Юрий Пивоваров - Архив Смагина
Деньги были нужны – сермяжная правда. Очень нужны! Но тратить-то их нельзя – старая школа – дорогая школа запрещала. Виктор мог подключить свои связи и без особого труда вычислить кредитора. Но интуиция подсказывала: если ошибка, то через день-другой всё выяснится. А вот чуйка кричала: нет, не ошибка это, мой дорогой Виктор, это продолжение неприятностей, и никого ты не вычислишь. Пришёл человек в сберкассу, назвался Кладовым или там Алмазовым и перечислил. В напряжённой борьбе мнений победила чуйка.
Победа эта выразилась в том, что к вечеру Виктор получил по почте на домашний адрес пакет. На роскошной калитке звонков было два – один для посетителей и гостей большого и совсем недавно приветливого дома, второй – в сторонке, возле прорези почтового ящика, понятно, для кого. Прозвенел второй звонок – сигнал специфический. Идти было лень, ждать было нечего. Пришлось заставить себя, вознаграждение за мужество – пакет. Не хотелось открывать, но открыл. Вытряхнул на стол.
Выпало две бумаги. Один документ – на фирменном бланке, серьёзный документ. А именно свидетельство о смерти. Бумага слегка трепетала в трясущихся руках и сообщала, что некий гражданин Кокошин ушёл из жизни совсем недавно, с неделю назад. Кто такой гражданин Кокошин, явно растерявшийся гражданин Фабрикант не знал. Он попытался вспомнить – не получилось. Попытался вспомнить, что было неделю назад, в день смерти означенного гражданина. Туман, сплошной туман. Полистал рабочий календарь, попытался разобраться в корявых записях – туман не рассеялся. На всякий случай крупно пометил дату фломастером – пригодится, может, придётся наводить справки. Взял вторую бумажку – обыкновенный листок ксероксной бумаги, а на нём крупными буквами выведено на принтере: «Хорошая работа!»
Вот такие пассажи иногда случаются в подлунном мире. Менее всего в нём устраивал Виктора тот факт, что являлся участником странной и несколько зловещей истории именно он. К трём затянувшимся и одному свежему судебному разбирательству, двум откровенным наездам бизнес-партнёров, готовых обратиться за поддержкой к бандитам, растущей тяге к спиртному и вытекающему отсюда иррациональному состоянию души прибавилась ещё одно пока ещё щекотливое, но грозящее перерасти в основательную занозу обстоятельство.
Когда через несколько дней поступил второй платёж с уже известной формулировкой, Виктор не удивился. Сумма – весёлая, но пугала. Без особых эмоций он прореагировал и на доставленный домой пакет. А вот вскрывать не хотелось, очень не хотелось. Но что делать? Опять две бумаги. Одна – свидетельство, подводившее итоги земного пути гражданина Бергера, во всех отношениях Виктору не знакомого. Вторая – такой же, как и в прошлый раз, лист с уже известной фразой «Хорошая работа!» и какими-то пока не понятными буквами и цифрами. Виктор глянул на дату кончины – два дня назад. Это какое число? Понятно. В этот день он напился до невменяемого состояния и домой его доставил водитель. Проснувшись, долго не мог понять: кто, где, зачем и даже за что? Похмелился – вспомнил. Зафиксировал и эту дату – крупно, размашисто. Обвёл, как и предыдущую, синим фломастером.
Виктор хлебнул коньяка и решил: это конец! Конец форменный, бесповоротный и необратимый. Но ведь не может же быть вот так – просто, глупо и настолько непонятно, что и думать не хочется. И всё же рано, решил Виктор, надо разобраться, хотя бы попытаться. Он тупо смотрел на второй листок. Ниже похвалы «за работу» размещалась надпись: «КЛАД 4. 4. 87. 122».
Деньги, поступившие от Кладова, какой-то таинственный «клад» порождали в кипящем мозгу, как ни странно, агонирующий образ надежды – нелепой, надуманной и всё же небеспочвенной. А вдруг? Друг детства, почитатель, человек, который чем-то обязан и внезапно вспомнивший и получивший от судьбы возможность отблагодарить, добрый волшебник… Мало ли что может случиться в этой многосложной жизни? Но не вяжется – коряво как-то. А жизнь сейчас не корявая? А его величество случай разве иногда не решает всё? Решает, решает, но это не тот случай. Причём здесь эти смерти, эти люди. Виктор ещё раз приложился к бутылке – из горла, не до изысков. Посмотрел возраст умерших: первый —58 лет, второй – 56. Не старики, не старики. Какая здесь связь? Ничего не понятно. Если бы личности уточнить… А что это даст? Полноту картины? Стоп, и всё же – о каком кладе идёт речь?
