Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1982 год
Парень наконец закрыл рот и поспешил разделаться с панситом, но не торопился уходить, словно его что-то мучило. Я уже приготовился к обычным
вопросам относительно семьи и веры, жилья и зарплаты, но он решил поделиться собственными мыслями.
— Вот приехал в Манилу из провинции Лагуна. Ищу работу. В большом городе легче устроиться. Могу водить машину. Вам не нужен шофер? А сторож или уборщик? Я и готовить умею. Разве это пансит?
Поскольку я не располагал ни фирмой, ни даже машиной, он быстро потерял ко мне всякий интерес и направился к выходу.
— Провинсьяно,— кивнул ему вслед хозяин, выказав таким образом свое отношение к деревенщине, все больше заполняющей филиппинскую столицу в поисках лучшей доли.
«Умны, храбры и веселого нрава»
Лет двадцать тому назад, я купил в букинистическом магазине «Путешествия и новейшия наблюдения в Китае, Манилле и Индо-Китайском архипелаге бывшаго Российскаго Генеральнаго Консула на Филиппинских островах, Коллежскаго Советника Петра Добеля». Томик в кожаном переплете издан был в 1833 году. Цветные иллюстрации художника Брюллова изображали «манильца» и «манильскую женщину» в экзотических нарядах.
Первый российский консул писал: «Филиппинские острова, хотя и находятся в недальнем один от другого расстоянии, но имеют различные произведения, и жители говорят разными языками; один из употребительнейших есть так называемый Тагальский... Тагалийцы умны, храбры и веселого нрава... На Филиппинские острова испанское правительство никогда не обращало должного внимания, считая оные второстепенною колониею... и обратило выгоды испанского двора, получаемые от сих драгоценнейших островов, почти в ничтожество». Отправляясь в Манилу в университет, я все время вспоминал эту книгу: занятно и поучительно сравнить «век нынешний и век минувший».
Что и говорить, брюлловских одежд я ни на ком не увидел: в Маниле, Багио и других городах и городках люди одеты по-европейски. Если у Брюллова филиппинец и филиппинка больше смахивали на европейцев, то мне встречались по преимуществу небольшого роста крепко сбитые люди с приятным светло-коричневым или шоколадным цветом кожи. И сами себя они называют «каюмангги», что означает «коричневокожие».
Испанского языка я нигде не слышал, повсюду звучал американский вариант английского вперемешку с тагальским. Сохранились статуи испанских конкистадоров, но появились и скульптуры вождя Лапулапу, убившего Магеллана, и других национальных героев.
Найти себя
Пробыв на Филиппинах довольно долго, в беседах с разными людьми я неоднократно слышал выражение «найти себя». Филиппинцы очень заняты поисками самобытности, национальных корней.
Символика национального духа находит себе различное выражение. На монетах выбиты профили борцов за освобождение Филиппин от колониального ига. Официально, специальным декретом, национальным цветком признан филиппинский жасмин — сампагита. Государственный гимн исполняют на тагальском языке. В оригинале он был создан на испанском. Создан филиппинцем.
Так же символична и проблема национального языка. Тагальский, называющийся теперь филиппинским, и английский по конституции два официальных языка Республики Филиппины. Обычно островитянин, помимо своего родного языка — а на Филиппинском архипелаге говорят более чем на ста языках и диалектах,— знает тагальский, английский, а зачастую и испанский.
Однажды я похвалил известному филиппинскому языковеду многоязычие его соотечественников. Он с готовностью согласился со мной, но, немного помолчав, добавил:
— Правда, получается немало Хуанов, говорящих на многих языках, но толком не знающих ни одного. В том числе и своего собственного.
Его молодые коллеги, стоявшие вокруг, поспешили поддержать метра, хотя, как мне показалось, кое-что приняли и на свой счет. Но с учителями и родителями на Филиппинах не спорят. Превеликое уважение к старшим, соединенное с почтением к ученым и учености, у филиппинцев в крови. Даже если кто и не был согласен, спорить не стал. Да и народная пословица учит: «В закрытый рот муха не влетит».
Вошел декан, и молодые преподаватели церемонно приветствовали его. Каждый брал протянутую для пожатия руку и прикладывал ко лбу. Даже видный языковед смолк: пришло начальство. Теперь уже могло говорить только оно.
— Иностранный язык не может быть средством национального самовыражения,— вещал декан хорошим английским языком.— Парадоксально, но факт: даже название страны и народа у нас иностранные. Магеллан в 1521 году нарек архипелаг Островами Св. Лазаря, а в 1543-м еще один завоеватель— Руис де Вильялобос — Филиппинами, в честь наследного принца Филиппа Астурийского...
