Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1974 год
А потом, в 500 километрах от ближайшего жилья, у машины Тахтамыша вышел из строя коленвал. Помочь мы ему ничем не могли. А машину бросить он не мог, ибо вез груз пушнины на полтора миллиона рублей.
Мы оставили Федору весь возможный запас своего горючего, еды и боеприпасов и пошли дальше. Ведь рация автоколонне выдается только в особых случаях, а тот рейс был обычным.
Два месяца жил Тахтамыш один в тундре, пока не пришла к нему на помощь летучка.
...В диспетчерских Кюбюмы, Оймякона, Аркагалы и Артыка нас отметили в одни сутки.
И в каждой из них, поставив штамп в путевке, которая выдается одна на две машины, так как на трассу в одиночку не выпускают, диспетчеры сразу же садились за рацию и сообщали в Хандыгу: «Такие-то машины, пройдя такой-то участок, следуют дальше по маршруту».
Наконец в четыре часа ночи мы выходим на последнюю «финишную прямую» — двухсоткилометровый участок, идущий через перевалы Индигирского хребта.
Я смотрю на осунувшееся лицо Хвалова и невольно думаю о суровой, часто связанной с риском для жизни работе этих парней.
Первыми идут геологи. Вторыми — они. Любой таежный поселок, любой прииск — это их труд. Нашли алмазную трубку на месте сегодняшнего Мирного. Прошли с грузами по замерзшим рекам, ручьям и топям, через дикую тайгу, где еще не ступала нога человека, мощные тягачи. Ночуя месяцами в кабинах, порой питаясь только тем, что сбросят вертолеты, шли сотни километров неунывающие люди в замасленных полушубках. Шли, проклинали тайгу, начальство — все, что только можно было проклясть, божились, что это их последний рейс: «Приедем, и точка!» А приезжали, брали новые грузы и уходили в новый рейс к поселку Депутатскому, что стоит почти на самом берегу Ледовитого океана. Шли уже тысячи километров, уходя из дому в ноябре и возвращаясь в марте. И опять божились, что это их последний рейс, и опять возвращались и уходили в новый!
А в отпуске, где-нибудь на берегу Черного моря, они с гордостью говорят своим всезнающим и дошлым коллегам, что лучше и богаче их Якутии края нет и уж приятнее ездить месяцами по тайге, чем мотаться весь день по городу. И если им предлагали перебираться работать куда-нибудь поближе в центр, они в ответ только улыбались и разводили руками: «Не тот климат, брат. Не могу».
В. Пономарев
Магадан — Якутск
Деловая романтика
Да, экономику создают люди. Планы партии и правительства направлены на все более глубокое и всестороннее освоение Севера. А это невозможно без постоянного притока все новых и новых людей. Но и изменились наши возможности и потребности, знания и задачи, а природа осталась прежней. Суровой. Неблагоприятной. И поэтому огромное значение придается сейчас проблеме адаптации человека к условиям Севера. Среди освоителей Севера, пожалуй, как нигде, много молодежи. По путевкам комсомола туда едут и будут ехать. Чтобы работать! Да. Чтобы строить! Да. Но еще и чтобы жить. Учиться, отдыхать, растить детей. Минувшей осенью мне довелось быть в Магадане и встречаться там с людьми различных специальностей — психологами, демографами, архитекторами, экономистами И всех их. работающих, казалось бы. в разных сферах, объединял глубокий, я бы даже сказал, страстный интерес к одной проблеме: «Адаптация человека к условиям Крайнего Севера». Впечатления от бесед с ними — с директором Института биологических проблем Севера АН СССР В. Контримавичусом, с работником этого же института, научным сотрудником лаборатории «Адаптация человека» М Этлисом, с главным архитектором отдела гражданского строительства «Дальстройпроекта» В. Платоновым и многими другими, — а также собственные наблюдения послужили основой этого очерка.
На моем рабочем столе фотография: трое лыжников уходят в даль бесконечной, заснеженной, с легкими застругами равнины. Все они в добротных меховых костюмах, от пояса каждого тянется длинный ремень к тяжело груженной нарте. Их фигуры отбрасывают долгие нечеткие тени — такие тени могут быть только при очень низком и тусклом зимнем солнце... Загадочность этой фотографии — без текста, без названия, и я уж не помню, как попавшей ко мне, — заставляет работать воображение: кто эти путники, куда и откуда идут, какова их цель, почему не воспользовались собаками? И одно несомненно — это Север. Это Север, каким рисуют его себе ни разу не бывавшие там романтики, Север, по которому тоскуют ушедшие на заслуженный отдых полярные исследователи и воспевать экзотику которого в последнее время даже среди магаданских поэтов стало не модно. Поэты пишут о нем сдержанно, по-деловому, как бывалые северяне, которым все нипочем, а что касается специалистов — медиков, психологов, биологов, социологов, — то они все эти слова: пурга, мороз, полярная ночь, шторм, ураган, бездорожье, безграничность, одиночество и т. д. — объединили термином «экстремальные условия» и говорят о Севере с помощью таблиц, математических расчетов.
