Елена Федорович - Основы музыкальной психологии
Наиболее важный вывод, сделанный автором исследования, состоит том, что архетипический подход является непременной составляющей индивидуально-дифференцированного музыкального обучения. Психологический способ восприятия музыки различен даже у детей, воспитывающихся в похожих условиях.
Другой вывод констатирует огромную роль бессознательного в процессах восприятия музыки, как и искусства вообще. Имея примерно равные эмоционально-слуховые способности, дети совершенно по-разному готовы к встрече с музыкальным искусством. Исследование констатирует важность установления индивидуально-смысловых отношений с музыкальным искусством в становлении целостной личности.
3.5. Восприятие серьезной и легкой музыки как социокультурная проблема
Кроме индивидуальных различий в восприятии, современная музыкальная психология выявляет отличия, обусловленные множественностью и разнообразием продуктов современной музыкальной культуры. При всей их многомерности явно складываются два полюса: на одном – музыка высокой традиции (по определению В. В. Медушевского), на другом – музыкальная масс-культура. В обиходе эти различия выражаются понятиями «серьезная» и «легкая» музыка.
Эти понятия подвижны и постоянно меняются с изменением общественного сознания, доминирующих художественно-музыкальных направлений, средств музыкальной выразительности и т. п. Под «легкой» музыкой в Западной Европе первой половины XIX века понимали вокальную или инструментальную музыку с неглубоким содержанием и обилием внешних виртуозных эффектов; сейчас такая музыка была бы воспринята как разновидность классики. Композиторы «Могучей кучки» боролись с засильем в России итальянской оперы, считая ее несерьезной музыкой. Оперетту называли «легким жанром» еще в ХХ веке; называют и сейчас, но уже скорее в смысле: легкий жанр в семействе серьезных. Оперетта (мюзикл) по содержанию музыки проще, чем, к примеру, опера и тем более симфония; ее интонационная и ритмическая организация не «возносит» человека, а «спускается» к нему. Но в сравнении с эстрадной музыкой, поп-музыкой, роком, рэпом и другими сегодняшними несерьезными жанрами оперетта – сложное, серьезное искусство.
На границе серьезной и легкой музыки сегодня находится джаз. В 1930-е – 1950-е гг. прошлого века (а в нашей стране и позднее) джаз был олицетворением музыки развлекательной. Если же снова провести сравнение с уже упоминавшимися направлениями популярной музыки, то джаз отличается от них гармонической и ритмической сложностью, которая ставит его вровень с классикой. Сейчас джаз выполняет две основные функции: гедонистическую и воспитательную. Первая делает его популярным, а вторая определяется тем, что джаз своей развлекательной стороной притягивает молодежь; в то же время общение с ним (слушание, исполнение и тем более импровизация) развивает фантазию, приучает слух к восприятию сложных гармоний и ритма, тем самым сужая поле для проникновения в сознание музыкального примитива и подготавливая почву для дальнейшего восприятия классики.
В целом можно констатировать постоянную либерализацию понятия «серьезная» музыка. Если ранее в него входила музыка, серьезная и по содержанию, и по структуре, то сейчас оно включает и музыку несерьезного содержания со сложной структурой. Отметим, что понятия «содержание» и «структура» применительно к музыкальному искусству сложны и требуют отдельных пояснений из области музыковедения, поэтому ограничимся указанием о том, что их разделение в некоторой мере условно.
Проблема соотношения в массовых предпочтениях так называемой «серьезной» и так называемой «легкой» музыки существовала всегда – по крайней мере, с возникновения профессионального музыкального творчества. Наряду с музыкой, предполагавшей углубленное, сосредоточенное восприятие, развивалась музыка для отдыха, в процессе слушания которой человек мог восстановить силы не путем переключения на другую деятельность, каковой является слушание серьезной музыки, а путем расслабления. В. И. Петрушин пишет по этому поводу: «Для развития личности человека необходимо восприятие музыки обоих жанров. То, что воспитывается в личности человека в процессе общения с музыкой одного плана, вероятно, не может быть замещено и возмещено музыкой другого» [7. С. 159]. Подобной точки зрения придерживается большинство музыкантов, в том числе «классических».
