Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1988 год
Вновь зарево разноцветных реклам возвещает: впереди — Чайнатаун, Китайский город, еще один национальный островок в Нью-Йорке. В 20-е годы здесь воевали между собой тонги — организации, мало чем отличавшиеся от нынешней мафии. Сегодня убийства и наркотики сосредоточены в иных местах, а тут продают китайские поделки и подают блюда восточной кухни.
..Лабиринт улочек, невообразимый шум из динамиков магнитофонов — каждый владелец лавочки крутит свою музыку. На лотках — груды колотого льда. Торгуют малолетние продавцы, а вовсе маленькие безропотно сидят в «загончиках». Рядом варит лангустов полный китаец. Они уже красные, но почему-то еще ползают в кастрюле с кипящей водой... Стоит плотный дух пряностей и жареного. Какой-то умелец запускает яркую механическую птицу, которая, стрекоча, плюхается на асфальт у наших ног.
Гринвич Виллидж. Городок студентов и художников-самоучек. Улицы кривые, изогнутые. Вашингтон Ирвинг и Томас Пейн, Юджин О"Нил и Теодор Драйзер-Великие имена в Виллидже принадлежат прошлому. Впрочем, это не значит, что сейчас в городке художников нет гениев. Просто мы узнаем о них в свое время.
Виллидж стал прибежищем богемы случайно, приютив в бывших конюшнях художников всех направлений, но со временем проживание здесь стало дорогим удовольствием. Теперь тут поют серенады уличные музыканты, а прежде совершались публичные казни.
Со временем полуголодные художники и писатели, что победнее, были оттеснены в более дешевые районы. В трущобах к востоку от Четвертой авеню они основали Восточный Виллидж. Тут открывается все больше ресторанов, картинных галерей, но богемный дух постепенно улетучивается.
К северу от Виллидж, там, где Бродвей встречается с Шестой авеню, начинается страна огромных универмагов. Километры прилавков, среди которых можно заблудиться. Здесь ночь напролет свет и пестрота реклам, много театров. Тут же, на 42-й, мир стриптиза и порнографических лавчонок. Однако проституток и сомнительного вида молодых людей не видно — все панически боятся СПИДа.
Последний день в Нью-Йорке. Идея на прощание — не подняться ли на крышу одного из «близнецов» Центра международной торговли. Вот они — две коробки 420-метровой высоты, которые в отличие от многих других небоскребов не утончаются кверху, а обрываются, словно бы недостроенные. Будто строителям надоело карабкаться все выше и выше к облакам... Прозвище — «динозавры архитектуры». Вид сверху на весь Нью-Йорк. На стеклах верхнего этажа нанесены контуры окрестностей с названиями наиболее примечательных зданий — чтобы лучше ориентироваться в море городских строений. За 25 центов можно воспользоваться подзорной трубой — такие приборы установлены по всему периметру смотровой площадки. Высота здесь не чувствуется, так же как не ощущается она в самолете.
Разговорились с одним из чистильщиков стекол Торгового центра.
— Стекол так много — точная цифра 43 600,— что я не боюсь остаться безработным,— шутит он.— Каждое нужно натирать до блеска, стоя на маленькой платформе, двигающейся вверх-вниз по вертикальной плоскости.
— А упасть не боитесь, этак с 97-го этажа?
Смеется:
— Знаете, какая у меня философия? Если поднялся на 30 метров и не боюсь высоты, значит, можно подниматься и на 400. Какая разница, откуда падать? Здесь, мне кажется, важно предусмотреть другое. Когда садишься в кабину внизу — одна погода. Наверху она совершенно иная. Я имею в виду прежде всего перепад температур — до десяти градусов...
Путешествие заканчивается. Оно заняло не один день. Суток не хватило бы даже на то, чтобы посмотреть один лишь Центральный Манхэттен. Прощальный ужин в китайском ресторанчике.
И совсем последнее — ночной, по-прежнему таинственный Манхэттен, шелест кондиционеров в номере гостиницы «Ирокез» и далекое, немного нереальное подвывание патрульных полицейских машин...
Н. Непомнящий, наш спец. корр. Фото Н. Кривцова и из журнала «Гран репортаж»
Нью-Йорк — Москва
«...Богато царствует натура»
Возвращаясь из долгой поездки по Кольскому полуострову, я остановилась в Апатитах. Стоял июль. Город, наслаждаясь недолгим теплом, весь как-то раскрылся — по широким, залитым солнцем проспектам хотелось идти не останавливаясь, до самых гор, что волной очерчивали горизонт. Сочно зеленела в скверах листва, резная тень рябины падала на асфальт улиц; на окраинах поднимались в голубое небо белые пластины зданий, а за ними вдалеке синело озеро. Имандра... Я бродила по улицам, таким обжитым и зеленым, и не верилось, что еще не так давно на центральных проспектах было лишь несколько домов, а кругом стоял лес. Апатиты, как город, родились в 60-х годах, и от Кировска, форпоста освоения недр Кольского полуострова, их отделяло более четверти века.
