Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год
В центре города высится памятник Петру. Не императору России, а рабочему с Зандамской судоверфи. Покрытый патиной времени гранит передает устремленность воли и напряженность мышц сильного, скромно одетого мужчины, склонившегося над верстаком.
А неподалеку от памятника стоит дом, в котором жил Петр и который принадлежал Гарриту Кисту — единственному человеку, знавшему, кем на деле является его постоялец.
На судоверфях Рогге Петр осваивал азы кораблестроения и инженерного дела. А поздно вечером, ворочаясь на жестком матраце в нише обшарпанного домика Киста, он мечтал о могуществе Российского государства, о неприступности его границ.
Учитывая гигантский рост Петра, длина ниши, в которой ему приходилось засыпать после тяжелой работы на верфи — всего полтора метра, — смотрится как насмешка. Когда Наполеону во время его посещения домика сказали, что русский император спал именно в этой нише, Бонапарт задумчиво произнес: «Истинно великому ничто не мало!..»
Голландцы не чванливы, однако в разговоре любят упомянуть достоинства своей страны. В принципе перечень объектов национальной гордости всегда один и тот же — тюльпаны, живопись прошлых веков, велосипед, «Филлипс», футбол... Вроде бы все. Нет, еще национальный цвет королевства — оранжевый. Объясняют эту особенность таким образом: в Голландии столь часты туманы и дожди, не прибавляющие, естественно, новых красок к серым мостовым и потемневшим средневековым домам, что жители страны никак не могут обойтись без яркого, солнечного, «апельсинового» цвета...
Есть и еще один символ Голландии. Возможно, не столь популярный, как тюльпаны, но куда более значительный — это мельницы.
Когда-то в стране их было более девяти тысяч, сейчас — только девятьсот. Сами голландцы относятся к ним со смешанным чувством гордости и нежности. Для каждого поколения мельницы означают что-то свое, памятное и сокровенное. Пожилые люди — старушки и старички, лихо «восьмерящие» на велосипедах в автомобильных омутах больших городов, — вспоминают о тех старых добрых временах, когда ветряки исправно перемалывали пшеницу, качали воду из озер и служили традиционным местом свиданий деревенских влюбленных. Поколение, воевавшее против фашизма, видит в мельницах символ беспощадной, героической борьбы голландского Сопротивления против оккупантов. Поставив лопасти в условное положение, патриоты предупреждали своих соседей-соратников о грозящей опасности, о дислокации гитлеровских гарнизонов, о готовящейся атаке...
Что касается молодого поколения голландцев, то... Всего несколько лет назад сама идея серьезного «наступления на ветряные мельницы» (именно так охарактеризовала амстердамская пресса антивоенные, антиимпериалистические выступления молодежи и студентов) была бы воспринята как совершеннейший абсурд в стране, отгороженной от неспокойного нашего мира сверкающей «витриной» внешнего изобилия и благополучия. Однако «нейтронная лихорадка», «симптом Першинга», заставили многих политиков переосмыслить свои взгляды, иначе оценить соотношение классовых сил. И характерно, что большинство прогрессивных и умеренных политических деятелей страны возлагают надежды именно на молодежь Голландии.
А ветряные мельницы — пусть элемент экзотики, пусть маленькая туристская услада, — как и сотни лет назад, стоят себе, поскрипывая изъеденными временем крыльями...
Амстердам — Зандам
Остановка в пути
Новогодний вечер. Стемнело. Мы начали готовить праздничный ужин. Посреди стола водрузили елку, хранимую еще с Эль-Курны.
Хейердал хотел стать на плавучий якорь, чтобы вообще никому не дежурить на мостике, но Карло Маури — был час его вахты — благородно воспротивился: вдруг шквал? А на столе уже мерцали свечи внутри пластиковых бутылочек, сверкали над головами киносветильники Норриса. Полюбовался я на эту красоту и понял, что без Карло праздник не праздник. Пошел и категорически объявил ему это.
Карло — «Дьявол с вами!» — покорился коллективу. Живо выбросили за борт маленький парашютик, и вот уже все за столом.
Ныне мы с Германом стоим на вахте с двадцати двух до полуночи. До половины двенадцатого все было спокойно. Герман слушал по радио испанскую музыку, возле нактоуза, освещенные керосиновой лампой, ждали своего часа два стакана и бутылка с коньяком.
