Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1982 год
Будет щедрой осень
Когда набухают на деревьях почки и парки наполняются гомоном птиц, когда просыпаются от зимней спячки родники и арыки — в Узбекистан приходит Навруз байрами. Праздник весны и труда. Он всегда отмечается в день весеннего равноденствия.
Я встретил Навруз под Ташкентом, в Ахангаранском районе, в совхозе имени С. М. Буденного.
...Мощные звуки карнаев и гром барабанов возвестили о начале праздника. Пестрая многоголосая толпа направилась в сад. Здесь, в аллеях, накрыты длинные столы для всех, кто пришел на торжество. Традиционное угощение Навруза — кок-чай, свежие белые лепешки, горками лежащие на столах, треугольные пирожки — самса с начинкой из зелени, фрукты. И конечно, сумалак — любимый напиток сельских жителей, который готовят из пророщенных зерен пшеницы.
Перед собравшимися хлопкоробами, механизаторами, животноводами появляются двенадцать нарядных девушек — двенадцать месяцев года. В центре — самая красивая, в белом платье, в алых лентах, с пучком пшеничных ростков в руке. Это Весна. Девушка-Весна подходит к самой пожилой женщине и вручает ей — в знак почтения и уважения — традиционный ковш. Затем начинает стихотворный рассказ о делах и людях совхоза...
Праздник шел своим чередом, а я вспоминал недавнюю встречу в Джизаке с узбекским писателем Назиром Сафаровым, большим знатоком традиций и обрядов своего народа. Известно, что Навруз байрами уходит корнями в глубь веков.
— Но в чем его суть? Каким он был до революции? — спросил я Сафарова.
— Навруз,— ответил Сафаров,— это праздник единения с природой пастуха и земледельца, которые хотели жить в дружбе с силами земли и неба.
Раньше в Джизаке, рассказывал Сафаров, подготовка к празднику начиналась задолго. На дворе еще шел снег, гудел злой ветер, а в каждой семье уже ждали весну. Шили наряды. Зимние запасы: сушеные фрукты, рис — все запиралось под замок до Навруза. Радость одного дня дорого обходилась простому люду...
Последняя ночь перед праздником. То тут, то там был слышен перезвон бус и браслетов. Уже заплетены и переплетены косички на девичьих головках, накрашены усмой брови, насурмлены ресницы. Все ждали восхода солнца.
Но вот наконец забрезжил рассвет. Тотчас захлопали калитки, распахнулись ворота — и народ повалил на улицы, выкатились арбы. Пестрая толпа потекла через город. Повсюду заревели карнаи, запели сурнаи, загремели дойры.
В аллеях Хужагозиена, где веселились только женщины и дети, особенно нарядно. Вокруг большого хауза с голубоватой прозрачной водой поднимаются глинобитные террасы — супы, покрытые коврами и паласами. Тут же рядом находятся очаги для котлов, в которых готовят плов.
Невестам не разрешалось покидать супу. Они должны были встречать гостей, которые приближались к дастархану. Каждый поклон девушки сопровождался тихим звоном украшений. Руки, омытые хной, сияли кольцами и браслетами. В ушах горели серьги из бирюзы, а на груди колыхалась волна бус. Чтобы не затеряться в разноцветном таборе Хужагозиена, девушка-невеста надевала платье из атласа и жилет из бархата.
Девушка знала, что о новом ее наряде станет известно за стенами сада, где толпятся парни и среди них — ее жених. Она еще не видела его, и он тоже не имел представления о своей будущей невесте. Он рисовал ее портрет по описаниям старухи свахи, матери или сестры, которые имели доступ в ичкари — на женскую половину дома, куда не смел войти посторонний мужчина. Но сегодня Навруз — и жених сможет хоть одним глазком посмотреть на свою нареченную...
А тем временем вокруг хауза разгорался праздник. Девушки танцевали под дутар и бубен, пели. Шло состязание, горячее, вдохновенное,— талант противостоял таланту, красота спорила с красотой. В этот весенний день все лучшее, что таилось в ичкари, представало перед тысячью глаз.
До революции это был, по словам Назира Сафарова, единственный день в жизни женщины, когда она могла снять паранджу и веселиться...
И наш праздник тек рекой. Выступали уважаемые люди района. Они говорили об урожае прошлом и будущем, о подрастающем стаде молодняка, о том, как сохранены озимые культуры и подготовлена посевная техника. Все слушали с вниманием, потому что это была их повседневная жизнь и нельзя было не вспомнить о главном перед началом нового трудового сезона...
