Алексей Булыгин - Карузо
Сюжет песни в том траурном концерте приобрел символическое звучание: герой сидит за органом и перебирает клавиши, и в какой-то момент случайно берет неземной красоты аккорд. Он пытается его вновь найти, однако безуспешно.
Тот волшебный аккорд был утрачен,
Я искал, и найти не смог.
Но из самой души органа
Он вошел в мою душу — и смолк.
Может быть, только ангелы смерти
Те волшебные ноты поют.
Может быть, тот «Аминь» совершенный
Я услышу теперь лишь в раю[314].
Гибель «Титаника» как раз и стала утратой одной из «золотых грез» человечества. В исполнении Карузо «Утраченный аккорд» стал своеобразным реквиемом не только тем несчастным, которые погибли во время страшной катастрофы, но и мечте об абсолютной власти человека над природой…
Это выступление примечательно еще и тем, что «Утраченный аккорд» стал первым музыкальным произведением, который Карузо спел перед публикой на английском языке. Во время пения тенора присутствующие не могли сдержать слез.
Незадолго до отъезда в Европу Карузо получил телеграмму от Арриго Бойто, который просил принять участие в мировой премьере его новой оперы «Нерон», постановка которой намечалась в следующем сезоне в «Ла Скала». Однако тенор не смог тогда изменить намеченный график и вынужден был отказаться. Композитор не рискнул привлечь к премьере другого исполнителя, так что опера была представлена публике лишь спустя одиннадцать лет, когда и Бойто и Карузо уже не было в живых. Главную партию тогда исполнил великий Аурелиано Пертиле.
В 1912 году в программе гастролей в Париже театра «Казино» Монте-Карло, организованных Гюнсбургом, Карузо участвовал в фантастических по составу участников спектаклях. На одних подмостках, хотя и в разных комбинациях, оказались, помимо Карузо, Шаляпин, Дмитрий Смирнов, Антонина Нежданова (которая срочно заменила сбежавшую в очередной раз с любовником Луизу Тетраццини), Эльвира де Идальго, Кармен Мелис, Тина Поли-Рандаччо и Титта Руффо. Несколько спектаклей и концертов были даны в пользу фонда поддержки французских авиаторов.
Наибольший интерес, естественно, вызывали трое самых знаменитых певцов своего времени: Карузо, Шаляпин и Титта Руффо. Гюнсбург прилагал немыслимые усилия, чтобы все они выступили в одном спектакле — в «Севильском цирюльнике», где Руффо пел Фигаро, Шаляпин — Дона Базилио, Эльвира де Идальго (будущий педагог Марии Каллас) — Розину. Но Карузо категорически отказался от роли графа Альмавивы, резонно посчитав, что тесситура партии совершенно не подходит его голосу, и шанс собрать великую троицу в одном спектакле был упущен. Альмавиву исполнил замечательный русский тенор Дмитрий Смирнов, а Карузо, Шаляпин и Руффо так никогда одновременно на сцене не появились, не считая гала-концерта, где в один вечер звучали акт из «Севильского цирюльника» (Шаляпин, Титта Руффо) и акт из «Риголетто» (Титта Руффо, Карузо).
Знаменитая русская певица Антонина Нежданова, обладательница одного из самых блестящих колоратурных сопрано, ученица (и на тот момент — жена) известного вокального педагога Умберто Мазетти, в то время еще не имела опыта выступлений в зарубежных театрах, и предложение спеть с двумя великими певцами ее несколько озадачило. До этого она посещала спектакли с их участием, восторгалась их талантом, но даже думать не могла, что вскоре сможет стать их партнершей. Тем более заменять нужно было непревзойденную Тетраццини! Как тут не разволноваться, не потерять присутствия духа?!
Впервые Нежданова увидела Карузо на репетиции. Тот с независимым видом сидел в кресле на краю сцены, не обращая ни на кого ни малейшего внимания. Откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу, он курил толстую сигару. Глядя на его хмурое лицо, не трудно было заключить: Карузо явно недоволен тем, что ему придется петь с какой-то молодой русской певицей, имя которой ничего ему не говорило.
Но когда Нежданова спела знаменитую арию из второго акта «Риголетто», ей бурно зааплодировали и солисты оперы, и оркестранты, и хористы, и даже рабочие сцены. Титта Руффо, всегда веселый, доброжелательный, широко улыбался и, энергично хлопая в ладоши, без конца повторял:
— Очень хорошо!.. Очень хорошо!..
Карузо быстро встал, подошел к Неждановой и, поцеловав ей руку, сказал по-французски:
— Простите мою неучтивость, мадам, я не знал, с кем имею дело![315]
Реакцию тенора можно понять. Он был расстроен инцидентом со своей приятельницей Тетраццини и даже предположить не мог, какой сюрприз его ждет в лице совершенно не известной ему русской певицы, тем более протеже Мазетти. Естественно, как только он убедился в высочайших профессиональных качествах коллеги, то немедленно сменил манеру поведения.