Вдруг ветер окреп, и парус заполоскал. Пока его укрощали, время шло. Глянул на часы — без пяти, а парус вновь, как нарочно, требует внимания. В общем, новый, 1978 год для нас с Германом наступил минут семь спустя, мы чокнулись, обнялись, пожелали друг другу счастья. После этого я растолкал Детлефа и Эйч-Пи: второй год стоим, мочи нет, сменяйте.
Утро первого января — противная качка, резкая, частая, будто по булыжнику едем. Все трещит, болтается и ломается. Левая уключина, уже расколотая, треснула заново. Вколотили клин и зафиксировали весло накрепко, так же как и ранее — правое. Теперь у нашего «Тигриса» оба плеча «в гипсе».
Ветра нет, почти не движемся, дрейфуем в сторону берега. Опасная, изнурительная качка — то, что называется «толчея».
В сущности, очередной этап нашего эксперимента закончен. Мы прошли под парусом Персидский залив, благополучно миновали Ормузский пролив и доказали тем самым, что подобная мореходная задача была по силам и древним шумерам. Им было даже легче, чем нам: на их пути не возникали ни сухогрузы, ни танкеры. Если уж мы уцелели, то они могли пройти здесь и подавно.
...Детлеф закончил штурманские расчеты. Если мы пойдем на Сейшелы, то при средней скорости два с половиной узла путь займет 22 дня, если на Мадагаскар — 38 дней, и так далее. До Антарктиды можем добраться за 80— 100 сток. Что нам стоит? Правда, на землю мы ступим очень скоро. Не через тридцать восемь и не через двадцать два дня, а гораздо раньше. Уключины нуждаются в срочном ремонте. А потому идем к Маскату, в Оман.
У нас на «Тигрисе» есть изданная в Англии книжица об Омане: «Нация строит будущее». Буквально на каждой ее странице упоминается Его Величество султан Кабус бен Сайд — полностью или сокращенно: Е. В. О чем бы ни шла речь: о школах, здравоохранении или полицейских силах, — Е. В. тут как тут. Очевидно, прежде так же писали об отце султана.
Вышеупомянутое «будущее нации» Е. В. стремится приблизить — судя по сведениям, в книжицу не попавшим, — интенсивной европеизацией султаната, распродажей национальных богатств, привлечением в страну сумм иностранного капитала, львиная доля которых оседает в сокровищницах дворцовой элиты и Е. В. персонально.
...На рассвете, вскоре после того как Норрис сменил меня на дежурстве, раздались громкие вопли и рев мощного мотора. Оказывается, нас атаковал катер береговой охраны султаната. Пулемет на нем был расчехлен.
Долго и подробно объясняем, что мы мирные путники, никого не трогаем. На катере настороженно внимали. Потом удалились, на прощание довольно злобно стукнув нас кормой.
Пустяковое происшествие, но впечатление не слишком приятное. Пошли дальше...
По правому борту берег заметно приблизился, видны даже большие деревья. Дау, которая буксировала нас в здешних прибрежных водах, внезапно притормозила. Может, что-то сломалось? Нет. Там просто заметили поблизости «сеть. Вытащили ее, взяли десятка два рыбин, завернули в пластиковый пакет деньги, привязали к сети и вернули ее на место.
Тур, наблюдая это, расчувствовался: «Как удобно и честно — и без посредников — люди обмениваются плодами трудов своих». Карло добавил: «Жаль, что все-таки деньги. Пусть бы уж прямо поменяли рыбу на рубаху или штаны». — «И пусть бы не было вокруг пулеметов», — продолжил я, не забывший свидания с полицейским катером.
Еще вчера мы радировали в Бахрейн, чтобы там попросили для нас разрешения на заход в Маскат. Сегодня с утра Норман продиктовал в микрофон список экипажа с анкетными данными, причем от меня потребовались более подробные сведения. Бахрейн заверил, что вопрос решится, но не сразу.
На горизонте тем временем показались острова Сувади. Норман вновь говорил с Бахрейном, и нас известили, что к островам подойти можем, но на берег высаживаться — ни в коем случае. Хейердал тоже подошел к рации и подробно объяснил причины нашего визита в Маскат. О мелочах вроде уключины и неисправных рулей не упоминалось. Посещение Омана запланировано с самого начала. Цель — знакомство с памятниками древней арабской культуры.
...Вплоть до последних лет сведения о древнем Омане в мировой науке были отрывочны.
