Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2016 № 1
«Неоперившийся птенец» превратился в изящного принца, что ни в сказке сказать, ни пером написать. В него нельзя было не влюбиться. Молодые сыграли свадьбу. Каких только гостей не было на этой свадьбе! Даже Дед Мороз явился без опоздания, только ещё проснувшись после новогодних праздников.
Всех больше старался Ветер. Его завывания были похожи на чудесную классическую музыку, под которую молодые танцевали «Белый танец». Они бросали людям в окна снежки, чтобы те тоже порадовались их счастью. Скоро, очень скоро молодожёны отправятся в свадебное путешествие, уступив бразды правления плаксивому юному Марту. Скоро, очень скоро прилетит красавица Весняночка и утрёт слёзы слишком эмоциональному Марту своим разноцветным платочком.
Слышите, Красно Солнышко, как колобок, уже катится по небу, заставляя плакать сосульки радостными слезами. Оно растопит лёд и в наших застывших сердцах. Ведь юный Март успел приготовить Солнышку снежную кашу, чтобы оно быстрее полнело, округлялось и было горячее! А наши любимые подарят нам на Восьмое Марта цветы, которые краше всяких слов, дороже объясненья! Да и не может быть иначе!!!
Ура!!! Всех с Весной!!!
Вера Коваль
Галин платок
На дворе уже смеркалось, когда Галя вышла из здания госпиталя подышать свежим воздухом. Девочки по очереди выбегали на улицу. Военный госпиталь переполнен ранеными солдатами. Тяжелый воздух и усталость давали о себе знать.
Сегодня для всех был особенно трудный день, хотя легких дней давно уже не было. Утром пришел состав с ранеными из полевых госпиталей. Передохнуть не было времени ни у кого. Бедный Иван Петрович, самый опытный и уже в возрасте, хирург госпиталя, не отходил от стола целый день. Вот только покурить ему давали в перерыве между операциями. Зажигали папиросу, и с рук медсестрички затягивался, делая глубокие вдохи едкого дыма, чтобы надольше сохранить его в лёгких. Вредная привычка, но он не мог и не хотел её оставить. Перед самой войной умерла жена, и он стал курить ещё больше. Несколько затяжек – и снова в «бой».
Галя ещё немного постояла, вдыхая глубоко чистый осенний воздух. Было начало ноября 1944 года, но морозов еще не было. Галя посмотрела на небо, на котором была видна огромная синяя туча. Листья на деревьях почти опали, и земля была покрыта толстым слоем золотых листьев, словно пуховым одеялом. Галя посмотрела вдаль, и ей почему-то пришли в голову слова из есенинского стихотворения:
Отговорила роща золотая
Березовым веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
– Да, хорошо журавлям, они домой улетели, а я вот здесь, далеко от дома, – вслух сама себе сказала Галя. Совсем недавно, казалось, с ребятами пели песни вечерами. – Ой, что это я в воспоминания ударилась, – также вслух произнесла она и оглянулась, как будто её мог кто-то услышать. – Еще чуть-чуть постою и пойду, – уже шепотом сама себе сказала Галя, как вдруг неожиданно очень робко сначала, а затем смелее стал падать снег. Она даже руки подставила, чтобы убедиться, не привиделось ли ей, но оказалось, что нет. Действительно, снег падал такой крупный и пушистый, что ей захотелось его ловить в ладони, как в детстве. Галя с плеч надела на голову пуховый платок, так как стало совсем холодно. Его дала мама, когда провожала свою кровинушку на фронт. Галя не хотела брать, но мама настояла, сказав при этом: «Галиночка, доченька, он убережет тебя, согреет, и я всегда буду рядом с тобой», – обцеловала дочь и перекрестила по-матерински. Ну как после этого не взять?
– Ну, вот и маму вспомнила, – и у Гали скатилась слеза. Она быстро ладонью смахнула её, как будто кто подсматривал за ней. Мамин платок такой мягкий и теплый, как мамины руки. Ей казалось, что и сейчас она чувствует их тепло.
– Галя, ты где? – услышала голос Наташи, подруги, операционной сестры. Вместе заканчивали краткосрочные курсы медсестер, вместе попали в один госпиталь. Вот только Галя не смогла быть операционной, даже ассистенткой боялась присутствовать в операционных, а Наташа – нет. Она такая смелая и бойкая девушка.
– Я здесь, – отозвалась Галя, – сейчас иду! – она оставила свое место отдыха и пошла к зданию госпиталя, когда уже совсем стемнело. Когда вошла в здание, то обратила внимание на себя. Она была вся усыпана снегом. Первым её заметил Толя, медбрат и на все руки мастер, и как закричит:
– Посмотрите! К нам Снегурочка пришла! Вся в снегу!
– Ой, и правда вся в снегу, – сказала удивленно Галя.
– А что, на дворе снег идет? Вот здорово! Зима! Галя к нам зиму принесла! – радовался как ребенок Толик.
