Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1971 год
А в это время те, кто постарше, собираются у друзей в касамаре. Хозяйки наливают в кувшины вино, оставшееся от прошлого урожая и обносят гостей. Но что это? Иной пьет вино, а лицо у него собирается в мелкую плиссировку, и норовит он скорее передать чашу соседу. В чем здесь дело? А вы сами попробуйте!
Дохнет на вас из чашки такой злой горечью, что потом и кувшином вина не отбить вкус полыни. Только не обижайтесь. Хозяева не хотели над вами подшутить или обидеть. Просто в вино добавили полыни, чтобы сейчас испить всю горечь, все огорчения прошлого, чтобы впереди вас ждали только радость и веселье, а горе и заботы остались в этом вине. Ведь это вино последнее. Теперь будет пуст кувшин до нового урожая. Начинается страда, и здесь уж не до праздников и шумных застолий.
Много труда придется вложить, чтобы получить хороший урожай. Нужно быть не только старательным, но и опытным человеком. Вот высадили тоненькие прутики в землю; укоренились они хорошо. Весной погнала лоза, словно мощный насос, соки земли к самым верхним побегам. Действительно, ее можно сравнить с насосом. Сок идет под давлением в полторы атмосферы, выступает на поверхность побегов. Тогда говорят, что виноград плачет.
Казалось бы, все сделано правильно, да что-то вино с этого виноградника не очень удается. Значит, место было выбрано неудачное. Известный русский винодел Голицын говорил в свое время, что виноделие — это наука местности. Сегодня виноградарям помогают и агрохимия, с помощью которой можно определить состав почвы, и другие науки, а все же трудно учесть особенности микроклимата в каждой ложбинке, на каждом склоне холма. Такое знание дает только опыт.
Каждый виноградник закладывают в торжественной обстановке. Не только молодежь, но и старики принарядились. А самый старый и уважаемый виноградарь обносит присутствующих лучшим вином. Таков старый обычай. Пусть гроздья с этого участка дадут такое же вкусное, бодрящее вино.
Виноград, как и те, кто его выращивает, не рядится весной в пышные одежды. Мелкие зеленовато-желтые, невзрачные цветы винограда, собранные в соцветья, малозаметны. Только приятный аромат говорит о том, что виноград цветет.
Ну, а осенью трудно найти палитру, которая богаче красками, чем виноградник. Там можно найти всю гамму цветов, множество неуловимых переходов от одного цвета к другому. Уже вечером рассказывал мне мош Василий, что родителями виноградной лозы были солнце и земля. Не успела она появиться на свет, как созрели на ней первые гроздья. Взглянул на свою дочку солнце-отец ранним утром, едва появившись над горизонтом, и окрасил первые спелые ягоды в нежные краски утренней зари. К полудню солнце поднялось выше, и новые гроздья вобрали в себя его жаркие лучи, янтарем просвечивающие сквозь тонкую кожицу. А когда солнце уже скрывалось за горизонтом, последние кисти окрасились в темно-красные и иссиня-черные тона. Каждую ягоду наделил частичкой самого себя отец-солнце.
И Василий торжественно и строго поднял бокал — так в Молдавии называют большие стеклянные кружки — темно-красной солнечной крови.
Ю. Фельчуков
Мой белый кит
«...Белый Кит, яростными ударами хвоста придав себе страшную скорость, в одно мгновение очутился возле вельботов, разинув пасть, направо и налево разя хвостом и сея гибель и разрушение, он не замечал гарпунов, что летели в него из лодок, поглощенный, казалось, единым стремлением — разнести вельботы в щепы». Так описывает схватку с грозой китобоев Белым Китом Моби Диком замечательный писатель Г. Мелвилл. Мало осталось на земле людей, помнящих охоту на китов времен парусного флота. Разве что доживающие свой век старые китобои, плававшие в юности на промысловых шхунах, могут вспомнить те дни. Один из последних гарпунщиков — девяностолетний канадский индеец Амос Смолли. Вот его рассказ.
Как помню себя, сердцем я тянулся всегда к китобоям. Родился я в Ген-Хеде, на острове Мартас-Виньярд всего в 12 милях от крупного китобойного порта Нью-Бедфорда. Мой отец много лет плавал на китобойных судах. Старший брат Фрэнк был шлюпочным рулевым, а значит, и гарпунером, и сам я мечтал о том же. Мальчишки у нас начинали играть в гарпунеров, едва научившись ходить. Обстругают длинную палку, бросят на землю старую шапку и кричат: «А ну, кто первый попадет?»
Мой брат, плававший в Арктику, рассказывал мне, что крупные гренландские киты всегда пытаются скрыться от преследования — ныряют под лед. Настоящие же киты не прячутся: они стараются смести мощным своим хвостом все, что окажется на дороге. Самый коварный из всех — белый кашалот. Он все пускает в ход: голову, хвост, пасть. Пасть у него с дом, сожмет челюсти — шлюпки разлетаются как скорлупки. А то глазом моргнуть не успеешь, как сметет человека из шлюпки своим широким плоским хвостом. Вот только что гарпунер стоял на носу, а теперь одна шапка его валяется. Эту шапку отвозили семье.