Но вот мужчины открыли огромные котлы, в пар нырнули большие черпаки. Замелькали дети, расставляя перед сидящими дымящиеся блюда с пловом.
На импровизированной сцене танцуют три девушки. Их движения спокойны, размеренны и грациозны — танцовщицы, похоже, имитируют работу на хлопковом поле. В своих нарядных национальных костюмах они сами выглядят, точно раскрывающиеся белоснежные цветы-коробочки...
Не смолкая, гремит музыка — здравствуй, Навруз, здравствуй, весна!
В. Устинюк Джизак — Ахангаранск, Узбекская ССР
Альма Новия и ее друзья
Первая лекция
Альма Новия, миловидная черноволосая девушка, объявила, что лекцию о советском здравоохранении прочтет коллега из Советского Союза. Передо мной второй и третий курсы медицинского факультета университета Манагуа. Нужно начинать. Произнести приветствие и дальше по плану прочитать обычную лекцию, какие много раз читал дома, в Союзе. Только здесь не москвичи, не сахалинцы, не свердловчане и не жители Тбилиси. Здесь никарагуанцы. С момента свержения диктатуры прошло всего три года.
Я вспоминаю про слайды, которые снимал в разное время и в разных местах. Часть их — таблицы и графики — готовил специально к лекции. Сейчас обойма их стоит в проекторе.
На экране появилось изображение. Я сошел с кафедры: она не помогала, а отделяла меня от зала. Стал говорить, глядя в глаза сидевших передо мной парней, и здесь не расстающихся с черными беретами «под Че Гевару», девушек, в лицах которых угадываются черты испанских и индейских предков.
Чтобы показать, как велика наша страна, я взял два снимка. Один сделан в Ленинграде, у нашей западной границы, другой — на восточной: извержение вулкана на Курилах. Число километров, разделяющих эти точки, не произвело заметного впечатления на слушателей. Но, узнав, что от одного места до другого больше неделя современным наземным транспортом или полсуток на реактивном лайнере, они удивленно загудели. Для нас это поразительно: от границы до границы Никарагуа несколько часов езды на автомобиле.
Чувствуя интерес зала к рассказу, забываю о волнении. Вижу, как поражает моих слушателей то, что в Советском Союзе свыше миллиона врачей — больше, из расчета на тысячу жителей, чем в любой другой стране земного шара. Для никарагуанцев — а население страны два с половиной миллиона человек — это не только невообразимо большая цифра. Нехватка врачей в Никарагуа сегодня — больной вопрос. Врачей и прежде было мало. А после свержения диктатуры многие медики, наживавшие солидные капиталы, пользуя богатеев, и не гнушавшиеся последней кордобой ( Кордоба — денежная единица Никарагуа. (Примеч. ред.). ) бедного крестьянина, бежали вслед за Сомосой.
Услышав о том, что до революции на все миллионное население Киргизии было только полтора десятка врачей, студенты отзываются: «Еще хуже, чем у нас!» А узнав, что сейчас эта советская республика обеспечена врачами лучше, чем такая развитая страна, как Италия, уверенно заявляют: «Значит, и мы сможем!»
Альма Новия, представитель организации Сандинистская молодежь «19 июля», заботливо опекающая нас с первых минут пребывания в стране, ободряюще улыбается.
Пользуясь тем, что внимание всех приковано к экрану, оглядываю помещение. Этот дом служил прежде для развлечений ближайшего окружения Сомосы. Одна стена зала снизу доверху из дымчатого стекла. Такой же дымчато-стеклянный свод потолка проглядывает через переплетение балок из темного дерева. Эти стекла гасят дневной свет, и в зале полумрак даже при самом ярком солнце. За стеклами аккуратно подстриженная зелень деревьев, бассейн с голубой водой, покрытые бархатной травой поля для игры в гольф. Продолжая говорить, я подхожу к стене: меня привлекает ряд белых точек. Оказывается, это кнопки. Под ними сохранились надписи: «официант», «повар», «швейцар»... Бывший сервис бывших господ...
Вернувшись к экрану, продолжаю рассказывать о новых методах борьбы с болезнями сердца, недавно разработанных советскими врачами, о самом большом в Европе онкологическом центре в Москве, построенном на деньги, заработанные добровольным трудом на всенародных субботниках. Рассказываю о пересадках почек, о применении лазеров для восстановления зрения, о лечении в барокамерах... Вдруг замечаю перемену в зале. Все по-прежнему смотрят на меня внимательно, но как-то напряженно-недоверчиво. Перестали записывать. Бородач в очках вытянул руку, спрашивает:
