Журнал «Если» - «Если», 2005 № 04
И еще. Время — историческое время — на самом деле не столь уж прямолинейно. Мы-то с вами знаем, что оно движется по спирали. Но это уже, как говорили классики, совсем другая история.
ПРОЗА
Святослав Логинов
Лес господина графа
Ван Гариц долго всматривался в недобро синеющую даль, и воины за его спиной молча ждали. Лес уходил к горизонту, темно-однообразный, словно шкура спящего зверя. На ближних холмах можно было рассмотреть вершины отдельных, особенно больших елей, а вдалеке лес сливался в сплошную грозовую тучу, беспросветную даже в этот солнечный день. Дымный волок, поднимавшийся у самой грани земли, казался обрывком этой тучи.
— Это и есть Огнёво? — спросил ван Гариц, указав рукоятью плети на дым.
Ван Мурьен тронул лошадь, приблизился, встав рядом с Гарицем, долго смотрел из-под руки на дымные клочья.
— Нет, ваша светлость, — наконец сказал он. — Огнёво должно быть правее и гораздо дальше. Его отсюда не увидать. А это не иначе лагерь углежогов. Они всегда углища возле болот устраивают, где торфа много.
— Вы хотите сказать, дядюшка, — ледяным тоном произнес ван Гариц, — что там кто-то жжет мой лес?
— Именно это я и сказал, — безо всякого выражения подтвердил ван Мурьен. — Огнёвские углежоги поставляют уголь во все кузницы королевства. Вашим мастерам в том числе.
— Похва-ально… — протянул ван Гариц. — Когда мастеровые работают, это очень похвально. А вот когда они жгут мой лес и не платят при этом налогов… это уже нехорошо. И после этого вы, дядюшка, отговаривали меня от поездки сюда?
Ван Мурьен пожал плечами.
— Я и сейчас не изменил своей точки зрения. Огнёвские мужики никогда не платили налогов. Взять свое можно только силой, а после этого несколько лет кузницы будут простаивать. К тому же путешествовать через огнёвские чащи опасно. Это не охотничьи боры, оттуда можно и не вернуться, такие случаи бывали.
— Вы меня пугаете, дядюшка?
— Я предостерегаю.
— Что ж, спасибо на добром слове. Мы будем идти через лес очень осторожно.
Гариц коснулся шпорами конских боков и начал спускаться с холма. Отряд в молчании следовал сзади. Султаны над лесом стояли словно тревожные сигнальные дымы.
Лес встретил путешественников угрюмо. Мрачные ельники перемежались зарослями черной ольхи, гнилыми буреломами, кочкарниками, поросшими дурманным болиголовом, старыми гарями, где не успеешь оглянуться, как конь сломает ногу. Двигались медленно и, как обещал ван Гариц, очень осторожно. На ночевки останавливались рано, тщательно обустраивая лагерь и выставляя караулы, словно отряд шел по вражеским землям. Так, впрочем, и было, только врагами оказались не люди, которых и следа в лесу не слыхать было, а сам лес, мрачный и недоброжелательный. Старые ели басовито гудели даже при полном безветрии, казалось, лесные великаны поют отходную наглецам, осмелившимся разрушить извечное безлюдье. Лес пугал медвежьим следом, едкой вонью кабаньего стада, визгом рыси и ночным уханьем совы. Вечером небо над редкими полянами расчерчивали летучие мыши, о которых рассказывали, что они могут залезть в ухо коню и за ночь выгрызть мозг. Солдаты ругались вполголоса и мазали конские уши еловой смолой.
Однажды на осклизлой глине тропы, ведущей к водопойному ручью, путники обнаружили след, по всему схожий с медвежьим, но размерами впятеро больший. Судя по лапе, зверь должен был равняться с вершинами деревьев и проламывать при ходьбе просеку. Однако ничего подобного не было, только цепочка следов, размашистых, шире лосиного шага. Среди солдат пошли разговоры об урсохе — баснословном звере, оставляющем великанские следы, хотя сам он не больше росомахи. Встречи с урсохом не пережил еще ни один охотник, так что никто не мог сказать, откуда взялось подробное описание хищника и его повадок.
Вместе с тем въявь отряд не видал покуда ни единой живой твари, если не считать непуганых птиц, которые взрывались прямо из-под ног, подставляя себя под арбалетный выстрел. И хотя ван Гариц категорически запретил задерживаться ради охоты, но глухарей и тетерок попадалось такое изобилие, что вечерами не только Гариц с Мурьеном, но и все солдаты лакомились боровой дичью.
