Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год
В середине XIX века португальский врач Гомес химическим путем извлек из древесной коры хинного дерева алкалоидное вещество. Это положило начало хинной индустрии. Во многих странах открылись фабрики, требующие сырья. Голландские ботаники начали выращивать хинное дерево на острове Ява. Дерево прижилось, обрело там свою вторую родину.
В Европу, в нашу страну, хинное дерево было переселено гораздо позже и в не совсем обычном виде. Но прежде чем рассказать о его третьей родине — нашем Черноморском побережье, расскажу о человеке, совершившем этот научный подвиг.
II. «Колдун» из Осташкова
Деревянный Осташков, вокруг озера, леса... С детства Михаил любил ходить по чаще один. Мальчишки аукаются, гогочут, только грибы спугивают. Поставит он полное уже берестяное лукошко, растянется на духмяной траве. Слушает, о чем молчит лес. Не скучно было ему одному в лесу.
Когда надумал уезжать из Осташкова, поступать в химико-фармацевтический институт, пошел прощаться с лесом. Научиться делать лекарства, убивать боль и смерть... Это, пожалуй, ему по душе. Сейчас, после стольких лет разрухи и голода, после гражданской войны, остались непобежденные враги — эпидемии. Лекарства нужны народу не меньше, чем хлеб...
Смутно представлял он себе науку о лекарстве. Думал, что наука эта — одна химия. Очень далекая от родного леса. Потому неожиданной радостью стало для первокурсника открытие: чуть ли не половина всех лекарств готовится из растений. Как-то не улавливал он раньше связи между светлыми лесными колокольчиками, нанизанными на тонкий стебелек, и темным аптечным пузырьком ландышевых капель. Не знал, что алоэ, истекающее на изломе густой слезой, жирный комнатный цветок, который в Осташкове матери навязывали дочерям в приданое, наукой принят в лекарства. Из трех путей: в аптеку, на фармацевтическое предприятие, к лекарственным растениям — Михаил выбрал последний.
Род Молодожниковых шел от крестьянского корня. Предки Михаила сеяли рожь, сажали картошку. Потомок их захотел вырастить хинное дерево. Студент мечтал сделать то, чего не смогли добиться за сорок лет видные ученые. С этой мыслью пошел он в аспирантуру. Встреча с директором Всесоюзного института растениеводства Николаем Ивановичем Вавиловым укрепила его решение стать интродуктором.
Произносишь это слово, будто поднимаешься по крутой лестнице. Ин-тро-дук-тор. Так и хочется остановиться, передохнуть. Сложное, трудное слово. Работа еще сложнее. Чтобы заставить жить на чужой земле растения, надо годами выяснять их привычки и капризы. Кому нужна влага, кому свет, кому особо удобренная почва. Надо знать особенности тех стран, где растение чувствует себя дома, изучить каждый вид его рода. Например, в роде хинного дерева более ста видов! Но знать все — это еще мало. Надо уметь терпеливо ждать. Уметь не опускать рук при неизбежных ошибках. И начинать все сначала.
В стране было много больных малярией. Наркомздрав запрашивал не менее 600 тонн хинина в год. Наркомфин резал фонды на покупку машин, выкраивал золотые рубли. К тому же капиталисты не горели желанием продавать хинин большевикам. Свое лекарственное сырье могло решить большую государственную проблему.
Опыт приручения хинного дерева только множил загадки. У себя, в родных горах, оно забиралось на высоту 2900 метров, где сквозь вечный густой туман не пробивалось солнце. Почему переселенец гибнет в, казалось бы, лучших условиях? Одни специалисты объясняли это ненадежностью индийских и яванских сортов. Послать экспедицию в Перу и Боливию, настаивали они, искать селекционный материал в Андах, ближе к линии вечных снегов. Другие стояли за индийские и яванские сорта. Уверяли — у нас, в Батуми, даже при самых низких температурах теплее, чем в иных районах хинной культуры... При полной неясности научных рекомендаций молодой исследователь Михаил Молодожников начал работу в Сухумском отделении Всесоюзного института растениеводства. Начал с твердой решимостью сломить сопротивление тропического упрямца.
Минул год, как упавший в колодец камень. В отчете пришлось писать: «Полученные предварительно данные далеко не удовлетворяют...» Себе Молодожников признавался в худшем: приучить хинное дерево к вашему климату нельзя. Механическое перенесение опыта Индии и Явы в аналогичные якобы условия невозможно. Аналогичных условий нет и не будет! Дерево может жить зимой только под дорогим стеклянным укрытием. Надежда на хинный лес далека, как Луна от Земли! Но если есть такая уверенность, можно ли бросать на ветер народные деньги? Экспериментировать еще год... десять лет и писать в институт: «полученные предварительно данные...» Честно отказаться?
