Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1981 год
— Т-товарищ капитан, у нас пожар! Горят в-выхлопные трубы!
На мгновение я остолбенел, а затем спросил:
— Где стармех?!
— На объекте пожара.
— Добро! Ликвидируйте пожар силами машинной вахты!
Я вставил трубку прямой связи «машина—рубка» в гнездо, и мысли лихорадочно закружились в голове. Собственно, никакого «добра» не было, а был пожар...
В это время вахтенный помощник с мостика доложил через переговорную трубку, что машина сбавила ход до среднего.
«Так, начинается,— подумал я,— теперь закуривай...»
Бедствия страшнее пожара, верно, не придумаешь для парусника; деревянный палубный настил по всей длине судна, километры смоленых тросов, тысячи квадратных метров парусины — превосходная пища для огня, и поэтому страшное слово «пожар» в первый момент действовало гипнотически, сковывало волю и сеяло растерянность. И только в следующие минуты возникала мысль, как не дать пожару распространиться, локализовать его.
Вера в людей инструкциями не предусматривается, но сколько раз выручала она из беды... Зная, что тушением пожара в машине руководит стармех, я отказался от первого побуждения объявить пожарную тревогу. Какую реакцию могла вызвать тревога среди людей, впервые попавших в штормовую передрягу, да еще с пожаром, трудно сказать: сам пожар не требовал большого скопления народа в помещении выхлопных труб, где и без того повернуться негде... «На судне должно быть все спокойно»,— решил я и отдернул руку, занесенную над кнопкой аврального звонка громкого боя.
«Нужно ложиться на обратный курс, уйти из пролива и отстояться за островом Анхольт, который мы миновали рано утром»,— решил я и вышел на палубу к рулевым.
Рулевые — двое курсантов-первокурсников и матрос-инструктор — сосредоточенно ворочали огромный штурвал, стараясь удержать судно на курсе. Штурвал был связан системой стальных тросов с пером руля за кормой, в которое били неистовые волны Каттегата. По тому, как рулевые закусывали нижнюю губу, налегая на штурвал, чувствовалось, как тяжело им приходится. Я узнал обоих курсантов — они были из группы Терехова: один — небольшого роста, с круглым детским лицом, которое пылало на ветру; другой — худощавый, в нахлобученной на глаза фуражке; я помнил, как он на собрании все порывался острить. Теперь ему не до шуток: он был суров, как сто моряков кряду. Матрос-инструктор Чубрик, ладно сложенный крепкошеий молодой человек, надежный и опытный, наглядно демонстрировал курсантам, как следует нести вахту на руле в шторм, всем своим видом показывая «делай, как я».
Они были настолько увлечены работой, пытаясь к тому же устоять на скользкой палубе, что даже не сразу расслышали мое приказание «положить руль на борт».
Курсанты очень старались: они буквально висели на спицах штурвала и не могли понять, почему судно, изменив курс градусов на двадцать, дальше не поворачивало. А мне стало не по себе: судно перестало слушаться руля — недоставало мощности двигателей. Оставалось только уповать на то, чтобы ветер не зашел к северу, потому что тогда барк сам собой изменил бы курс относительно ветра и направился к скалистым берегам Швеции...
Я ждал стармеха с докладом в штурманской рубке, облокотясь о край штурманского стола, тяжелого и широкого, как комод, с многими ящиками и отделениями, в которых хранятся карты, пособия и хронометры. Едва стармех появился в дверях, я по виду его понял, что с пожаром покончено.
Стармех вытянул из заднего кармана брюк портсигар и достал «Приму».
— Порядок,— сказал он, выпустив струйку дыма, и с удовлетворением огляделся. Я знал, что Николай Васильевич питал прямо-таки профессиональное почтение ко всяким приборам и с удовольствием вслушивался в их въедливое зудение.
Я смотрел на его закопченное лицо, перепачканную одежду и с досадой думал, что, в свою очередь, ничем не могу его порадовать, потому что с уменьшением числа оборотов двигателей судно перестало слушаться руля и его стало потихоньку сносить на банки Миддельгрунд, находящиеся справа по курсу.
— Никто не пострадал?
— Обошлось,— ответил стармех и обеспокоенно поглядел на меня.— Я понимаю, с такой скоростью нам не выгрести.
Кивнув, я взял измеритель и поманил стармеха к карте.
