Алексей Булыгин - Карузо
— Папа, ты такой красивый, как извозчик!
Скотти с отцом буквально захлебнулись от хохота! А я не мог понять, что их рассмешило, поскольку говорил искренне…
Иногда я жаловался, что отец постоянно оставляет меня и куда-то уезжает. Он объяснял мне, что должен зарабатывать деньги, иначе мне нечего будет есть. В первый раз меня такой ответ устроил. Но через несколько дней я снова спросил его, куда он идет. Папа терпеливо ответил:
— Я собираюсь идти петь, чтобы ты смог пообедать»[296].
Вернувшись в «Метрополитен-оперу», Карузо застал последнюю стадию войны двух оперных театров. Из манхэттенской труппы в «Метрополитен-оперу» перешли Алессандро Бончи и Мэри Гарден. А оставшиеся Тетраццини, Морис Рено и молодой Джон Мак-Кормак не способны были конкурировать с такими звездами, как Фаррар, Скотти и Карузо.
Нью-йоркские зрители, несмотря на интерес к опере, не могли одновременно заполнять каждый вечер залы обоих театров, так что терпел убытки и тот и другой. Хаммерштайн, руководитель Манхэттенской оперы, продолжал предпринимать попытки переманить Карузо. Он попросил старинную подругу тенора, Луизу Тетраццини, провести с ним переговоры, но тенор отказался даже обсуждать с ней этот вопрос. Не помогла и такая мера, как предложенный контракт с невиданной по тем временам суммой в 5 тысяч (сейчас это было бы чуть больше 100 тысяч) долларов за каждое выступление.
Хаммерштайн так и не смог привлечь Карузо, после чего проиграл окончательно. Ему ничего не оставалось делать, как вступить в переговоры с «Метрополитен-оперой». В начале 1910 года Джулио Гатти-Казацца выкупил у театра Манхэттена за 1,2 миллиона долларов оборудование, декорации, костюмы и авторские права на постановки Хаммерштайна. Последний вынужден был покинуть также Филадельфийский оперный театр и дал обязательство в ближайшие как минимум десять лет не организовывать оперные труппы в Нью-Йорке. Лучшие солисты труппы Хаммерштайна, в числе которых были Луиза Тетраццини и Джон Мак-Кормак, «достались» «Метрополитен-опере». Ко всему прочему, Гатти-Казацца пригласил в театр еще несколько блестящих теноров: Лео Слезака, Карела Буриана, Германа Ядловкера, Карла Йорна, Эдмона Клема и Риккардо Мартина (последний, кстати, брал у Карузо уроки повышения вокального мастерства; напомним, что до этого он учился у Винченцо Ломбарди, который в свое время «поставил» Энрико верхние ноты).
Очень близкие отношения у Энрико сложились с ирландцем Мак-Кормаком, приятельские — со Слезаком, который как и Карузо, был неистощим на розыгрыши и шутки. Немало хлопот доставляла Карузо своеобразная «опека» Луизы Тетраццини. Великую певицу, славившуюся как незаурядным голосом, так и любвеобильностью, буквально одолевали молодые альфонсы. Для импресарио это могло в любой момент обернуться катастрофой, так как с кем-нибудь из них простодушная толстушка могла неожиданно сбежать, не выполнив обязательств по контракту. Карузо всячески пытался наставить свою приятельницу на «путь истинный».
В целом новый «метрополитеновский» сезон был великолепен. Карузо открыл его «Джокондой» с Эмми Дестинн, Паскуале Амато и Луиз Хомер. Тосканини представил публике «Тристана и Изольду» и «Орфея и Эвридику». В «Отелло» с блеском выступил Лео Слезак. Густав Малер представил «Пиковую даму» с Дестинн и тем же Слезаком. А дирижер Герц ввел в репертуар театра вагнеровское «Кольцо нибелунга» и веберовского «Волшебного стрелка».
В ноябре 1909 года в «Риголетто» и в феврале 1910 года в «Травиате» партнершей тенора была русская певица Лидия Липковская. Позднее она вспоминала, как непросто у нее поначалу складывались отношения со знаменитым тенором: «Карузо!.. Это признанное всем миром слово я знала с детства. И вот теперь моя фамилия красовалась метровыми буквами рядом с именем „короля теноров“, обладателя феноменального голоса. Мне не терпелось побыстрей с ним познакомиться. Воображение рисовало прекрасного мужчину, великого в своей скромности. Любопытство было накалено до предела. Я считала дни, оставшиеся до первой репетиции, чтобы побыстрей познакомиться с ним. Но, увы! На репетицию он не пришел, сославшись на недомогание. Репетировала я одна, без моего Альфреда. Режиссер Подести остался доволен репетицией. Знакомство с Карузо состоялось только на сцене.