Вечер, почти ночь, издёрганные нервы, большой дом, пустой двор, дела – швах, большое, но уже не так любимое кресло, третья пачка сигарет за день, коньяк уже не спасает. Виктор выключил свет и подошёл к окну, оно выходило во двор. Если взяли в оборот, значит, следят. Тёмное небо, звёзд не видно, унылый двор, пожухлая неухоженная трава, собственное отражение в окне. Не видно ни шпионов, ни снайперов, ни громил с битами. Никого. И понятно, что их быть и может. Почему понятно, Виктор не мог объяснить даже себе. А что касается посторонних, то пока такие вопросы никто не задавал, и это радовало. Голова ещё соображала: перестал ездить за рулём пьяным; спасает служебная машина и водитель. Он, кстати, судя по поведению, скоро сбежит. Но личная машина – в гараже, какие удалые мысли могут посетить этой или другой ночью? Может, её как-то сломать безвозвратно? Нет, рано.
Неприятности и довольно серьёзные случались у Виктора и ранее. И тогда подставляли своё не могучее и кривое плечо водочка и коньячок. Но в те сложные периоды Виктор Фабрикант всегда нутром чуял: это ненадолго, это пройдёт, это от перегрузок – нервы. И у него были свои пути преодоления подброшенного коварной судьбой кризиса, так он называл мужские критические дни. Он интуитивно определял пик падения и помаленьку упрямо выползал. Отжиманья от пола – так, что виски лопались, избиение ни в чём не повинной боксёрской груши – до помутнения в глазах и седьмого пота, редактирование собственных философских сентенций, хранимых в потрёпанной пухлой папке… Раньше этот мощный джентльменский набор помогал. Теперь проверенные приёмы не срабатывали по той простой причине, что не хватало сил к ним не то что приступить. А даже приблизиться.
Обложили? Врагов не видно, грехов, требующих ответственности, не так уж много. Зачем, кому нужна эта то ли шарада, то ли клоунада? А клоун кто? Понятно – кто.
8
Морское танго
Дед Михаил стоял на берегу. С моря дул слабый ветерок, волна – так себе. Замеченный им в море предмет, покачиваясь, приближался. В воду лезть не было смысла: и так прибьёт. И прибило. Туша крупного дельфина подплыла к берегу, развернулась и упёрлась в мель. Дед осмотрел погибшего обитателя водных пучин сначала стоя, затем присел на корточки. Брюхо начисто вырвано, на его месте зияла огромная рана. Запаха не было – погиб дельфин недавно. По камням так потаскать не могло, прожорливая мелочь какая объесть – не успела бы, да и какой должны быть эта мелочь?
Дед Михаил ступил в воду, схватил дельфина за хвост и вытащил, насколько смог, на берег. Такого он не видел, но рассказывали. «Словно срезало, – подумал он, – может винтом? Нет, не винтом, винтом – не так». Но если руку на сердце, кто действительно знает, как оно на самом деле винтом? Показать гостям? Или спрятать? Куда ж его спрячешь? Какой зверь мог так покалечить? Получается – гад!
…Чай решили пить на верхней веранде. Свежий воздух, красота, ради такого чуда стоит жить и бороться, подумал Смагин. Максимилиан Волошин, прикрыв глаза ладонью, смотрел в небо. Смагин проследил за его взглядом. На фоне жидких облаков парил планер.
– Дар природы, – восторженно сказал Волошин. – При южном и северном ветре над хребтом Узун-Сырт образуются чудные восходящие потоки воздуха. Воздухоплаватели могут парить в небе часами – и встречать, и провожать зарю. В будущем году здесь планируется первый слёт планеристов СССР. Романтика, вера в будущее торжествуют. Война и вот эти планеры… Есть надежда, есть! Коктебель в переводе с татарского – край голубых вершин. Здесь взлетит наша авиации. И к небесным голубым вершинам, и к звёздным космическим.
Смагин с нескрываемым удивлением глянул на собеседника: страна – в разрухе, голод, нищета. Заводы стоят, паровозы собирают – один из трёх, беспризорщина, банды… Посмотрел ещё раз на планер, приветственно помахал рукой. Если новая революционная власть посчитала нужным создать управление РР, что всякой чертовщиной занимается, значит, смелая наша власть, вперёд смотрит, и кто знает, кто знает, может, и к вершинам космическим доберёмся, подумал он, но сказал:
– Здорово! Как птица!
– А касательно вопроса вашего, не скрываю, интересуюсь. Свидетельства неумолимо рисуют нам родное сердцу побережье: Аю-Даг, или Медведь-гора, Новый свет, Феодосия…
Волошин с сомнением посмотрел на Смагина, решая продолжать разговор в таком же русле или нет. После паузы продолжил:
– И свидетельства эти измеряются годами немалыми, столетиями. Император Николай I даже повелел отправить в Крым учёную экспедицию. Поиск она вела в районе Карадага. И к изумлению мира учёного найдено было яйцо монструоса весом двенадцать килограммов. Вы представляете?