Но хуже всех — кит с белыми пятнами. Что это за пятна, никто не знал. Некоторые говорили, что это следы гарпунов, другие — что они от возраста появляются, а многие утверждали, что это «метка настоящего убийцы».
Китобои предостерегали:
— Увидишь такого вот беляка, берегись!
Пятнадцати лет я упросил отца отпустить меня на двухмачтовой шхуне «Перл Нельсон». Казался я себе совсем взрослым. До первой ночи на борту. Целую ночь я метался по койке, плакал, страдал от тоски по дому и морской болезни.
Через три года я вернулся из первого плавания в звании стюарда и с 14 долларами в кармане. Пожил немного на суше и завербовался на трехмачтовую «Платину». Капитаном там был Том Маккензи, я ему сказал:
— Мне не нравится быть стюардом. Хочу стать рулевым на шлюпке.
Капитан Маккензи, крупный, светловолосый и, несмотря на почтенный возраст, сильный, оглядел меня внимательно и говорит:
— Хорошо. В Гей-Хеде добрые рулевые. Но пока нам нужен стюард. Вот что мы сделаем. Ты пойдешь стюардом и подсменщиком рулевого.
Это значило, что я заменю гарпунера, как только тот промахнется.
Когда мы были на широте Ла-Платы, один из рулевых промахнулся. Капитан позвал меня:
— Эй, стюард, в следующий раз ты встанешь на носу шлюпки!
Прошла неделя, прежде чем мы увидели следующего кита.
— Ну, малыш, — загремел капитан, — загарпунь этого кита, или я растопчу тебя на палубе.
Не знаю, чего я больше боялся — кита или сапожищ капитана.
Обычно для охоты спускают три шлюпки. Одна охотится, другая помогает в преследовании, третья вылавливает упавших в воду китобоев.
Капитан встал у грот-мачты, чтобы давать нам сигналы флагом. Когда флаг опущен, мы должны были заходить под ветер. Флаг пошел вверх — кит выходит на поверхность. Я сидел на носу шлюпки и греб особым гарпунерским веслом, боцман рулил и в рупор командовал.
В тот день появились разом два больших кашалота. Я испугался. Чаще всего можно подойти к киту почти вплотную. Он этого не заметит, потому что глаза у него посажены так далеко назад и так низко, и такие они маленькие, что спереди под углом градусов в десять можно приблизиться к киту почти вплотную. Сзади надо держаться под углом градусов 40—50. Но при двух китах любой из этих способов применить трудно, потому что чуть двинешься к одному, как тебя замечает другой. Чтобы мне было удобнее, боцман приближался сзади, держа курс между ними. Я должен был атаковать левого.
Когда мы были совсем близко, я встал, левым коленом уперся в банку и приготовил гарпун, ожидая приказа: «Задай ему!»
Черное тело отчетливо проглядывало в зеленоватой воде в трех метрах от шлюпки. Хорошее расстояние! Боцман скомандовал, и я резко наклонился вперед. Острое, словно бритва, железо вошло в кита, как разогретый нож в масло. С гарпуном был соединен заряд, и через несколько секунд я услышал приглушенный звук взрыва. Значит, гарпун попал прямо в легкие!
Тем временем гребцы разматывали линь. Он был сложен в две большие бухты — всего 150 саженей. Кит размотал саженей десять и остановился.
— Попал! — кричал я, меняясь местами с боцманом: я встал на руль, а он с ружьем пошел на нос, чтобы в случае необходимости добить кита.
Кит мучил нас полчаса. Мы думали, что он вскрикнет — так делает большинство китов. Мы были готовы припустить линь, когда он нырнет, чтобы не погрузиться вместе с ним. Но кит выпрыгнул вверх, мотая головой взад-вперед и разевая огромную пасть. Все, что подвернулось бы ему в радиусе шести метров, было бы уничтожено. Тогда-то я узнал, почему гарпунера называют рулевым. Бросить гарпун — ничто в сравнении с умением управлять шлюпкой, когда начинается борьба.
Весь рейс, как только замечали кита, я садился в шлюпку. И вот однажды я стоял с гарпуном наизготовку, когда у самого носа шлюпки показалась широко открытая пасть: все пятьдесят с лишним зубов, каждый длиной в фут, а весом фунта в два. Там хватило бы места, чтобы двое таких, как я, поместились. Я отпрыгнул к корме. Ребята засмеялись, я не обратил на это внимания. Шагнул назад к носу шлюпки, поднял гарпун... и попал в кита.
![Lilian kls - Красное и чёрное[часть 3]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)