Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год
И Лысенко объяснил, что такое весенний дождь для пустыни, для овцеводческого хозяйства. За месяц-полтора на выжженных солнцем песках успевают вымахать в человеческий рост травы. Бурно вырастают торопящиеся жить многочисленные эфемеры, появляется невысокая осочка — иляк, любимая всеми пустынными животными. На весенних пастбищах ягнята растут не по дням, а по часам. Отары тучнеют, откармливаются, набираются сил, откладывая жир в курдюки, запасаясь питательными веществами на время летней засухи и зимней бескормицы. К тому же высохшая трава, как сено на корню, кормит овец и летом и зимой. Выходит, чем больше дождей, тем больше кормов на год.
В прежние времена сухая весна грозила массовым падежом овец от голода. Теперь каждый совхоз приберегает «страховой» запас, чтоб даже в снежную зиму овцы не голодали. Но если выдастся засушливая весна, то запасы надо делать очень большие, а это хозяйству невыгодно.
— Овца хороша до тех пор, пока обходится подножным кормом, — подытожил Лысенко.
Теперь и я, глядя на сгущающиеся облака, стал, как и Аманмурадов, уверять себя, что на небе их нет и встреча с дождем нам не грозит...
По раскопкам в Анау (древнейшее поселение человека в песках) ученым удалось установить, что еще в седьмом тысячелетии до нашей эры в хозяйстве человека была домашняя овца. Но каракульская порода не является родственницей тех животных, которые походили более на дикого барана, встречающегося еще кое-где в предгорьях Копетдага. По одной версии, овцы каракульской породы пришли сюда, в каракумские пески, из монгольских степей вместе с кочевниками. Так или иначе в настоящее время каракульская овца признана эталоном приспособления живого организма к экстремальным условиям жизни в наиболее засушливых местах пустыни. Она привычно переносит и лютую жару, и холод, и голодовки, неприхотлива в кормах. Она поедает зимой даже ядовитые полыни; привычно пьет полусоленую воду, что дает возможность чабанам производить смену пастбищ, сохраняя отаву; перепахивает копытцами пески, не давая им запекаться коркой, вызывая к жизни растительность, и вообще является незаменимым звеном в экологической цепи пустыни, издавна позволяя человеку существовать в песках.
Овцы дают возможность выращивать на песках, более ни для чего не пригодных, в буквальном смысле слитки золота. И дебет таких необычных «приисков» Туркмении, как сказали мне в Институте пустынь в Ашхабаде, равен ни много ни мало двум пудам ценного металла в день. Не считая мяса, получаемого при этом, Туркменские овцеводы, хотя и имеют не самые крупные стада каракульских овец в нашей стране, но благодаря необычным условиям климата Каракумов производят самый высококачественный каракуль, за который платят золотом на международных аукционах.
Надо сказать, что в разведение каракульских овец вложен немалый труд сотрудников Института пустынь АН Туркменской ССР, и прежде всего академика Нины Трофимовны Нечаевой. Исследования Нечаевой и ее коллег — разработка научных основ и методов коренного улучшения пустынных пастбищ Средней Азии, внедрение их в производство — представлены на соискание Государственной премии.
К сожалению, встретиться с самой Нечаевой мне не удалось, ее не было в Ашхабаде. Но верный ее сотрудник Сергей Яковлевич Приходько рассказал о разработанном лабораторией фитомелиорации методе подсева. Он заключался в полосной распашке определенных участков пустыни: землю распахивают через равные промежутки и высевают семена, заделанные в специальные гранулы, в строго определенные сроки. За этой вроде бы простой схемой, как это чаще всего и бывает, скрывался кропотливейший труд экспериментаторов. Разработка методики потребовала от фитомелиораторов почти четверть века. Ведь каждый эксперимент, ставившийся на стационарах института, требовал наблюдения в течение нескольких лет. Только тогда можно было понять причины неудач, если они были, и повторить все снова.
Не особенно словоохотливый Сергей Яковлевич, чтоб мне легче было понять работу лаборатории, вытащил из стола фотографии, где на опытных участках красовались полутора-двухметровые кусты чогона и саксаула — отличный зимний корм для овец; на таких пастбищах можно обходиться без «страховых» запасов. Культурные пастбища бессменно «работают» до двадцати пяти лет и окупаются в три-четыре года. Случайно в руки мне попалась фотография, где Приходько, совсем еще молодой парнишка, роет лопатой землянку.
— Вот, — перехватив фотографию, которую Приходько хотел было, смутившись, спрятать, сказала сотрудница лаборатории, принимавшая участие в разговоре, — так они и жили, чтоб быть со своим участком постоянно рядом. В этой землянке он ревматизм заработал и едва туберкулез не прихватил...