Никто, кроме Гали, и не заметил, что шел снег, некогда было даже в окно глянуть. Толя начал сгребать с неё большими ладонями снег и прикладывать к своему лицу, освежая его.
– Браты, как здорово, зима пришла! – было и радостно, и грустно. А грустно от того, что надо было согревать как-то больных. И радоваться пришлось недолго. Из операционной вышел Иван Петрович весь бледный, и если бы не расторопность Толика, то он мог бы упасть прямо в коридоре. Толя его подхватил и скомандовал:
– Носилки, быстро – и на воздух! – его положили на носилки и вынесли на улицу. – Пусть немного отдохнет. Разойдитесь, дайте воздуха!
Через минуту Иван Петрович открыл глаза и сказал:
– Дайте лучше закурить. Восемь часов, как не курил.
Толя быстрым движением достал из своего кармана пачку папирос, вытащил одну, подкурил и дал в рот Ивану Петровичу, не выпуская её из своих рук. Иван Петрович сделал глубокую затяжку и закрыл от удовольствия глаза, как будто у него во рту была самая вкусная на свете конфета. Толик держал папиросу в своих руках, чтобы руки хирурга немного отдохнули. Сделав несколько затяжек и выдохнув дым, сказал:
– Сейчас немного отдохну и встану, а ты, Галя, нужна там одному хлопцу. Совсем еще юнец, мамку кличет. Жаль мне его. Боюсь, что до утра не дотянет. Ранение было сильное в живот, пошли осложнения. Вчера оперировали. Сделали всё, что смогли. Теперь вся надежда на организм молодой да на Господа Бога. Сделай укол обезболивающего, погладь по голове, возьми за руку, ну, в общем, как мамка сделала бы.
– Хорошо, Иван Петрович, а как я его найду? Ведь там столько солдат лежит.
– Найдешь. Он маму зовет. Вот и будешь ему мамой, на время, правда. Ступай.
Гале ничего не оставалось делать, как подчиниться старшему. Ивана Петровича вся молодежь называла «Батя». Он всем почти в отцы годился.
Галя вбежала в процедурную, взяла шприц, набрала из ампулы лекарство и крупными шагами направилась по коридору искать палату с больным под именем «X». Пройдя почти весь коридор, Галя услышала стон, затем зов:
– Мама, мамочка, родненькая!
Галя уверенно открыла дверь и вошла в палату. «Да, это он, – подумала Галя, – бедный мальчик», – прошептала она. Он действительно был похож на подростка, совсем худенький, молоденький.
– От мамки сбежал, что ли? – шепотом сказала Галя соседям по палате, подходя к кровати.
– Сестричка, помогите ему. Мучается пацан. Нам его жаль. Еще и повоевать не успел, а ранение такое получил. Мамку всё зовет, бредит, жар у него, – сказал сосед.
– Сейчас, сейчас сделаю укол, станет легче, – Галя ввела препарат, поправила одеяло, подушку, потрогала лоб. Да, он горел. Взяла его руку в свою. Протерла бинтом его лоб, лицо. – Тише, тише, хороший мой, сейчас уснешь, потерпи еще немного.
– Мама, мама, это ты? Как ты меня нашла? – шептал раненый.
– Да, да, это я, с-с-сынок, – едва выговорила Галя, заикаясь. У неё застучали зубы, как будто его боль передалась ей, в её тело вошел жар, страх. Гале ничего не оставалось делать, как играть роль мамы, ради спасения, хотя ей самой исполнилось всего девятнадцать лет.
– Что же мне делать, ведь я не знаю даже, как его зовут? Ладно, буду называть его «сынок», – сказала Галя соседям по палате.
– Мама, мама, – уже тише шептал раненый. Галя сняла с себя пуховый платок и накрыла им больного под самый подбородок к ушам, как бы обнимая. Вытерла со лба пот и нагнулась, чтобы поцеловать в лоб, но вдруг вспомнила, что так целуют покойников, и отдернулась.
– Мама, ты здесь? Я знаю, ты здесь. Это твои руки.
– Спи, сынок. Я не оставлю тебя, – так же тихо сказала Галя.
Через некоторое время в палату зашел Иван Петрович и спросил:
– Ну, как дела?
– Плох еще, но уже тише бредит. То ли уснет, то ли умрет, но лучше первое.
– Галя, ты умничка. Платком укрыла, как мать родная. Может, выкарабкается. Ты везучая. Вот и его спасешь, – по-отцовски сказал «Батя».
От этих слов ей стало легче, как будто это были слова её отца, настоящего.
– Галя, вот еще что, зачем приходил. Как только уснет, сразу ко мне. Ты мне очень, очень нужна. Тут такое дело… – и посмотрел в её глаза так глубоко, как в душу. Ей стало интересно, зачем она ему нужна, что за такое дело. Ей даже жутко стало. Что он хочет ей сказать?