Да и Север в наши дни — не надо специально изучать его, чтобы знать это, — давно уже не такой, не только такой, как на описанной фотографии. Города, поселки, прииски, многосоткилометровые трассы, морские порты, угольные шахты... На фоне заснеженных сопок высятся заводские трубы, а тундру и тайгу пересекают линии электропередачи. Уходишь все дальше от поселка, бредешь по тундре много дней, не видя ни жилищ, ни следов их, и, когда тебе начинает казаться, что наконец-то ты достиг мест, где не ступала нога человека, видишь вдруг бочку с соляркой. И на Севере возникла проблема если не «неволи душных городов», о которой поминал еще Пушкин, то неволи скученных поселков, тесных, неблагоустроенных жилищ, где человеку приходится проводить большую часть времени, проблема вынужденного общения в течение многих дней, месяцев, лет с одними и теми же людьми. Учесть при этом, что Север вовсе не «край сильных», как это принято писать на плакатах, исключительно мужественных людей, но людей вполне обыкновенных, точно таких, какие живут и на западе, и на юге, и в средней полосе. И вот, бытовые условия, которые психологи сочли бы неблагоприятными и для существования в средней полосе, накладываются, взаимодействуют с другими неблагоприятными — природными. Взаимодействие это не простое, в определении суммы всех этих разнообразных влияний на человека нельзя, мне кажется, ограничиться знаком сложения, в чем-то они могут и уравновешивать, взаимоуничтожать друг друга.
Автору этих строк приходилось бывать на маленькой полярной станции на берегу океана, при маяке. Жили здесь четыре человека: начальник, он же радист, другой радист, электрик, механик. Все неплохие специалисты, хорошие люди. От настоящей Большой земли станцию отделяли тысячи километров — я говорю, «от настоящей», потому что в этих условиях и ближайший поселочек казался полярникам «большой» землей. Однако и до него десятки километров сопок, двухметровых снегов, ледяных ущелий... Летом мимо станции проходили корабли. Заканчивалась короткая навигация, и начиналась жизнь в условиях почти полной изоляции, если не считать радио, весьма нерегулярной почты, случайно завернувшего охотника. Десяток раз прокрученный фильм, неизменная обстановка, знакомые до последней черточки лица. Наперед известно, кто что скажет и кто что ответит. Один из полярников показывал мне свой дневник. Записи в нем были лаконичны: «Сегодня не сказал ни слова», «Сегодня сказал с Васильичем четыре слова». Как говорят психологи, «сенсорный голод». Чрезмерно обостряется внимание к мелочам, накапливается раздражительность, которая разряжается в неожиданные вспышки по ничтожному поводу...
Трудно сказать, во что бы вылились отношения этих людей, если бы они были помещены в подобные условия искусственно, скажем в той же средней полосе, и если бы к этим условиям добавить еще бездеятельность. Но Север не дает бездельничать. То заметет пургой вход на станцию, то свалившимся со скалы камнем выбьет окно и весь коридор занесет снегом. То решат зимовщики оборудовать в сушилке ванную комнату, то устроить ледник, чтобы летом хранить добытое на охоте мясо... Это тот случай, когда минус на минус, одни экстремальные условия в сочетании с другими дают плюс. Эти люди не подбирались заранее по принципу «психологической совместимости», просто у каждого из них был опыт жизни на Севере, опыт зимовок и была также совместная работа. По окончании зимовки, то есть двух с половиной лет, проведенных на станции, полярники, разъехавшись, вспоминали о своей жизни там и друг о друге с большим теплом.
И сейчас по Северу в таких же или почти таких условиях живут и работают (и долго еще будут работать) множество людей — в экспедициях, артелях, бригадах, тех же полярных станциях. Условия эти, конечно, далеки от тех, которые в свое время были описаны Джеком Лондоном, — помните, верно, как два незадачливых аргонавта, пустившихся за «золотым руном», два «никудышника», вынужденные зазимовать в маленькой хижине, в конце концов возненавидели и убили друг друга. Современные условия, конечно, несравненно лучше, да и люди в массе другие, гораздо сильнее, культурнее, разностороннее, а главное, с заложенным в них с детства чувством коллективизма, товарищества. Но тем не менее изучение психологии отдельного человека и малых групп в условиях относительной изоляции остается одной из важных проблем в осуществлении программы адаптации человека к Крайнему Северу.
