Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1977 год
— Сели?
— Сели, — растерянно подтвердила я.
Бабка Елена дала ряд технических советов, попеняла на отсутствие хорошего шоссе, похвалила мощность тракторов и пригласила выпить с ней чаю и послушать транзистор.
К вечеру раздался стук копыт, и «мужики» бабки Елены, два высоких крепких цыгана, которые пасли на горе совхозных овец, спустились на лошадях к реке. Вместе с ними мы толкали машину, но не сдвинули ее и на миллиметр. Только утром нас, со второго рывка, вытащил из колеи совхозный трактор.
В долине реки Черный Ануй мы разбили палатку на самом берегу. Вдоль берега тянулся луг, покрытый цветами, а за лугом высились скалистые горы. Где-то неподалеку от нашей палатки находилась знаменитая Черно-Ануйская пещера, которой интересовался и о которой писал Рерих. Самим найти ее в этом каменном лабиринте было трудно, и поэтому из села Черный Ануй привезли трех проводников. Это были мальчишки 8—12 лет, самые лучшие проводники на свете. И конечно, Черно-Ануйская пещера была для них как дом родной.
Пещера находилась в полутора километрах от нашей стоянки, и к ней мы вышли, пройдя через заросли высокого кустарника у подножия почти отвесной горы. Вход в пещеру был низким и напоминал арку довольно правильной формы. Арка вела в огромный каменный зал, высотой не менее 25 метров. Зал был величествен и строг и походил на помещение готического собора. Сходство усиливали два симметрично расположенных хода, между которыми образовалось некое подобие приземистой колонны, упиравшейся в каменный потолок. За этими ходами чудились длинные сводчатые коридоры... Я стояла посреди зала, и меня не покидало ощущение, что многое здесь сделано руками человека. Возможно, я и ошибалась. Сверху, через отверстие в потолке, в пещеру проникал рассеянный свет дождливого дня. Когда-то, очень давно, в пещере жили. Земляной пол пещеры был мягким и представлял собой столь желанный для археолога культурный слой, о котором говорил в Горно-Алтайске Павел Егорович Тадыев. Он был прав. Здесь надо было копать. Там, под этим мягким слоем, хранилась память каменного века, материализованная в наконечниках копий и холодном пепле человеческих очагов, пылавших тысячелетия назад.
Один из ходов оказался засыпанным, и луч моего фонаря уперся в груду крупных валунов. Второй ход, начавшийся сводчатым коридором, неожиданно сужался до низкого лаза, по которому можно было только ползти, упираясь руками в мокрые, отсыревшие камни. Луч фонаря дробился в туманном воздухе и время от времени выхватывал из темноты фигуры химер, каких-то бородатых людей в остроконечных шапках, согнутых странников в старинных плащах. Но стоило приблизиться к этим барельефам — натекам, как химеры расплывались, а люди уходили в камень, словно растворяясь в нем. Так, может быть, когда-то они исчезали в темноте этого хода. А лаз все сужался и сужался и наконец уперся в большой валун.
— Все, — сказали проводники. — Дальше нет даже щелочки.
Валун плотно прилегал к низко нависшему потолку и упирался всей своей массой в неровный пол лаза. Я ударила ногой по полу, и он отозвался гулкой пустотой. Пустотой большого и просторного хода. Но мы были отрезаны от этого хода валуном. Как он здесь оказался и зачем? Куда вели эти ходы? Сколь далеко они шли? Кто высек прямую линию в каменном своде хода? Известковые химеры плясали по стенам, а старцы в остроконечных шапках хитро улыбались и молчали. Вспомнился Рерих: «Или было, что женщина беловодская вышла давно уже. Ростом высокая. Станом тонкая. Лицо темнее, чем наше. Одета в долгую рубаху, как бы в сарафан. Сроки на все особые». Женщина, говорят, вышла пещерным ходом. Вышла и ушла в легенду.
Легенды о вестниках, легенды о кладах. Они оплодотворяли творчество Рериха-художника и придавали его картинам то своеобразие, за которым стояли воспоминания о забытых тайнах и утерянном знании. Многие легенды навеяны таинственным миром пещер. Поэтому Рерих так интересовался ими, пытаясь найти какую-то реальную основу необычных легенд Алтая.
...Давно это было. Так давно, что люди уже забыли имя этого охотника. Он Шел через горы по тропинкам, одному ему ведомым.
День был осенний, ясный, и охотник радовался солнцу, разноцветным деревьям, бодрящему воздуху. Охотник был удачливым человеком, и поэтому на нем была расшитая легкая шуба и новая шапка из лисьих хвостов. Он шел и пел. Пел о том, что видел. И вдруг песня его оборвалась. Ибо то, что он увидел, не укладывалось в эту песню. В песне можно было петь о солнце, о горах, о птицах, о шумевших желтых и красных листьях. Но нельзя было петь о веревке. А эта веревка висела среди обрывистых скал и уходила куда-то вверх.