— Видишь? — я ткнул иглой измерителя в нанесенные на карту банки с двухметровыми глубинами над ними и заглянул стармеху в глаза.— Ты понимаешь, Васильич,— сказал я медленно и сам заметил, как тяжело мне было сейчас отчетливо произносить слова,— нам нужна скорость, очень нужна...
— Если мы прибавим оборотов, другая выхлопная труба вспыхнет обязательно — она у нас сейчас наветренная. Ремонт подветренной трубы меньше чем через час не сделать.
Я тоже понимал стармеха — он мог бы и не говорить о трубах,— это я его вынудил. Нужно искать другой выход. Оставалась одна надежда, призрачная и неверная в условиях почти ураганной обстановки, но достаточная, чтобы таковой оставаться, и заключалась она в использовании парусов.
— Скажу только тебе, Васильич,— я говорил тихо, голос мой звучал слабо и неубедительно,— ветер порывами ураганный, и судно не слушается руля. Барк выбрал себе курс и идет сам собой. Меньше чем через час мы окажемся на банках Миддельгрунд...
Норд-вест в Каттегате разошелся вовсю. Когда я поднялся на мостик, увидел: корпус судна, вздымаясь на гребнях волн, сотрясался от киля до клотиков и сильно запрокидывался на правый борт.
Ветер гулял по мостику и творил что хотел: заливал соленой водой выносные приборы, поминутно забрасывал полы плаща вахтенного помощника ему на голову, рвал одежду с плеч, трепал над мостиком обрывки снастей и шнуров...
Добравшись до лобового фальшборта, который ограждал мостик спереди, я вцепился в него и ощутил под ладонями мокрую шершавую поверхность — морскую соль.
Я перевел взгляд туда, где справа по курсу торчала темная башня маяка, за которым тянулась далекая, сизая в дымке и рваная по верхнему краю гряда шведского берега, а перед маяком белой извивающейся, как змея, лентой пенилась полоса бурунов над каменистыми банками.
— Пеленг на маяк не меняется,— доложил вахтенный помощник.
«Пеленг не меняется,— подумал я.— Вот так возникает опасность столкновения, когда два судна идут на сближение, и одному из них надлежит менять курс. А тут курс менять должен только я. Но как?» Память, как назло, молчала, не подсказывала никакого решения...
Особенности нашего барка были знакомы мне давно: я начинал плавать на нем старшим помощником и знал на этом паруснике каждую щелку; изучил и его строптивый характер — судно, как человек, имеет свой характер, свои особенности поведения при плавании в шторм, во льду, на течении. Например, я знал, что на нашем барке исключалась встреча шторма грудью — судно в этом случае теряло способность двигаться вперед, и нужно было поэтому всегда уходить от шторма. Но пролив не море, в нем — строгий огражденный фарватер, и отклонение от него означает смертельную опасность,— вот и сейчас барк вынесло с фарватера и тащило прямо на банки, отвернуть от которых я еще не нашел возможности. А потом трижды глупо ломиться навстречу ветру и волне, которые не дают сделать ни шагу вперед. Но надо признаться, что я проявил непростительную беспечность, понадеялся, что шторм закончится очень быстро, не сделал поправки на возможную потерю скорости и последующую в результате этого опасную ситуацию — повернуть в проливе можно только назад, а назад судно теперь поворачивать не хотело...
Почему-то в голову лезли всякие способы, которые уменьшили бы вероятность посадки на мель: вместо того чтобы думать о том, каким образом заставить судно повернуть назад, я размышлял, что на всякий случай не мешало стравить в воду по две смычки якорной цепи — по пятьдесят метров с каждого борта — это могло бы задержать судно на больших глубинах при дрейфе к мели. Я даже позвонил в машинное отделение и сказал, чтобы там проверили работу всех водоотливных насосов. Но из-за шума ветра пришлось кричать в трубку, и получилось, что я вроде бы запаниковал, и сердито, злясь на самого себя, с лязгом вставил в металлическое гнездо массивную телефонную трубку.
У вахтенного помощника был странный, отсутствующий взгляд, и я понял, что он слышал мой приказ относительно насосов и теперь изо всех сил пытается выдавить улыбку, а получается черт знает что,— нужно было на малое время отвлечь его, занять каким-нибудь другим делом, не связанным с наблюдением.
— Прошу вас,— обратился я к нему,— найдите вахтенного боцмана и передайте, чтобы он собрал парусную вахту к бизань-мачте (последняя, кормовая мачта, у барка — с вооружением косых парусов), потом пусть поднимется на мостик. И еще — пожалуйста, определите поточнее место судна.