Молодожников помнил совет своего учителя Николая Ивановича Вавилова. «Становитесь на глобус», — не раз говорил он ученикам. Только сведения, собранные со всего земного шара, подскажут новый ход мысли; научитесь отбирать и улучшать ценности, созданные природой и человечеством. Так примерно толковался этот вавиловский афоризм. Михаил отправился в экспедицию... по библиотекам. Читал массивные фолианты, залежавшиеся на полках брошюры, просматривал периодику прошлого столетия. Переводил иностранную литературу...
В одном из журналов трехлетней давности Молодожников наткнулся на реферат Миуры Ихахиро. Японский исследователь вскользь сообщал, что в ветвях и листьях хинного дерева обнаружены алкалоиды. Никто из хинологов не обратил на это внимания. Молодожников задумался: надо ли ждать, когда дерево обрастет корой? Что, если брать алкалоиды прямо у сеянцев... Вопрос: есть ли они в листьях молодой поросли? Страницы другой старой книги рассказали о предположении голландца Лотси. Ученый исследовал хинное дерево микрохимическим анализом. По его мнению, алкалоиды возникают сначала в листьях, потом из них попадают в кору. Одним словом, стоило, очень стоило допросить листья!
Три столетия подряд люди ценили только кору хинного дерева. От посева до первого урожая надо было ждать 6—7 лет. Под стеклом теплицы дерево растет вдвое дольше. Молодожников предложил самый быстрый и дешевый способ: снимать урожай стеблей и листьев на втором году жизни хинного дерева. К этому он пришел, изучив опыт гераниеводства.
В садах французской Ривьеры, в Испании и Алжире летом и зимой цветет герань. На родной земле Южной Африки кусты ее вырастают с яблоню. Из листьев такой герани добывают масло. Прозрачное и желтое, как мед, пахнущее розой. На Черноморском побережье тоже научились выращивать герань для нужд парфюмерной промышленности. Зимой африканское растение в условиях наших субтропиков мерзнет и гибнет. Поэтому зимой готовили рассаду в теплицах. Весной высаживали молодые побеги под открытое небо и жаркое солнце. Герань чувствовала себя как в Африке. Но к осени косили весь урожай под корень. Таким образом кусты превращались в траву, дающую масло. Этот остроумный способ «обмана» строптивой герани перенес Молодожников на свои опыты.
Шесть лет, складывающихся из тревожных дней и бессонных ночей, добивался человек своего. Дерево сопротивлялось, не желало принимать предложенные условия, гибло... и постепенно сдавалось. «Колдун», — говорили о Михаиле друзья. «Я берег эту плантацию пуще жизни», — признавался Молодожников. Побежденное дерево стало травой. Добытый из нее «хинет», очень близкий по качеству к импортному хинину, испытанный в самый разгар эпидемии, получил «добро» клиницистов. За шесть лет старший научный работник Сухумской станции с помощью других молодых хинологов: П. Кибальчича, А. Фогеля, К. Момот — в основном успешно решил некоторые вопросы освоения хинной культуры в СССР. На далеком острове Ява времени от первых посадок до получения первого промышленного сырья ушло в три раза больше. Оригинальный метод выращивания однолетнего «дерева» получил горячую поддержку и помощь Вавилова. Статью Молодожникова опубликовали в научном сборнике. В предисловии к сборнику о работе исследователя было сказано: «Нигде в мире не имелось столь дерзкой и смелой постановки вопроса и опыта в освоении типично тропической культуры в самой суровой субтропической зоне на 42—43° северной широты».
III. Тропики в субтропиках
Так вот, есть у нас в стране «суровые субтропики» — Черноморское побережье Абхазии и Аджарии. Здесь проходит северная граница субтропиков. На Черное море дышит Арктика. Наши горы не могут защитить от нее побережье зимой. А для растения сырой холод пагубнее, чем сухой мороз. Зато летом в наших субтропиках и влажно и очень жарко. Такая погода мало-мальски пригодна для пришельцев из банной тропической духоты. Поэтому попытки переселять сюда экзотические растения даже с экватора возможны, но, как убедились исследователи на примере того же хинного дерева, нелегки.
Я приехала в Кобулети ранней весной. И успела еще захватить пору «сырого холода». Зябкая рассада нежилась и дремала за стеклами теплиц. Производственные поля совхоза и опытной станции были покуда черными и пустыми. С серого, словно не выспавшегося, неба неохотно моросил дождь. В эти дни Молодожникова можно было застать в кабинете. С восьми утра до восьми вечера. Но поговорить — не очень. Весь день в кабинете толкался народ. Приходили за советом, за помощью. Аспиранты, кандидаты наук, лаборанты... Всем уделял Михаил Михайлович внимание. Исключая меня.