В первом акте Гастон представляет Альфреда. Таким образом, знакомство по либретто совпало со знакомством в жизни. И тут я растерялась. Передо мной стоял очень толстый, с черными навыкате глазами и короткой шеей мужчина. Он до того не походил своей внешностью на героя-любовника, каковым должен быть Альфред, что я невольно улыбнулась.
Великий тенор надулся. Он стал себя вести развязно, демонстративно игнорируя меня и совершенно не подыгрывая. Когда я пыталась к нему подойти во время дуэта, он буквально отскочил в другой конец сцены. Я была возмущена несказанно. Он на глазах у публики сводил со мной счеты за свою обиду на сцене, не давал мне играть. Злился „неподражаемый“ до конца спектакля. Оказалось, что он, привыкший к всеобщему обожанию, был глубоко оскорблен тем, что перед спектаклем я не явилась к нему и не представилась.
И я решила отомстить Карузо за его высокомерие его же оружием — прямо на сцене. В следующем совместном спектакле по моей просьбе в четвертом акте вместо кровати мне поставили узкую кушетку. Весь акт я пела лежа. Карузо ходил вокруг меня, не имея возможности присесть и не рискуя стать на колени из-за стягивающего тело корсета. Наконец он отважился и стал на колени. В таком положении он не смог петь. Дуэт я пела одна. Его возмущению не было границ.
Неприятно было и мне, но я считала, что отстояла честь русской женщины и певицы.
Мы с Карузо жили в одной гостинице, часто за обедом встречались в ресторане, но неизменно отворачивались друг от друга. В итоге Энрико первым запросил мира. Он подошел ко мне с бокалом шампанского, и мы помирились.
На следующем спектакле он пел партию Герцога. Она у него получалась замечательно. Я была так зачарована, что забыла вступить в дуэте. Карузо был в восторге.
— Теперь мы квиты, — радостно заявил он.
Много спектаклей спели мы вместе, будучи уже добрыми друзьями. Это был изумительный певец! Такие голоса появляются раз в столетие»[297].
Слухи о потере голоса Карузо быстро развеялись. Он по-прежнему много выступал, пел в девяти операх, и пел блестяще. Критики отмечали его творческую зрелость, более темный и красивый тембр.
Карузо был всеобщим любимцем. За всю историю театра не было столь обожаемого совершенно разными социальными слоями певца. Он мог выступить Санта-Клаусом в Рождество, запросто общаться с хористами и рабочими сцены. Точно так же свободно чувствовал себя в обществе президентов и монархов.
Карузо по-прежнему помогал всем, кто к нему обращался, невзирая на то, что многие на этом спекулировали. В одном интервью в декабре 1909 года тенор признавался: «Допустим, какой-то человек пишет мне, что у него очень больна жена. Я посылаю ему пять долларов. Несколько дней спустя он пишет мне, что у него очень больна дочь. Я посылаю ему три доллара. Когда же он объявляет, что у него болен сын — то это уже перебор. Я пишу ему, что и сам болен, и спрашиваю: может быть, он хочет, чтобы я открыл для всей его семьи госпиталь? Подобные люди просто выводят меня из себя…»[298]
Однако далеко не всегда просьбы о помощи оказывались мирными. На деньги Карузо решило покуситься преступное сообщество, причем в самой неприемлемой форме — в виде вымогательства. «Черная рука», одна из итальянских группировок, действующих в Америке, была, на самом деле, группой неорганизованных преступников, использовавших страх итальянцев перед одноименной структурой в Италии и терроризировавших соотечественников.
Утром 3 марта 1910 года Карузо получил письмо на итальянском языке с угрозами, в котором от имени мафиозной группировки «Черная рука» от него требовали 15 тысяч долларов. Карузо должен был отправиться на 42-ю улицу и передать деньги человеку, который показал бы знаками, что это именно он. Как только Карузо получил письмо, он тут же обратился к портье, чтобы тот вызвал полицейского. В полиции начался переполох — не так часто к ним обращался за помощью человек столь высокого уровня. Певцу обеспечили охрану. Инспектор Мак-Класки посоветовал Карузо отправиться на указанную улицу, пообещав, что за ним будут тайно следить полицейские. Тенор выполнил условие, но в указанное время никто не подошел. На следующий день он получил еще одно письмо от мафии, в котором сообщалось, что за ним ведется наблюдение и его связи с полицией раскрыты. В письме содержались угрозы и обещание, что если Карузо не выполнит условия, ему не поможет ни один телохранитель. «Черная рука» настигнет его или на улице, или в театре. Теперь ему было предложено оставить сумку с деньгами у ворот одной из фабрик в Бруклине. И все же Карузо решил выступить против мафии. Он отнес сумку с деньгами в указанное место, и когда спустя какое-то время ее попытались забрать трое человек, на них накинулись переодетые полицейские. Одному гангстеру удалось сбежать, двоих арестовали.