Спустя многие годы Антонина Нежданова вспоминала эти фантастические дни: «Несмотря на то, что Карузо обладал настоящим сильным драматическим тенором, наши голоса сливались и звучали одинаково сильно. Своим громадным бархатным голосом он так мастерски и умело владел, что лирическая партия Герцога звучала у него мягко, красиво, изящно, как у настоящего лирического тенора. Петь с ним было для меня огромным наслаждением. Как артист он не отличался особенными способностями перевоплощения. Я его слышала много раз в различных партиях, и он всегда поражал красотой и силой своего необыкновенного голоса, горячим темпераментом, выразительностью исполнения, особенно драматических партий. Он был замечательный Рауль в „Гугенотах“ и Радамес в „Аиде“. Своим вокальным исполнением он заставлял забывать о сценической стороне партии, производя потрясающее впечатление одним лишь невероятно выразительным пением»[316].
Во время гастролей театра Гюнсбурга в Париже наиболее высокооплачиваемыми певцами были Карузо и Шаляпин (они получали за один вечер по 12 тысяч франков). Значительно отставал от них в этом смысле Титта Руффо — ему полагалось «всего» 7 тысяч франков. Однако рейтинг, который задавала финансовая составляющая, отнюдь не соответствовал рейтингу реальных вокальных и творческих способностей этих трех исполнителей, и об этом уже тогда поговаривали вполне открыто. Несмотря на то, что в глазах Европы Шаляпин как актер лидировал с большим отрывом от прочих певцов, несмотря на то, что при произнесении сочетания «золотой голос» весь мир немедленно назвал бы имя Карузо, Руффо отнюдь не уступал своим прославленным коллегам, а в чем-то, может, даже и превосходил их. Практически все, кто выступал вместе с Карузо и Титта Руффо или вживую слышал их, в скрытой или явной форме сравнивали этих двух «монстров». Нежданова, к примеру, отмечала незаурядный голос и бурный темперамент тенора, но не очень высоко оценивала его сценическую технику. Однако мастерство баритона как актера она подчеркивала особо. Ко всему прочему, совершенно очевидно, что и человеческие качества Руффо русской певице оказались намного ближе. Возможно, общение с Карузо у нее просто не заладилось, а возможно и то, что тенору в тот момент было и не до общения с малознакомыми людьми. Как бы то ни было, Энрико в очередной раз вынужден был выдерживать сравнение с Титта Руффо, несмотря на то, что у них были разные по типу голоса.
Парижские гастроли закончились триумфальным концертом с участием Карузо, Титта Руффо и Кармен Мелис. А спустя несколько дней, в двадцатых числах мая, Руффо, Карузо и Шаляпин позировали польскому художнику Тадеушу Стыке для знаменитого портрета, на котором все трое изображены сидящими за столом в характерной для каждого позе. В центре, разумеется, Энрико Карузо.
В то время когда тенор выступал в Париже, его адвокаты вновь были озадачены непростой работой. На этот раз в суде рассматривался иск к Карузо симпатичной девятнадцатилетней продавщицы Эльзы Ганелли. В 1909 году он заприметил ее в большом магазине на Корсо Витторио Эммануэле в Милане и был немедленно очарован ею. Они познакомились и начали переписываться. В одном из писем Карузо предложил Эльзе выйти за него замуж. К концу года в печати пронесся слух, что великий тенор решил жениться и оставить сцену.
Во Франкфурте Карузо рассказал Леднеру о своих матримониальных планах, на что невозмутимый друг ответил:
— Знаю я эти твои планы — они у тебя возникают по крайней мере раз в год!
Карузо вспыхнул:
— Я люблю мисс Ганелли! Она достойная, честная девушка, прекрасная, как картинка! Я предложил ей немедленно бросить работу. В следующем году, после возвращения из Нью-Йорка, я женюсь на ней!..[317]
В следующем году Карузо послал Эльзе Ганелли 10 тысяч франков на новый платяной шкаф и на поездку вместе с отцом в Берлин, где они должны были увидеться. В Берлине Карузо, дабы избежать пересудов, предложил Ганелли встретиться не в отеле, а в доме Леднера. Во время ужина импресарио убедился в том, что Ганелли и в самом деле очень хороша собой. Правда, присутствовавший при этом папа девушки чувствовал себя неловко — ему вообще не нравилась вся эта история. Эльза Ганелли с отцом посещали спектакли с участием Карузо, в свободное время прогуливались с ним по городу. Энрико вел себя безупречно: ухаживал за девушкой как за знатной леди, говорил о совместных планах на будущее, о свадьбе, которую он планировал на весну, о том, как ему будет тяжело ждать этого события…