На четвертый день встретилось первое серьезное препятствие. Пробившись сквозь заросшую непролазной черемухой низину, отряд наконец вышел в кондовый сосновый бор, сухой и светлый. Казалось, здесь можно скакать быстро, словно по наезженной дороге, но не успели солдаты сесть на коней, как чуткую лесную тишину прорезал вопль, не схожий ни со звериным ревом, ни с криком человека. Звук звонкий, злой, дрожащий, как перетянутая струна. Все замерли, не понимая, чего ждать, лишь вахмистр Павий, старший среди солдат, побывавший во всяких переделках и слыхавший обо всем на свете, успел подать команду:
— Назад! — рявкнул он. — Отходим, живо!
В бою и походе командует тот, кто первым разобрался в обстановке, но едва вокруг отряда сомкнулись осточертевшие кусты черемухи, ван Гариц повернулся к старому служаке и спросил резко:
— Так в чем, собственно, дело? От кого мы бежали?
— Вы же слыхали, — хмуро ответил вахмистр. — Хозяин это лесной. Злится на нас. Еще минута — костей бы не собрали.
— Какой еще хозяин? Здесь хозяин я!
— Лесной хозяин… — Павий замялся и совсем тихо произнес запретное имя: — Лешак…
— Леший?! — молодой граф даже забыл разгневаться. — И из-за такой ерунды ты заставил нас бежать? Вперед!
Ван Гариц выдрался из густого подлеска и пришпорил коня. Солдаты последовали за ним, но неохотно, очевидно, в их душах страх перед лесным хозяином жил так же прочно, как и повиновение хозяину истинному, и они, наслушавшись вечерних сказок, совершенно не желали лезть наобум, особенно если старшой скомандовал ретираду. А даже если и не было бы никаких леденящих криков, но когда командующий протрубил атаку, а вахмистр в сомнении качает головой, всякому ясно, что никто чудеса храбрости являть не станет.
Обычно нерешительность в атаке ни к чему хорошему не приводит, но именно сейчас она спасла жизни некоторым из солдат. Крик невидимого лешака вновь ударил по ушам, и, не выдержав этого стона, высоченная мачтовая сосна расщепилась вдоль ствола, рухнув на то самое место, где должен был очутиться отряд, исполни он приказание, как то следует в бою.
На этот раз команду к отходу дал сам молодой Гариц: слишком уж явным было неравенство в силах; мечом против падающего ствола не оборонишься. Отошли недалеко, но все в тот же мокрый, цеплючий лес.
— Что теперь делать? — ван Гариц спрашивал так, словно обвинял.
И хотя вопрос был, скорее, обращен к Павию, но ответил ван Мурьен, до той поры не вмешивавшийся в течение дел.
— Обходить. Вы же видите, ваша светлость, здесь нам не прорваться. Во всяком случае, без потерь мы не пройдем.
— Что же получается, — проскрипел молодой граф, — лесной бесенок, которого с легкостью должен гонять любой церковный служка, может диктовать свою волю мне?
— В своей норе и хомяк хозяин, — рискнул вставить слово вахмистр.
— Почему мы не взяли с собой священника? — повернулся Гариц к Мурьену. — Вы же бывали здесь, дядюшка, почему вы не предупредили меня о таких вещах?
— Прежде всего, — скучным голосом произнес ван Мурьен, — священник нам не поможет. Леший у себя дома, изгонять его некуда, так что экзорцизмы силы иметь не будут. К тому же…
— Достаточно, — прервал граф. — Какие еще могут быть варианты, кроме как обходить этот бор или прорываться, угробив половину отряда?
— Лес можно сжечь, — с готовностью предложил ван Мурьен, — но тогда весь наш поход теряет смысл, к тому же мы рискуем сгореть сами. Пламя лешак не погасит, а вот направить пал в нашу сторону, пожалуй, сможет. Говорят, были такие случаи.
— Дальше, — потребовал ван Гариц.
— Еще мы можем вернуться домой, — ехидно предложил дядюшка.
— Хорошо, — сдался ван Гариц, — мы потеряем еще день и обойдем бор стороной. Но он что, так навсегда и останется в лапах этой твари? Мне это странно, в моих собственных владениях есть место, где я не смею появиться!
— В этих местах, ваша светлость, — произнес Павий, — человек раз в сто лет появляется, вот лешак и распоясался. Вот кабы там, где горку давеча проходили, деревенька стояла, мужики бы кусты с низины повывели, устроили покос, народ бы в лес потянулся, за рыжиками и брусникою. Глядишь, лет за пять девки с лукошками лешака приручат, лес станет мирным, и будет ваша светлость сюда на охоту ездить.
— Лет за пять… — по голосу графа было совершенно не понять, какие чувства его обуревают. — Народец с лукошками в лес потянется, за брусникой… С топором он потянется, сосны рубить для амбаров! Красную дичь браконьерить!