— Ну и ну, — сказал охотник. — Зачем она здесь?
И, свернув с тропы, стал карабкаться по скалам вверх. Вскоре он увидел, что веревка укреплена на отвесной каменной стене. Охотник потянул за веревку — открылась каменная дверь. Охотник был молод и любопытен. Он смело вошел в пещеру и в изумлении остановился. Вся пещера была наполнена странным желтоватым сиянием. Через мгновение он понял, что сияние исходило от множества золотых вещей. Он сделал шаг, и его волосы под шапкой из лисьих хвостов зашевелились. Прямо на него пустыми глазницами смотрел человеческий череп. Теперь охотник разглядел, что это был скелет, привалившийся к куче золота. Охотник был не из робкого десятка, но ему вдруг стало страшно оставаться здесь. Он захотел сразу уйти, но потом подумал и взял одну золотую вещицу, а выйдя из пещеры, увидел, как дверь сама собой закрылась и ее очертания растворились... И хотя охотник принес с собой домой золотую вещицу, его рассказу о пещере с сокровищами никто не поверил. Многие ходили в то место, но ни веревки, ни двери не нашли. Потом охотник заболел и стал чахнуть на глазах. И люди сказали, что это случилось из-за золотой вещицы. Она попала к охотнику из заколдованного места. Тогда вещицу выбросили, а шаман много дней читал заклинания над больным. Говорят, что охотник выздоровел, но уже никогда не был таким сильным, как до этого. И больше никогда не ходил к той пещере, где лежал клад.
Рассказчик повернул ко мне свое лицо, и я увидела правильные, будто высеченные из желтой меди, его черты. Мы сидели на горе, у самой вершины которой находилась знаменитая Усть-Канская пещера, где когда-то жили неизвестные нам люди и где археологи нашли немало интересных реликвий. Но золота там не было. И тогда я вспомнила картину Рериха «Клад». Изломы скал, будто освещенные мгновенной вспышкой молнии. И в этом странном свете, в одно и то же время ослепительном и мягком, угадывается внутренность пещеры. Вереница людей в остроконечных шапках, согнувшихся под тяжелой ношей, идет через пещеру...
Алтайские чабаны приносят все новые легенды: о змее, высеченной на камне, о следе человеческой ноги на скале, о ненайденных медных рудниках Демидова, которые до сих пор кем-то охраняются. И каменные круги древних курганов, покоящиеся в узких солнечных долинах у Яконура, Усть-Кана, Верхнего Уймона, продолжают питать народную фантазию, вызывая в воображении загадочные племена, ушедшие под землю...
Верхний Уймон
В село Верхний Уймон мы приехали вместе с Алексеем Кайдасыновичем Сакашевым, третьим секретарем Усть-Коксинского райкома партии. Говоря о Сакашеве, можно употребить множество эпитетов самого прекрасного звучания. Но самой главной чертой Алексея Кайдасыновича была острая заинтересованность во всем, что связано с его районом. Заинтересованность бескорыстная и всеобъемлющая.
— Вы знаете, — говорил мне Сакашев по дороге в Верхний Уймон, — на доме Атаманова мы повесили мемориальную доску, а там нужен музей...
— А деньги откуда взять? — задала я провокационный вопрос.
— Часть я уже достал, — заговорщицки сообщил он. — Но если бы еще кто-нибудь этим заинтересовался, мы смогли бы поднять это дело. Отреставрируем дом, — сказал Сакашев мечтательно, — восстановим обстановку, достанем рериховские книги и репродукции его картин. И будет у нас первый в Союзе музей Рериха. Здорово?
— Здорово! — согласилась я. Рериховский музей на далеком Алтае, в селе Верхний Уймон Усть-Коксинского района. Несколько неожиданный поворот судьбы памяти о выдающемся человеке, но какой прекрасный... И еще я подумала, что Сакашеву в этом отношении надо помочь. Все, кто в этом заинтересован, должны ему посодействовать.
За этим разговором я не заметила, как возникло в долине меж двух горных хребтов обширное село. Наш «газик» доехал до центральной усадьбы совхоза и остановился у конторы. Я возлагала большие надежды на Верхний Уймон. Во-первых, хотела поговорить с теми, кто видел и помнил Рериха. Во-вторых, необходимо было достать проводника и лошадей для поездки по Катунскому хребту, где проходил один из радиальных маршрутов экспедиции. В-третьих, для такой поездки нужны были сапоги, в-четвертых... Сакашев все уладил за два часа. Познакомил меня с «очень необходимым человеком» — Матреной Лукиничной Коньшиной, сверкнул белозубой улыбкой и укатил в Усть-Коксу заниматься райкомовскими делами.
