Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год
Однако на первых порах его постигло разочарование.
Тростник берди, из которого могли быть, по-видимому, сплетены древнешумерские суда, не уступал, правда, по своим плавучим качествам африканскому папирусу, не уступал, но и не превосходил его. В считанные дни, максимально в недели, он намокал, тяжелел, загнивал. Вязанки, сделанные из него, держались на плаву в среднем четырнадцать суток — и по реке-то не добраться до океана, хотя вполне достаточно для каботажных рейсов от деревни к деревне, по протокам, наподобие тех, что открывались нам уже пятый час.
Мы словно плутали по лабиринту без нити Ариадны, ведомые молчаливыми смуглыми Тезеями, и готовы были всерьез поверить в миф о Минотавре, когда шуршанье и треск в зарослях тростника, неумолчно сопровождавшие нас, внезапно усилились, стебли раздвинулись, и из них высунулась бычья голова.
Но это был не ужасный человеко-бык, а мирный домашний водяной буйвол. Он задумчиво пережевывал жвачку. Запахло дымком. Мы поняли, что где-то рядом деревня.
Августовский тростник
Несколько камышовых шалашей стояли на островке, по зыбкой, как бы торфяной, почве бродили куры, над спинами коровенок вились мириады мух.
Бедность — вот что сразу бросалось в глаза. Примитивность уклада, отсутствие утвари — на пол безоконной хижины брошена куча тростника, здесь же несколько мисок и ярко раскрашенная пустая консервная жестянка — случайный привет из двадцатого века, до которого — трудно поверить — полдня неспешного плавания.
Здесь непонятно какой век. Здесь не знают электричества и ходят на охоту с копьями.
Цивилизация — это отнюдь не электронные зажигалки и карманные транзисторы — расхожий тезис; мы вновь убедились в его справедливости. Люди, в гости к которым мы приехали, не могли похвастать ни образованностью, ни достатком, их жизненный кругозор вряд ли простирался за пределы затерянного в болотных джунглях островка, — но осанка их была независимой, взгляды — гордыми, манеры — полными достоинства и ненавязчивого радушия.
Они не дичились, не попрошайничали, а приняли нас без церемоний и по-дружески поделились всем, чем могли.
Показали свои дома, покатали на плоскодонках — тут-то я и «блеснул», снискав у хозяев веселые улыбки. Угостили лепешками, похожими на кавказский лаваш, — так же, как и лаваш, они пеклись, пришлепнутые к внутренним стенкам глиняной раскаленной печи. А у огня тем временем готовился знаменитый «мазгуф»; не на огне, а именно у огня: рыба кладется рядом с костром, сперва пламя поджаривает один ее бок, затем другой, сверху все обуглено, зато под корочкой — объеденье.
Почва островка, как я упоминал, была зыбкой, подавалась под ногой, пружинила. «Торф?» — спросил я. И услышал удивительный рассказ о том, как из тростника берди местные жители делают не только дома, но и «землю».
На болотах трудно найти клочок суши, пригодной для житья. Несколько семей вяжут тростник, мастерят из него плот, ставят шалаши, загоняют скот, сами грузятся — и пускаются в плавание без руля и без ветрил, куда понесет.
Постепенно плот намокает, притапливается, его толщину наращивают, укладывая свежие вязанки, благо тростника вокруг сколько угодно. Странствия плавучего острова завершаются тем, что он утыкается в берег или застревает на мели, и его население снова обретает оседлость. Из крошащихся, преющих стеблей, навоза, пыли, наносимой ветром, понемногу — это длительный процесс! — образуется субстанция, на которой даже может что-то произрастать. Деревня, где мы гостили, как раз и расположена на таком острове, давно уже ставшем на прикол.
В сравнении, скажем, с тростниковыми мечетями эти острова из соломы вовсе не являются чудом инженерно-строительной мысли. Но Хейердала — возвращаюсь к его прошлогоднему приезду сюда — заинтриговали именно они. Они были единственными плавающими сооружениями из берди, с которыми Тур здесь столкнулся — плетеных лодок в болотной стране не строили давным-давно, — и он не понимал: как так? Принято считать — и пробы подтверждают, — что тростник держится на плаву без просушки всего две недели, а эти самые плоты, прежде чем ощутимо намокнут, плавают месяцами. Что им помогает?
— Август, — ответили болотные арабы, и объяснили, что для строительства плотов годится не всякий берди, а лишь тот, что срезан в августе. В этом месяце он, что ли, в самой поре: достиг спелости, но еще не начал стареть. И его плавучесть в это время изумительно высока.
