Анна Герман - Мы долгое эхо
Однако Рануччо вновь оказался на высоте положения: «Анна просто-напросто передвинется ближе, я попрошу Доменико сделать, в свою очередь, то же самое. А когда они окажутся на расстоянии вытянутой руки, мы представим их друг другу».
Я выполнила все, что от меня требовалось, – и вот уже мы сидим рядом с Модуньо, который оказался очень славным и непосредственным человеком. Когда подошел фотограф, чтобы сделать снимок «Доменико Модуньо беседует с полькой», началась такая сутолока, что потом на фото даже не удалось разобрать, кто где начинается и кто где кончается, – столь магнетической притягательностью обладает объектив. Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны, со сцены. У микрофона появилась супружеская пара «Сонни и Шер», которая и вызволила меня из затруднительного положения. Пока они выступали, никто не мог делать ничего иного, кроме как изумляться фантазии супругов, выразившейся в покрое и расцветке их одежды. Я даже не в состоянии определить, хорошо ли они пели, – зрелище было поистине ошеломляющим. Как выяснилось позднее, в тех же костюмах и в том же гриме они разгуливали по Сан-Ремо, вызывая у прохожих разноречивые чувства. Но цели они своей, безусловно, достигли, ибо любой прохожий, даже глубоко погруженный в свои тяжелые думы, не мог не обратить на них внимания, оборачивался им вслед и на миг забывал о своих горестях, а может, и обо всем на свете. Во всяком случае, если этот прохожий увидит затем в витрине их пластинку, он уж наверняка ее купит!
Я пришла в себя от потрясения благодаря «Les Surfs», которые легким, танцующим шагом выбежали на эстраду. Они пели песенку «Quando dico, che ti amo» («Когда я говорю, что я люблю тебя»), которая в их исполнении звучала лучше, чем в исполнении итальянской певицы Анны-Риты Спиначи. «Les Surfs» – две девушки и двое юношей, все четверо очень маленькие, по виду совершенно дети или, скорей, двигающиеся куклы, игрушки. Эту группу сменил вскоре французский певец Антуан. На мой взгляд, он просто не умеет петь. Экстравагантный костюм, прическа – вернее, отсутствие оной, – эпилептические подергивания и не соотносящиеся с музыкой прыжки – все это не настолько ослепляло и ошарашивало, чтобы не заметить, что поющий фальшивит и выбивается из ритма. Я спешу лишний раз подчеркнуть, что на мою негативную оценку ни в малейшей степени не повлияли ни его костюм, ни его малопривлекательная манера держаться на сцене. В вопросах одежды и внешнего облика я отличаюсь большим либерализмом и снисходительностью. В конце концов, не это в человеке главное. Зато я твердо убеждена, что каждый певец должен все же хотя бы в минимальной мере обладать голосом и слухом. Иначе игра в «звезду эстрады» оборачивается делом крайне непорядочным – равно как в отношении к зрителю-слушателю, так и в отношении к самому себе. Правда, отсутствие выше обозначенных способностей сочетается, как правило, одновременно с полным отсутствием самокритичной оценки своих данных. Увы!
В отеле, куда я вернулась после репетиции, меня ожидала приятная новость. Зося Александрович завтра будет здесь! Все складывалось замечательно, ибо как раз на следующий день, накануне фестиваля, назначен был коктейль в мою честь. Приглашалось множество народу. А я уже по опыту знала, чем все это пахнет. Несколько утешалась лишь тем, что большинство людей, как установлено, питает врожденное, а, следовательно, неизлечимое отвращение к коктейлям в честь собственной персоны. Прибыли все. В том числе сотрудники польского посольства из Рима.
Зося время от времени посылала мне милую улыбку либо – что ободряло не меньше – называла некоторые вещи своими именами, по-польски. Я была бесконечно благодарна ей за это. Притом она успевала энергично действовать как режиссер – сцены, снятые на этом приеме, предполагалось включить в фильм обо мне, так что Зося пользовалась случаем.
Из всех интервью отчетливей всего запомнилось интервью для Люксембургского радио. Представитель этой радиостанции был так сногсшибательно красив и мил, что я с большим трудом могла сосредоточиться на своих ответах. Мне не хотелось быть неправильно понятой. Я не обнаружила в себе даже тени захватнических, агрессивных или иных тому подобных черт характера – только думала, до чего же он обаятелен…Итак, наступил день открытия фестиваля. Еще в первую половину дня фоторепортер запечатлел нас с Фредом Бонгусто (ведь я пела его песню), сделав серию снимков. «На всякий случай, – заключил он. – Если вы победите, то ваши фото должны немедленно появиться в вечерней прессе».
