовая чайка
2 июля, 1823 года, полуостров Мел вилл, северная Канада. «Мистер Росс добыл образец чайки с черным кольцом вокруг шеи, описания которой — в таком оперении — нам не удалось обнаружить».
В. Парри, Второе путешествие для открытия Северо-Западного прохода.
7 октября 1879 года, севернее острова Геральда. «Удалось присоединить к своей коллекции экземпляр чайки Росса, очень редкий и ценный вид. В Европе есть один такой образец в музее в Майнце, а в Америке нет ни одного...»
Де-Лонг, Плаванье «Жаннетты». 3 августа 1894 года, к северу от Северной Земли.
«Сегодня исполнилось наконец мое давнишнее желание — в один день я убил трех чаек Росса. Застрелить этого редкого и таинственного обитателя неведомого Севера, который показывается лишь случайно и о котором никому не известно, откуда он появляется и куда улетает, давно уж составляло предмет моих горячих желаний...»
Ф. Нансен, «Фрам» в полярном море. Июль 1905 года, дельта реки Колымы.
«Голос их очень своеобразен, гораздо выше и нежнее, чем у других чаек, и весьма разнообразен. Чаще всего «э-ву, э-ву». Испуганное «вя, вя, вя» (короткий звук), а если сердятся и беспокоятся, то «мяу» или гортанное «киау» или «кляу».
С. А. Бутурлин, Гнездовья розовой чайки. Сентябрь 1931 года, остров Домашний.
«Розовых чаек видели лишь в сентябре 1931 года у острова Домашнего пролетной стайкой штук в 20...»
Н. Н. Урванцев, Два года на Северной Земле. 10 сентября 1938 года, остров Малый Ляховский.
«Я взглянул в сторону моря и замер от охватившего меня восторга и изумления. В двадцати метрах от палатки, над самым обрывом берега, плавно кружились в голубоватой синеве неба розовые, как утренняя заря, чайки...»
Л. Леонов, В высоких широтах. Июль 1956 года, остров Беннетта.
«Сказать, что меня обрадовала эта встреча, было бы неверно, она ошеломила. Птицы действительно необыкновенны и походят на какие-то сказочные цветы, повисшие в воздухе, то раскрывающие, то вновь сжимающие свои чудесно окрашенные лепестки...»
С. Успенский, На пределе жизни.
Увлечение становится делом
В Арктике человек считает себя счастливым, если хоть раз в жизни увидит розовую чайку, эту прекрасную и таинственную птицу, что улетает зимовать... на Север. Сфотографировать ее еще не удалось никому.
А если это сделать? Если снять фильм о таинственной чайке? В цвете: синяя река — розовая птица. Иду к Владимиру Адольфовичу Шнейдерову — руководителю Географического объединения киностудии. Рассказываю.
Он слушает внимательно и коротко говорит: «Я «за».
Откуда оно берется, увлечение? Как складывается? Идет время. Исподволь, вроде бы и без твоей воли, теснит прочие мысли и намерения, навязчиво напоминает о себе сначала по пустякам, потом все смелее и настойчивее, и выходит, что тебе от него никуда не деться. Глупо улыбаешься про себя, удивляясь неотвязному наваждению, пока однажды не хлопнешь ладонью по лбу: готов! Свет сошелся клином в одной точке, точке-звезде, она мерцает и вспыхивает вдали, маня и кружа голову.
Разыскиваю все, что кто-либо когда-либо писал о «моей» птичке. Не очень много. Зато как восторженно! Все больше убеждаюсь, что, выполняя невысказанное завещание полярных капитанов, я просто обязан сделать ее героиней фильма.
Говорю с Владимиром Евгеньевичем Флинтом, орнитологом. По пути на остров Врангеля он останавливался, кажется, в Бёрёлёхе. Оттуда летал на вертолете, добирался на лошади, с якутами высматривал, сторожил белого журавля — стерха. Что за птицы в якутской тундре? Гагары, лебеди, кулички, чайки... Он видел розовых чаек в начале июня, сразу после их прилета, недалеко от фактории Бёрёлёх. Возможно ли снять их для фильма? Они подпускают близко... «Стерха, прямо скажу, труднее — он видит человека за три километра, а метров за пятьсот — улетает». Флинт показывает свои слайды 65-го года — тундра, озеро, он сам на белой лошади, птицы, птицы, а вон маленькие, беленькие (мне кажется, розоватые) точечки: розовые чайки.... «Найдете, — музыкой звучит голос Владимира Евгеньевича, — доберетесь до места, когда они прилетают, — непременно найдете...» Он берет лист бумаги и наносит карандашом кривые линии и точки: река Бёрёлёх, фактория, к северу — озера, тут могильный холм, где танцуют турухтаны. Карта Флинта. Я и сейчас храню этот лист.