— Первое, о чем я подумал, услышав это, — вспоминал Тур, — было: не опоздал. Успел!
Он имел в виду близкое будущее страны болотных арабов. Наступают нефтяные вышки, ширится заготовка камыша и тростника в промышленных целях — скоро жизнь здешнего народа необратимо изменится. Вероятно, — хотим верить в это — она станет лучше. Но старинным секретам, и сейчас уже умирающим, места в ней не найдется.
Представьте себе! Судьба интереснейшей научной загадки зависела от того, помнят ли шумерские потомки, в каком месяце их пращуры принимались срезать тростник!
Едва было произнесено «августовский», как календарь экспедиции на «Тигрисе» получил начальную точку отсчета. Замыслов, предложений в достатке имелось и раньше, но только теперь проблема стала на практическую основу.
Тур — стратег. Устраивая для нас — вопреки срокам, настроениям, здравому, казалось бы, смыслу — эту экскурсию, он преследовал дальние цели.
Естественно, он хотел, чтобы мы отдохнули, переключились, разрядились, но стремился не только к этому.
Верный своему правилу приобщать экипаж к сверхзадаче, Тур мечтал на «Тигрисе», как и на «Ра», видеть в нас не просто исполнительных матросов, а своих единомышленников и сподвижников. Он ждал, что здесь, в краю тростника, мы хотя бы вскользь, намеком переживем тот эмоциональный взлет, который пережил он сам, когда понял, что его смутные планы могут стать реальностью. И его ожидания, на мой взгляд, оправдались.
Вряд ли ошибаюсь: мне кажется, что все мы, даже самые прагматичные из нас, после сегодняшней поездки глубже заинтересовались древними шумерами, их таинственной полустертой историей и полней ощутили, что нам предстоит что-то большее, чем экзотический рискованный аттракцион: не на мотоцикле по проволоке и не в бочонке по Ниагаре...
Еще одно немаловажное обстоятельство, без сомнения, учитывал Хейердал: вырвавшись за пределы строительной площадки и повседневных обязанностей, мы впервые осознали себя не бригадой судосборщиков, а экспедицией, и сегодня, пожалуй, узнали друг друга ближе, познакомились тесней, чем за предыдущие недели, отданные делу и только делу.
Печалит простуда Эйч-Пи. Он почувствовал недомогание еще утром, а погода выдалась прохладная. Отдали ему свои свитеры, и все равно его колотил озноб. На обратном пути лежал в носу катера, завернувшись в брезент, уверял, что ему становится лучше. Но я видел, что это не так...
Вновь мы у «Тигриса». Оказывается, в наше отсутствие заболели Норман и Детлеф. Диагноз знакомый — местная, кишечная форма гриппа. Кормлю лекарствами, массирую грудную клетку, использую все средства, вплоть до пахнущей керосином болтушки, присланной мне еще в Москве неким любителем врачевания. И с тревогой жду, чья очередь наступит завтра. Санитарное состояние бивака таково, что уберечься от инфекции нет никакой возможности. Рискуем, как было на «Ра», превратить судно при отплытии буквально в тростниковый госпиталь.
В хорошеньком положении я как судовой врач: глядеть, проводя предстартовый осмотр, сквозь пальцы или требовать отмены экспедиции?!
Пойду к Туру.
Ниже — конспект обмена мнениями, происшедшего между руководителем похода и мной.
1. Находимся в Эль-Курне почти месяц. По многим — пусть объективным — причинам спуск на воду не однажды откладывался, а теперь точно так же откладывается старт.
2. Недоделок масса: для того чтобы стартовать абсолютно готовыми, на вылизанном, с иголочки, корабле, потребуется еще неизвестно сколько времени — работам не видно конца.
3. Взглянем на ситуацию с другой стороны.
Квартируем в доме, никак не предназначенном для размещения стольких людей на такие сроки. Теснота, нет элементарных удобств. Умыться — и то порой проблема.
Неупорядоченно питаемся; непривычная пища плохо действует на наши желудки, приходится заранее расходовать экспедиционные запасы, которые не беспредельны.
Моральное состояние экипажа. Оно не на высоте. Люди выкладываются предельно и не видят результатов своего труда. Дневной график не выполняется, денежные фонды тают: смета, и без того вдвое завышенная, перекрыта вдвое, мы уже как бы снарядили четыре «Тигриса», а у нас и один как следует не снаряжен! Мешает отсутствие опытного завхоза, вредит незнание языка, дефицитные товары покупаем втридорога, а сколько куплено ненужного, лишнего, сколько денег выброшено на ветер!