Потом началось долгое, нескончаемое ожидание вечера. Необходимо было приготовиться. Я запаковала платье, туфли и стала ждать Пьетро и Рануччо. Войдя, они с удивлением посмотрели на меня и обеспокоенно спросили: «Почему ты еще не одета?» «Как это?» – в свою очередь удивилась я. На мне было мое «маленькое черное» платье, была сделана прическа. По моему мнению, я выглядела достаточно элегантно для того, чтобы проехать в машине небольшое расстояние, а на месте уже переодеться в сценическое платье, как я это делала всегда и повсюду. «В конце концов, можно и так», – великодушно согласился Пьетро, и мы двинулись в путь.
Уже в лифте я заметила, что все дамы в длинных легких вечерних платьях, манто или палантинах разной длины, но одинаково дорогих. «Ну что ж, – подумала я, – нет у меня мехов и дорогих туалетов, зато волосы натуральные, а не парик, и я никого не ввожу в заблуждение!» О, не стану скрывать, что в продолжение нескольких минут я отчаянно старалась подавить в себе возникший было мелкобуржуазный образ мышления. Я чувствовала себя Золушкой, которой добрая волшебница не подарила перед балом ни платья, ни кареты – вообще ничего.
За кулисами была немыслимая толчея. Тут и исполнители, и целая армия снующих туда-сюда фоторепортеров, радио– и телекомментаторы, журналисты, наблюдатели. Среди толпы кое-где выделялись своим эффектным обликом карабинеры. (Карабинеры делятся на:
1) красивых,
2) очень красивых,
3) умопомрачительно красивых.)
Рануччо энергично прокладывал мне дорогу. Я думала, что мы пробиваемся к артистической уборной, но ошиблась. Рануччо добуксировал меня, наконец, до не слишком просторной комнаты, где несколько женщин гримировали певцов-мужчин, поскольку они должны были прибыть на поле битвы во всеоружии. Я, не скрыв легкого упрека, обратилась к Рануччо с просьбой, чтобы он был так добр и показал мне, где находятся дамские уборные, поскольку в данную минуту я не испытываю потребности показать стриптиз для господ, занятых исключительно своей внешностью. Рануччо от души расхохотался. Должна признать, что порой он ценил мой черный юмор. Отсмеявшись, Рануччо довел до моего сведения, что одеться для выступления необходимо было в гостинице, ибо здесь нет специальных уборных. Несколько придя в себя от удивления и обозрев территорию, я, однако, отыскала тихий, укромный уголок размером в один квадратный метр. Это был туалет.
Переодеваясь и совершая при этом чудеса акробатики, я припомнила, что похожие обстоятельства бывали и в других странах: на международной ярмарке грампластинок в Каннах, на телевизионном концерте в Париже.
С каким же удовольствием вспомнила я один концерт, который мы давали зимой, где-то в Бещадах (Бещады – отроги Карпат на юго-востоке Польши. – Ред.)! Добраться туда можно было только на санях, которые застревали посреди высоченных сугробов и даже, к нашей великой радости, разок перевернулись. Если бы там, в Бещадах, наша группа встретилась с подобными неудобствами, никто бы и бровью не повел. В глубинке, известно, всякое случается и надо быть готовым к любым невзгодам.
Но именно там, в глубинке, где недостатки можно и понять, и оправдать, где в суровую зиму волки с полным правом устраивают вечерний концерт под окном, в местном, недавно отстроенном Доме культуры оказались комфортабельные помещения для артистов.
Итак, начался первый из трех фестивальных концертов. Из тридцати спетых за два вечера песен в финал попадет половина. Из финальных отбирается одна, самая лучшая, песня-победительница. Каждая песня исполняется дважды – зарубежным певцом и итальянским.
Сцену, на которой проходят фестивальные концерты, я, скорее, назвала бы маленькой. На ней едва помещается певец и вокальная группа, сопровождающая почти каждого солиста. Оркестрантам, пожалуй, не хватило бы уже места, поэтому им отвели «площадь» перед сценой. От публики оркестр отделяет всего лишь барьерчик и узкий проход. Фестиваль в Сан-Ремо'67 вели Мике Бонджорно и Рената Мауро.
Позволю сказать еще несколько слов о публике. Перед началом концерта, входя в здание, видя дам в дорогих мехах и господ в смокингах, я подумала, уж не висит ли в каждом итальянском доме в шкафу хотя бы одно такое боа и фрак? И не является ли обладание длинной вечерней накидкой со шлейфом необходимой жизненной потребностью? Может быть, отсутствие этого «реквизита» дисквалифицирует пришедшего?