— Да будет тебе, — сердито остановил ее Сергей Яковлевич. А мне припомнилось, что и Нечаевой нелегко далась эта работа, ради которой она переехала жить в Туркмению всей семьей. Во время Ашхабадского землетрясения семья погибла, ей тогда чудом удалось уцелеть, но долгое время, как всякая мать, она не признавала радости спасения...
Я разговаривал и с доктором наук Виктором Николаевичем Николаевым, составлявшим под руководством Нечаевой первую обзорную карту пустынных пастбищ Туркмении. Эта карта показывала типы существующей во всех районах пустыни растительности, классифицировала их с точки зрения «аппетита» овцы, рекомендовала наиболее продуктивный режим пастбищ. Она давала также представление о потенциальных возможностях пастбищ, указывала, где нужно обводнять их, где рыть новые колодцы.
Создание этой карты заняло у Николаева восемь лет — восемь лет неустанных «челночных» разъездов по пескам. Виктор Николаевич проехал пустыню из конца в конец и, без преувеличения можно сказать, знает ее теперь «как свои пять пальцев». Я спрашиваю его, были ли за эти годы разъездов по пустыне трудности, опасности.
— Пустыня страшна тем, кто ее не любит и не знает, — ответил Николаев. — У меня же был прекрасный наставник, влюбленный в Каракумы и научивший всех нас, тогда студентов, относиться к пустыне с уважением. Это был удивительной судьбы человек, получивший за свои труды ученую степень без высшего образования, — Иван Александрович Мосолов. В прошлом балтийский моряк, он помогал здесь устанавливать Советскую власть. Многие старики туркмены помнят его и сейчас, называют Иван-ага. Все тропы пустыни Мосолов изучил с дотошностью прирожденного проводника, водил по ним первые отряды пастбищно-исследовательских экспедиций. Мы объезжали пустыню, пользуясь составленными им картами, наученные его советами, как отыскать колодец и без карты. Иногда попадали в тяжелые ситуации: едем к колодцу, чтобы запастись водой, а ее нет... Добираемся до другого колодца, в жару, под палящим солнцем, по пескам, без надежды найти воду и там... И все-таки по сравнению с тем, что испытывали исследовательские отряды Ивана Александровича, разве это можно назвать опасностью? Мосолов рассказывал, что, прежде чем подойти к колодцу, они подолгу лежали, затаившись, высматривая, не засели ли там басмачи. А набрав воды, тут же скрывались, уходили в пустыню. Вот им, — закончил Николаев, — было действительно трудно...
Мы подъезжали к совхозу «Большевик». Дорога петляла по барханам, вздымавшимся, словно океанские волны. Они ненадолго возносили нас на свои гребни, давая возможность окинуть взором окрестности, взглянуть на заросшее камышом мутное русло Мургаба и усыхающие озерки. Кое-где на их берегах стояли рыбаки, заставляя меня удивляться непривычному виду пустыни. Когда мы совсем было приблизились к совхозному поселку и к гостинице, где бродили воспетые чайханщиком газели, машина внезапно свернула с большака на проселок. «В «Красный партизан» заехать надо, — пояснил Аманмурадов. — Совхоз тоже очень известный, с «Большевиком» соревнуется».
Едва мы подъехали к дому директора совхоза, как с неба прыснуло. Дождик был совсем легкий, по-весеннему теплый. Седовласый Баба Джуманиязов, вышедший нас встречать, с довольной улыбкой воздел руки к небу и пригласил следовать в свой дом, где сразу же ловко затерялись в комнатах одиннадцать душ его семейства. По современным туркменским понятиям, семья была не особенно многочисленной.
— Ничего не попишешь, — сказал Лысенко. — Пока дождь не пройдет, придется нам погостить здесь. Баба, хоть в аллаха и не верит, народные традиции гостеприимства никогда не нарушит. А обычай гласит: гостя, привезшего с собой дождь, держать и угощать, чтоб ему не скоро захотелось уехать.
— А как же с «Большевиком»? — поинтересовался я.
— Они же соседи, сейчас его директора пригласят.
И верно. Не прошло и получаса, как у калитки появился Ата Аллабердыев. Небольшого роста, крепкий, как камень, дядечка с настороженно-веселой ухмылкой. Баба усадил его по левую сторону от себя, сказав, что дорогой сосед до того, как возглавить «Большевик», восемь лет работал в «Красном партизане», но, став директором, родного совхоза не пощадил. Год за годом обставлял его в соревновании, обгоняя по приросту молодняка. Аллабердыев хитро и довольно посмеивался.