Вопрос заключается не в праве на существование того или иного типа музыки, а в их количественном соотношении. Большинство людей всегда предпочитает то, что легче, и лидировать в массовых предпочтениях, видимо, всегда будет легкая музыка. Но каким будет ее количественное преобладание – зависит от конкретной цивилизации и состояния культуры общества. В настоящий момент мы имеем основания полагать, что в России процесс массового распространения музыки низкого художественного уровня и подавления ею того, что мы называем классикой, принимает угрожающий характер. Важный критерий «серьезности» содержания музыки предлагает В. В. Медушевский. Ученый обращает внимание на то, что личность человека во многом есть его жизнь, причем прожитая не только реально, но и духовно, «промысленная в мечтаниях», прошедшая и сквозь художественную культуру. «Прожив некоторое время во внутреннем мире великой музыки, – пишет В. В. Медушевский, – слушатель нередко выходит во внешний мир духовно преображенным: мелочи жизни отодвигаются на дальний план, меркнут в сиянии открывшегося смысла жизни, который, впрочем, трудно сформулировать в словах» [3. С. 156-163]. Слушатель не отождествляет себя с композитором или неким лирическим героем произведения; он, слушая музыку, самоотождествляется, обретает самого себя, но не обыденного, а соответствующего лучшему, наиболее возвышенному из того, что таится в глубинах его психики. «С окончанием музыки кончается и полное чудес доминирование правого полушария, власть снова забирает рациональное левое полушарие. И все же я – уже другой. Кора ожесточения сброшена, сердце вновь свободно и доверчиво открыто сущему – это и есть катарсис» [Там же. С. 171].
Иначе говоря, серьезная музыка выполняет катарсическую функцию; она «поднимает» человека, выводит из его психики на поверхность (пусть кратковременно) лучшее из его потенциала (возможно, это и есть «верхнее бессознательное»). Нельзя проследить прямую зависимость между тем, что прослушал человек и что он сделал непосредственно в результате этого. Но в повторяющемся виде, путем накопления таких «обретений себя» классическая (в широком смысле) музыка направит к определенным положительным действиям, так же как музыка, стоящая на противоположном художественном полюсе, при систематическом слушании может подтолкнуть к действиям разрушительной направленности («нижнее бессознательное», инстинкты). «Обретение лучшей части себя» есть результат серьезного внутреннего труда, и в том числе поэтому такую музыку, при восприятии которой оно происходит, называют серьезной. Можно ли провести строгую разделительную черту между, предположим, симфонией Бетховена, которая такого труда, несомненно, требует, и мюзиклом, слушать который значительно легче и при слушании которого мы, следовательно, «поднимаемся» к не столь уж высоко отстоящим от обыденности слоям своей психики?
Вероятно, черты здесь вообще нет. Подобно тому, как цвета спектра переходят один в другой, музыка теряет «серьезность» или, напротив, обретает ее (в зависимости от того, как мы расположим разные произведения) постепенно. «Спускаясь» от музыки композиторов венской классической школы, мы можем постепенно прийти к современным популярным направлениям. Поэтому вопрос о том, к какому художественному уровню, к серьезной или легкой музыке принадлежит то или иное явление, лучше решать педагогам и музыковедам вместе, в зависимости от конкретной ситуации.
В. И. Петрушин, проводя сравнение особенностей легкой и серьезной музыки, особое внимание обращает на разную роль в них мелодии и гармонии, с одной стороны, и ритма – с другой. Общим для музыкального языка серьезной музыки – добавим, что самых разных ее уровней – является ведущая роль мелодии и гармонии. В легкой музыке ведущая роль однозначно принадлежит ритму, а музыкальные переживания находят выражение не в образах и эмоциях, а в движениях, чаще коллективного характера [7. С. 157].
В большей части произведений указанных направлений мелодии как таковой нет вовсе. Нет не потому, что она «растворяется» в гармонии и фактуре, как во многих произведениях «серьезных» композиторов ХХ века, а потому, что ее просто нет (как зачастую и гармонии). Зато их отсутствие восполняет ритм, роль которого увеличена не благодаря его сложности, а благодаря огромному усилению низкочастотной звучности. Находясь на улице современного города, человек иной раз ощущает себя в окружении чего-то подобного африканским «тамтамам»: низкочастотный ритм вне всех прочих средств музыкальной выразительности «бьет» из окон офисов, магазинов, киосков и машин, вырывается из наушников на головах молодых людей. Большинство уверенно называет это музыкой.
