Журнал «Наш cовременник» - Наш Современник, 2002 № 03
Довольна забавна история с поэмой Твардовского «По праву памяти», явно риторической в духе стихов: «Кто прячет прошлое ревниво, тот и с грядущим не в ладу», но превозносимой окружением поэта за ее «антисталинизм». Сам автор видел в этой своей поэме высшую точку своего гражданского мужества, связывал с нею свою жизнь, пробивался к Брежневу, чтобы опубликовать ее, требовал обсуждения в Союзе писателей и т. д. Автор «Новомирского дневника» приводит слова Твардовского, что он «собирается писать о поэме письмо на самый верх. И тех, конечно, поставит в нелегкое положение. Отношение к Сталину — это вопрос вопросов, вопрос настоящего и будущего людей — руководителей и не руководителей». Конечно, только советский литератор из числа литературных вельмож, избалованный вниманием «верхов», может так самонадеянно видеть в своих декларативных рифмованных строчках некий указующий путь государству, нечто угрожающее верхам. Тем более что сам автор поэмы — не из числа тех характеров, которые готовы на серьезное дело, на жертву.
Цену поэмы хорошо определили на том самом Западе, с постоянной оглядкой на который выделывали либеральные трюки «новомировцы». А. Кондратович пишет: «В итальянском „Экспрессо“ помещен перевод поэмы А(лександра) Т(рифоновича). В ужасном обрамлении. Текст, а на полях всюду какая-то голая девка. Это для А. Т. — как нож острый. А. Т. расстроился. Конечно, не из-за девки, неприятен сам факт. В предисловии сообщается, что поэма опубликована в ФРГ (видимо, по-немецки и в ближайшее время выйдет в „Посеве“), что в Советском Союзе она запрещена и ходит в списках. „Экспрессо“ дает перевод по одному из списков».
Вот вам и Запад, этакий спасительный свет и вся надежда тутошних прогрессистов. Поэт смотрит на свою поэму, как на величайшее творение, в котором решается «вопрос вопросов, вопрос настоящего и будущего людей», и подумывает, видимо, о благоприятной для себя реакции на Западе, а на этом Западе выходит эта поэма (долженствующая вроде бы произвести фурор) с «голой девкой» на полях, иначе на эту политическую декларацию никто бы не обратил внимания. Такова там цена литературного товара.
«Новомировская» команда держит прямо-таки в клещах своего «главного», не позволяя ему и шагу ступить самостоятельно, когда дело касается каких-то важных решений. Такова, например, история с «уходом Твардовского» с поста главного редактора «Нового мира». Командой разработан «план действий». «Возник план письма в ЦК и Политбюро». «Мы развили план действия. Нужно, чтобы отставка А. Т. была не тайной акцией, а гласной… А. Т. задумался… И вдруг спросил нас: „Ну что ж, вы думаете, что надо испить чашу до дна?“ — „Конечно“. И я с радостью почувствовал, что он переменился». Кажется, что у «главного» нет уже решительно ничего своего, личного. В письме его после просмотра подчиненными «многое добавлено, перередактировано». «Постепенно начали приходить Лакшин, Сац, Дорош. А. Т…смотрел, как читают, ждал, что скажут» и т. д. и т. п.
Герой поэмы Твардовского «Василий Теркин» честно делал то, что ему было положено делать как солдату, защитнику Родины в грозный для нее исторический час. В новых условиях, когда началась война скрытая, духовная, сам он, певец Теркина, можно сказать, генерал литературы, оказался орудием в руках вовсе не защитников России. В критике, определявшей «дух», идеологическую направленность руководимого им «Нового мира», сочился едкий нигилизм в отношении истории России, традиционных ценностей русской культуры, провоцировалось «разгосударствление» и т. д. А кто они, эти «избранные писатели», любимые авторы «Нового мира», переводившие тот же самый нигилизм на «язык прозы», объявившие себя с приходом Горбачева «апрелевцами» и «демократами», призывавшие его к репрессиям против инакомыслящих? Не они ли — эти новомировские прогрессисты, вроде Бакланова, Гранина, Быкова и прочих — ликовали, когда 3–4 октября 1993 года ельцинисты расстреляли беззащитных людей у Дома Советов? Не они ли в своем обращении к Ельцину требовали не щадить «красно-коричневых»? («Писатели требуют от правительства решительных действий», «Известия», 5 октября 1993).
Годы «перестройки», «демократических реформ» обнажили подлинную суть «Нового мира», которая в шестидесятые годы камуфлировалась «гуманистической» демагогией. В юбилейной книжке журнала (№ 1 за 1995 год — семидесятилетие «Нового мира») редакция так определила программу своей деятельности: «Мы журнал либеральный… в смысле последовательного отстаивания либеральных ценностей — незыблемости частной собственности, свободы предпринимательства, невмешательства государства в частную жизнь… Мы журнал российский, и если надо напомнить, что ж, напомним: мы не красные и не коричневые».
