Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год
Вошел в лес, как в море, — и канул. Вокруг чаща непотревоженная, фиолетовый сумрак под шатрами елея, звенящие на ветру сосны, дубы необхватные, ни следа, ни тропинки. Частый посвист птичьего крыла, блеснет над корневищем звериный глаз, мелькнет в ветвях узорный рог оленя — сорван с плеча самопал, и гулкое эхо будоражит тишину. А потом опять все тихо, тихо, и снова как ни в чем не бывало бьется в чаще горячий пульс жизни, как бился он за миллионы лет до человека.
Так было в Европе.
Расчерченная автострадами, вспаханная плугом, глядящая огнями заводов земля кольцом охватила лес, врезалась в его глубины просеками, перебросила через него канаты электролиний. И по изреженному, исхоженному лесу бредет человек с точным, прицельно бьющим современным ружьем, но в глухой тени уже не шевельнет крылом боровая птица, не вскинет голову олень, а след вепря простыл уже столетие назад.
Таково распространенное представление о сегодняшнем положении дел в густонаселенных районах.
Многое, однако, оказалось не совсем так, а иначе — сложней, увлекательней, когда в кают-компании «Вокруг света» мы услышали рассказ видного советского биолога-охотоведа профессора Андрея Григорьевича Банникова.
Знаете, где сейчас в Европе больше всего дичи? — спросил Андрей Григорьевич. И сам же ответил: — В таких высокоразвитых странах, как Дания, Чехословакия, Англия!
— Но ведь там интенсивное сельское хозяйство, там плотность населения — свыше ста человек на квадратный километр...
— А тем не менее на единицу площади там дичи больше всего. И, может быть, это покажется странным, тут нет ничего удивительного. Когда-то почти во всей Европе — об этом времени уже забыли — взаимоотношения между людьми и дикими, животными строились просто. Звери были сами по себе, человек со своим хозяйством сам по себе, охотники охотились, крестьяне оберегали стада от волков, тем все и кончалось. Ну и завершилось это в конце концов истреблением. Исчезли кабаны, стал большой редкостью благородный олень; где-то, кажется в Англии, лет сто назад поставили памятник последнему волку; в индустриальных странах девятнадцатый век, казалось бы, подвел черту под тем, что некогда было главой истории человечества — охотой. А сейчас происходят любопытнейшие вещи. В Шотландии, например, земледельцы нередко сами превращают свои поля в заросли кустарников, отдают угодья дикой природе, чтобы там селились и размножались вольные животные, птицы...
— Но не из-за любви же к природе они так поступают?
— Конечно. Побуждает их так поступать голая экономика. Мясо диких зверей и птиц содержит многие важные для человека аминокислоты и витамины, которых в мясе домашних животных не хватает. Поэтому ценится оно дороже. Поэтому в некоторых районах ряда стран оказалось выгодней создавать условия для процветания диких зверей и птиц, чем разводить скот. Человеку нужны, необходимы звери и птицы даже в самом прямом, утилитарном смысле. Известно, что в нашей стране доход от диких копытных и пернатых выше, чем от пушных. И это не потому, что мы мало заготавливаем пушнины, мы ее заготавливаем много, соболя, например, мы берем как в самые лучшие времена минувших столетий. Но мясной дичи мы заготавливаем еще больше, и резервы ее очень велики. Огромны они и в других странах. Скажем, в Польше «проблема зайца» выглядит таким образом: там в среднем на каждые сто гектаров приходится по двадцати пяти зайцев. А цена на мировом рынке пары зайцев — восемнадцать долларов (между прочим, тонна угля стоит значительно дешевле). Вот и считайте выгоду. С помощью биологии и математики польские ученые разрабатывают сейчас оптимальную структуру популяции (населения) зайцев и за счет этого собираются удесятерить эту свою статью доходов. Я нарочно нажимаю сейчас на меркантильную сторону дела, потому что представления многих об охоте и охотничьих хозяйствах строятся на чистых эмоциях.
— Скажите, а польские крестьяне, как они относятся к зайцам?
— Хорошо относятся. Я понимаю, что вы имеете в виду. Существует представление о якобы неустранимом антагонизме между дикой фауной и культурным сельским хозяйством, животноводством. Не существует такого антагонизма! При правильном научно обоснованном ведении хозяйства вообще никакого антагонизма быть не может. Наоборот. Вот серая куропатка. Там, где она есть, там, где ее много, там полям не нужны никакие химические меры защиты против насекомых-вредителей. Потому что серая куропатка защищает от них поля лучше всяких пестицидов. Там, где есть дичь, урожай всегда выше — что может быть лучше? Поэтому дикие звери и птицы снова приходят к нам, верней, мы их сами приводим к порогу своего дома. Я уж не говорю о том, что без них наша духовная жизнь гораздо беднее и суше, это обстоятельство важнейшее, но тут доказательства, думаю, излишни. Сейчас об этом много, умно и проникновенно пишут.
— Так что же, в перспективе мы, возможно, будем сознательно сокращать культурные ландшафты?
— Не думаю. Это коснется только малопродуктивных для сельскохозяйственных культур и животноводства районов. Особенно засушливых, где почва в результате выпаса разрушается необычайно легко. Выражение «овца открывает дорогу пустыне» не просто красивый оборот. А дикие копытные никогда не повреждают почвенный покров. Эволюция здесь все ювелирно отрегулировала; ведь если бы дикие копытные уничтожали пастбища, они просто погибли бы!
Использование достаточно продуктивных сельскохозяйственных угодий для разведения оленей в Шотландии и вилорогих антилоп в США определяется высокими ценами на мясо дичи и интересом к спортивной охоте. Положение в нашей стране иное. Наш путь — это не замена животноводства охотничьим хозяйством, а индустриальные методы разведения дичи и поддержания численности диких животных в зоне культурных ландшафтов на достаточно высоком уровне. Несомненно, что не менее восьмидесяти процентов сельскохозяйственных угодий могут быть местообитанием диких зверей и птиц с пользой для того же сельского хозяйства, если звери и птицы подобраны так, что они не вступают в противоречие с основной формой землепользования. Тем более неудоби, пустоши, от которых нам нет никакой выгоды, способны приносить значительный доход, если мы подумаем, кем и как их заселить. А лес? В лесу можно брать одну только древесину. А можно подходить к лесу комплексно: брать и древесину, и дичь, и ягоды, и грибы. Так вот во втором случае лес дает вдвое больший доход! Вдвое! Симбиоз сельского, лесного и охотничьего хозяйства — вот что сейчас главное. В той же Чехословакии или Венгрии — высокоразвитое сельское хозяйство, но это страны также и высокоразвитого охотничьего хозяйства. На полях и неудобях там серая куропатка, косуля, фазан, в немногочисленных лесах — лань и благородный олень (да, да, тот самый «исчезнувший» благородный олень!). И диких животных там много, очень много.
Вспомним фазана. Он завоевал всю Европу! Но каким образом? Вот это очень любопытно — каким образом. Фазанов выводят в инкубаторах, и подросших цыплят затем выпускают. На этом все заботы человека кончаются.
Фазаны, как и положено диким птицам, сами кормят себя. Они питаются насекомыми и, следовательно, все лето охраняют поля. А осенью они начинают поедать семена, но при этом семена одних только сорняков. Осенью на них устраивают охоту. В северных странах их выбивают стопроцентно, поскольку фазаны не могут там зимовать. А весной цыплята снова выходят из инкубаторов.
То же самое сейчас делают с уткой в Италии и Югославии. Кроме того, уток там еще тренируют, чтобы они летали строго определенными путями, — так легче добыть их осенью.
Вот это и есть индустрия охотничьего хозяйства. Та самая техника, которая некогда вытеснила диких животных и едва совсем не уничтожила их, теперь возрождает фауну в грандиозных масштабах.
— А как обстоит дело у нас?
— Нам тоже есть чем гордиться. Помню, когда я еще был студентом, профессор демонстрировал нам рога последнего лося, убитого в Подмосковье. А теперь лоси заходят в Москву... Мы спасли их. А сайгаки? Исчезающее животное — казалось, немного времени, и оно вообще погибнет, а сколько их теперь! Их сейчас около двух миллионов, и мы теперь ежегодно и без ущерба для воспроизводства берем 200—300 тысяч животных. О соболях я уже говорил — они были на грани гибели, мы их восстановили полностью. Восстановлен кабан, косуля. Поголовье северного оленя за последние годы возросло в три-четыре раза. Хорошо идет расселение бобра — мы уже снова начинаем собирать «урожай» бобровых шкурок, хотя до идеала еще далеко. В скором времени мы восстановим благородного оленя. Восстановим горного кавказского козла — тура. Восстановим серну. И это отнюдь не все.
— А какое место в этой индустрии занимают звероводческие фермы? Разводить там диких зверей, вероятно, и проще и дешевле.