Ленинградский зоомузей. Иду километровым залом, окруженный немыми сценами мира животных в застекленных витринах. Чайки: бургомистр, поморник, сизая, белая, моевка — все чайки, даже альбатрос, а розовой нет. Подымаюсь этажом выше, где работают ученые среди бесконечных стеллажей со всякой мертвой живностью. Милые люди в отделе орнитологии вынимают ящик. Вот они! Два десятка бесцветных, мятых, жалких, с этикетками на лапках. Внимательно приглядываюсь к самым хорошим шкуркам — да, есть розовый оттенок, но какой призрачный, какой эфемерный! Передаст ли пленка цвет? «Чуть розовей были», — говорит зоолог, видя мое недоумение. Одна тушка с Аляски, с мыса Барроу, тысяча девятьсот пятнадцатый год. Одна — из села Русское Устье, с Индигирки, а вот крыло с острова Кунашир. Пока я разглядываю шкурки, подходит человек с раскрытой книгой в руках — профессор Леонид Александрович Портенко и показывает цветную литографию розовой чайки, напечатанную в Берлине по рисунку Ватагина. Книга — его, профессора, монография о птицах Анадыря. Два обстоятельства быстро располагают нас друг к другу: оба жили на острове Врангеля, оба знали Александра Николаевича Дружинина. «Как! — кричу я. — Палеонтолог, коллекционер пластинок Шаляпина?» — «Да, он самый! (Лаборант, немолодая женщина, глянув на нас, по-доброму улыбнулась.) Он самый, только не палеонтолог, а сравнительный анатом. Когда мы пробирались на север мимо мыса Уэринг, до реки Красный Флаг, там нас прижало льдами, и группа ушла пешком, а мы дожидались трактора, тут-то и я узнал про его страсть, вместе распевали Шаляпина... А попали оба на остров в связи с делом о мамонте, прошумевшем в тот год на весь мир, но найденная туша оказалась китом». — «Как же, — говорю я. — А ведь из Владивостока корабль шел за мамонтом...»
Профессор рассказывает мне:
«...Первую розовую чайку я подстрелил на острове Врангеля в 1938 году, в августе, летела одна — годовалая, не гнездящаяся, и Нансен видел таких. А вы можете их не найти весной-то... Вслед за Бутурлиным там же искал кто-то другой и не нашел. Каждый год в тундре все по-разному. Прилетят птицы, здесь им не понравится — они за сто километров в сторону, а вы же без крыльев... А фотографии ее действительно нет. Книга Воробьева? В цвете? Слишком уж они там розовые — на рисунке. На самом деле цвет не такой яркий. Но заметный. Особенно на снегу. Глаз, конечно, самый сильный прибор, пленка может не передать — уж очень нежный оттенок... Вы будете в индигирской тундре? Там масса интересного… А если повезет на розовую чайку — пришлите мне фотографию, а я вам в обмен литографию, у меня есть еще оттиски».
Едем
В монографии К. Воробьева я вычитал, что в Якутске есть экземпляр розовой чайки. Захожу в филиал Академии наук.
Разговорился с Владимиром Ивановичем Перфильевым, оказавшимся участником экспедиции Воробьева, их база в тундре была в Бёрёлёхе... Оператор, в особенности директор фильма веселеют, когда я заговариваю о птичке. Им все эти рассказы иногда кажутся моей фантазией.
Мы в Чокурдахе. Изумительная погода, температура выше 20°, а ведь Чокурдах севернее Полярного круга километров на пятьсот. Прохожий обронил: «Ну денек, такой присниться может». На душе скребут кошки — птички давно прилетели, вьют гнездышки, скоро уж птенчики появятся, а мы загораем в гостинице. Местные жители говорят о розовых чайках спокойно, как о чем-то обыденном; есть, бывают, позапрошлый год, в самом начале июня, много их прилетало, дня три в Чокурдахе торчали. А плотники, что строят клуб и живут в домишке рядом, видели их недавно.
Целых пять дней мы убили в Чокурдахе. Не знали, как выбраться...
Есть в Чокурдахе почтовый катер «Бодист». В сугубо деловитом его названии (по имени вымершего аппарата связи), в бравой команде, состоящей из двух речных «волков», известных повсюду в низовьях Индигирки, в вольных его рейсах было нечто привлекательное. Мы подружились с капитаном «Бодиста» Григорием Федоровичем Жуковым. У него синие глаза, в которых всегда стоит безоблачное небо. Ума не приложу, как он помнит и различает бесконечные рукава и протоки однообразного индигирского устья.
Раз в год «Бодист» подымается вверх по левому притоку Индигирки, реке Бёрёлёх (русское имя Елонь), к селению, к тому самому, флинтовскому. Река немыслимо петляет по тундре, шестьсот километров до Бёрёлёха идем три дня. На севере лето и зима рядом. К исходу первого дня погода сломалась. Ветер, дождь, снег, туман. Сделалось холодно. Заблудились в протоках. Сели на мель. Повезло — случайный катерок снял с мели. Вернулись к рыбалке (так зовут тут стоянку рыбака) Долгоннах. Федорыч сходил на моторке за тридцать километров. Нашел выход. Двинулись дальше. Ну и места! Пройти можно, пока не спала вода. А пока не спала вода — протоки слиты с протоками, с озерами, река вьет и вьет узлы — знай распутывай. А если еще туман. Часами не вылезаю из рубки. Федорыч охотно говорит, когда за штурвалом. Спрашиваю его о розовой чайке. Федорыч улыбается, улыбается тепло, как и все, с кем я завожу речь о своей птичке, и улыбка согревает меня. «Видал, — говорит Федорыч. — Грешным делом, даже думал чучело набить, как на родину, в Орехово-Зуево, ездил...»