Либеральное прошлое журнала (при Твардовском) получило дальнейшее развитие в нынешнем откровенном, бесстыдном служении новому идолу — «либеральным ценностям» в виде «приватизации» награбленного у народа богатства («незыблемость частной собственности»), криминализации экономики («свобода предпринимательства»), самой частной жизни новых хозяев, неподсудных никаким законам. Кончились времена, когда «тьму низких истин» можно было скрывать за «возвышенным обманом» «благородных» слов (как прежде в «Новом мире» — о гуманизме, интеллектуализме, свободе личности, «личностном начале» и т. д.). Ныне прямо признается: все делают деньги, кто дает деньги, тому и служим. «Не знаю, выжили бы толстые журналы, кабы… не американский добрый дядюшка Сорос», — вещает член редколлегии «Нового мира» в «Литературной газете» от 27 декабря 1995 года. Известна цель благотворительности Сороса, этого неугомонного стервятника, кружащего над поверженной Россией, выклевывающего дивиденды из подачек нищим ученым с получением взамен ценнейшей научной информации от них, насаждающего своими «акциями» идеологию «граждан мира» с полнейшим отторжением от национальной культуры, неугодных традиций. Это относится и к литературе, к преподаванию ее в школах и вузах по соросовским программам, изгнанием из них русских классиков, наглой рекламой литературных самозванцев из «русскоязычных» деляг с двойным гражданством. Это видно и в «спектре» литературных интересов, оценок в том же «Новом мире» с немощными выходками против великих творений русской литературы и приветственным галдежом в адрес своих.
В свое время я подробно писал об этом в статье «Либеральные ценности. По страницам журнала „Новый мир“» («Молодая гвардия», 1996, № 4), а здесь остановлюсь на исповеди очередного главного редактора «Нового мира» С. Залыгина «Моя демократия». Исповедь эта должна убедить «демократов», что автор ее — верный их слуга. Он заверяет своих хозяев: «Большего демократа, чем Андрей Дмитриевич (Сахаров), я в жизни своей не встречал: узнав его, я получил новые понятия о демократизме. Слишком, слишком поздно». «Сергей Адамович Ковалев — противник войны в Чечне, причем с самого ее начала. Не только коммунисты, но и большинство демократов его не слушали». «Я даже думаю, что Горбачев предотвратил бы войну в Чечне». Солженицын «сыграл в нашем демократическом осознании роль не меньшую, чем Толстой». Главный враг данного «демократа», конечно, Сталин, его он называет «типичным бомжем» и не может ему простить того, что он уничтожил «все дореволюционное руководство партией» (то есть вcex этих зиновьевых, каменевых-бухариных и прочих из «пятой колонны», внуки которых, нынешние демократы, взяли реванш, уничтожив великое государство, созданное Сталиным). Поливаются грязью нынешние лидеры народно-патриотического лагеря, бывший ЦК партии, что не помешало автору в свое время благодаря тому же ЦК перебраться из провинции в Москву и получить квартиру в генеральском кагэбэшном доме. И о народе: «Мы говорим: большевистский террор. А ведь террор поначалу выдумали не большевики: народ выдумал». И заключает обличитель «нашей исторической несостоятельности» таким выводом: «Может, наши беспредельные пространства в том виноваты».
Ну зачем ставить во главе «Нового мира» какого-нибудь помешанного на русофобстве Померанца, когда ту же роль с не меньшим рвением может исполнить русак-сибиряк? И Залыгин старается изо вcex сил, печатая в своем журнале аж в трех номерах гнусные наветы одной ученой парочки на Шолохова как якобы фиктивного автора «Тихого Дона» (1993, № 5, 6; 1995, № 11). Виновником нынешней мафиозности в стране объявляется русское крестьянство, «крестьянский традиционализм» (Ю. Каграманов. Чужое и свое. 1995, № 6). Одобрение расстрела 3–4 октября 1993 года смакуется с религиозным ханжеством, обвинением «русских шовинистов» в апостасии — отпадении от Бога (В. Тростников. Красно-коричневые — ярлык или реальность? 1994, № 10). Стряпается якобы многовековая предыстория «современного фашизма» в России. Россия именуется родиной фашизма, перекинувшегося оттуда в Германию (Г. Померанц. Разрушительные тенденции в русской культуре, 1995, № 8). И т. д. и т. д. — все в таком же духе русоненавистничества. И тон задают в последнее время вернувшиеся в Россию эмигранты вроде Ю. Кублановского, именующего Сталина «параноиком» (значит, и великое государство во главе со Сталиным было таковым же), Солженицына, повторившего в шестом номере «Нового мира» за 2000 год свои давние слова о том, что Твардовского «смололо жестокое проклятое советское сорокалетие».