— Но ведь предлагали иные названия,— робко вставил один из присутствующих.
Он имел в виду планы минувшего десятилетия, когда неоднократно в печати поднимался вопрос об изменении наименования страны. Предлагались Тагалия, Рисалия, Махарлика, что по-древнетагальски — «Благородная».
— Они не выражают общенационального духа, да и понятны только тагалам,— отрезал декан. Он был илоканцем с севера Лусона.
— А как вы относитесь к испанскому языку? Ведь почти все, что создано Рисалем, написано по-испански,— поинтересовался я.
— Испанский уже почти сошел на нет. Правда, по последней переписи, его назвали родным около процента населения, а это полмиллиона человек, но ведь при переписи всякий говорит что хочет,— возразил декан.
Декан почему-то игнорировал тот факт, что, несмотря на все исторические перипетии, в стране осталось множество испанских семей. Их общественное положение и сегодня высоко. Памятники героям филиппинского освободительного движения соседствуют тут с монументами испанским завоевателям. И для того чтобы подчеркнуть благородство своего происхождения, филиппинец должен говорить по-испански.
И все-таки не случаен этот настойчивый среди филиппинцев вопрос: кто же мы? Бывшая испанская глухая провинция, недоучившаяся на американцев? Или народ самобытный и имеющий прошлое?
Не зря отметил Добель, что филиппинцы умны и понятливы. Я не раз убеждался в этом и в дальнейшем. Бросается в глаза их поразительная память. Студенты пересказывали мне почти без ошибок по две страницы печатного текста на английском или тагальском, прочтя всего один раз! Впрочем, это порой не мешает им забывать об обещаниях. А если свидание у вас назначено на пять, смело подходите к восьми — не ошибетесь.
Свое и чужое
Я отправился в большой книжный магазин в торговом центре «Харрисон пласа». Чего там только не было: целые стеллажи энциклопедий и разнообразных словарей английского и испанского языков, зарубежная классика, погонные метры детективов в карманных изданиях, лечебников и письмовников.
— А где же книги филиппинских авторов и книги о Филиппинах? — взмолился я наконец, заблудившись в книжном лабиринте.
Продавщица не без труда отыскала в закутке несколько полок, жидко уставленных школьными учебниками, случайными сборниками, порекомендовала примитивный туристский путеводитель и альбом с блеклыми фотографиями, к тому же давнишними. И все. Ни одной книги из составленного мною еще в Москве списка она никогда и в глаза не видела. То же повторилось и во втором магазине, в новом районе Кубао, и в третьем...
Пришлось обратиться к друзьям и знакомым.
— Валанг проблема! Никаких проблем! — ответил один из них, подтвердив тем самым мнение Добеля о веселом и легком нраве филиппинцев, и снял телефонную трубку.
— Говорит Гонсалес. Нет, не тот Гонсалес, что из университета Филиппин, а из Санто-Томас. Да, да, Ти. Ар. Гонсалес — мой дядя. Он живет в Параньяке,— кричал он кому-то на другом конце провода.— Манинг Гонсалес? Это мой крестный. Он был связан когда-то с издателями,— это уже мне.
И он принялся диктовать мой список книг по Филиппинам.
К этому времени у меня уже было пятеро знакомых Гонсалесов, по четыре Лопеса, Сантоса, Санчеса, Эрнандеса, Круса, по два Переса, Хоакина и некто Валенсия. В 1849 году испанский губернатор Нарсисо Клаверия распорядился, чтобы городские власти присвоили каждой филиппинской семье испанские фамилии по утвержденному стандартному списку, не очень обширному, кстати. И теперь различить Гонсалесов и Лопесов можно только по инициалам да по весьма распространенным «домашним именам».
Помощь друзей и коллег, со многими из которых я был знаком заочно уже не менее десятка лет, была мне особенно необходима при поисках лингвистической литературы. Я завершал многолетнюю работу по составлению библиографии филиппинского языкознания. Полное понимание и доброжелательное сотрудничество, уважение к усилиям советских ученых-лингвистов выразилось и в том, что несколько лет тому назад филиппинские языковеды избрали меня членом Лингвистического общества Филиппин. Лингвистическое общество и университет Де Ла Саль издали эту библиографию в 1981 году в Маниле под редакцией известного лингвиста Эндрю Гонсалеса. В предисловии он пишет: «Опубликование библиографии является долгожданным символом филиппинско-советского сотрудничества, жестом культурного обмена и дружбы».