Со многих точек города был виден склон горы с трубами апатито-нефелиновых фабрик. Ветер относил клубы дыма куда-то за перевал, но они оставались в памяти. И когда на лесной окраине я увидела белую от отходов фабрик речушку, в сознании словно сработал стоп-кран: мысли, такие благостные минуту назад, потекли в иную сторону...
Возвращаюсь в центр, минуя Площадь геологов, оставляя чуть в стороне гостиницу «Аметист», и выхожу на улицу Ферсмана. Здесь, в самом центре города, стоят плечом к плечу массивные здания институтов. Здесь же находится Кольский филиал Академии наук СССР.
Открываю тяжелые двери Геологического института.
...Что привело меня сюда, в эти просторные коридоры, стены которых увешаны портретами знаменитых геологов? Пожалуй, желание понять, что такое Кольская земля. Открытие ее начиналось для меня (и, наверное, для многих) с романтических книг Ферсмана о первых шагах советских геологов по Кольскому, а ныне в далеком Заполярном мне показывали породы, поднятые из таких глубин земли, куда ранее не проникал человек... (В Заполярном шла проходка Кольской сверхглубокой скважины. Об этом уникальном эксперименте наш журнал подробно рассказывал. См. статью А. Малинова «Меч для Кольского щита» в № 1 за 1982 год и очерк Л. Чешковой «Свет незаходящего солнца» в № 3 за 1985 год.)
Геологический институт — самый старый в Кольском филиале, и история познания и освоения полуострова здесь тщательно фиксируется и хранится. Поднимаюсь на четвертый этаж, в музей, созданный при институте. Витрины с минералами выставлены в коридоре, занимают огромный просторный зал — идут рядами вдоль стен; камни лежат под стеклом и на центральной витрине посреди комнаты. Это научный музей, музей для специалистов, и пока что камни для меня немы. Я лишь замечаю, не могу не заметить, их разнообразие и красоту... Вот астрофиллит с золотыми иглами на сером фоне, серо-белые апатито-нефелиновые руды, густо-черный авгит, голубой кианит, розовый кварц, зеленоватый амазонит, тусклым блеском отсвечивающий мусковит. А вот и эвдиалит. Его называют еще «лопарская кровь», «кровь саами». По преданию, на берегах озера Сейдъявар мужественно сражались лопари с иноземным врагом, и пролитая кровь саами превратилась в мерцающие красным отсветом камни...
Камни притягивают неповторимостью рисунка, какой-то скрытой загадочностью, глубиной, за которой ощущаешь действие могучих и неведомых тектонических сил природы, погружают в состояние созерцательности и непонятного волнения...
Я не заметила, как ко мне подошла худенькая моложавая женщина. Темные, коротко стриженные волосы, светлые глаза, рукопожатие крепкое, мужское. Это была Маргарита Григорьевна Федотова, хранительница музея, кандидат геологоминералогических наук, с которой — еще по телефону — я договорилась о встрече.
— То, что вы рассматриваете, называется эталонной коллекцией,— едва познакомившись, заметила Федотова.— Знаете, что это такое?
— Догадываюсь.
— Подойдем к карте,— предложила Федотова и твердым шагом направилась через весь зал к дальней стене, на которой висела большая карта Кольского полуострова, густо усеянная значками полезных ископаемых.
— Кольский занимает северо-восточную часть Балтийского щита,— Маргарита Григорьевна привычно скользнула указкой по карте,— и известен как своеобразная минералогическая суперпровинция, которой свойственны наряду с обычными многие редкие типы минерализации и редкие минералы. Ферсман говорил, что наш полуостров — это «минералогический рай»...
— А Карамзин называл его «гроб природы»,— вспомнила я.
— Карамзин? Так это же далекая история! — и Маргарита Григорьевна в первый раз дружески улыбнулась.
— А что, изменилась природа Заполярья?
— Природа по-прежнему сурова, но как бы это сказать...— Маргарита Григорьевна сбилась со своего экскурсоводческо-педантичного тона,— эта природа, как выяснилось за последние полвека, удивительно богата. Впрочем, слово «выяснилось» — неточное, безликое. Надо сказать: как геологи выяснили, установили, открыли...
