Эдуард Мёрике - Блюз Сонни: Повести и рассказы зарубежных писателей о музыке и музыкантах
Мистер Хебблсуэйт очутился в спальне и дверь за ним захлопнулась. Он был зол, как никогда. Что себе позволяет этот Банетти! Особенно его взбесил выдернутый галстук. Никто, а тем более иностранец, а тем более ухмыляющийся американский гангстер, не может безнаказанно выдернуть галстук у джентльмена из Ладденсталя. Однако некоторое время мистер Хебблсуэйт хранил молчание. Он осмотрел спальню, и хотя это была прелестная комната, восхитительно отделанная и выдержанная в знакомых зеленом и золотом тонах, удовольствия от созерцания ее он не получил. Окно здесь выходило не в ту сторону, что окно гостиной, а во двор, выложенный белым камнем. Не было ни пожарной лестницы, ни другого пути к бегству. В комнате, конечно, имелось множество звонков, но, обследовав их, мистер Хебблсуэйт убедился в том, что он сильно недооценил предусмотрительность Банетти. Звонки были на совесть испорчены. Больше никакой связи между спальней и отелем не существовало. Была еще дверь в ванную — великолепную ванную, не дававшую, однако, никаких возможностей для побега, кроме канализационных труб. Потратив минуты две-три на изучение местности, мистер Хебблсуэйт обдумал план действий. Он казался сейчас совершенно спокойным, но на самом деле все еще кипел от злости. Будь рядом с ним другой ладденсталец, он, несомненно, сразу бы это почувствовал.
Мистер Хебблсуэйт начал осуществление своего плана с того, что нацарапал что-то на листке почтовой бумаги; затем сунул в карман кусок мыла из ванной и забарабанил по запертой двери. Очевидно, стук встревожил Банетти, потому что тот довольно скоро распахнул дверь и спросил, что это, черт побери, означает.
— Я хочу выйти отсюда, — заявил ему мистер Хебблсуэйт.
— Да ну? — вскричал Банетти в своей обычной манере. — Хочешь, значит, выйти? Ну, слушай, ты, чучело долговязое. Сиди на месте. Будешь сидеть тихо — никто тебя не тронет. А нет — пеняй на себя. С виду ты деревенщина, да и по разговору тоже, а я мелкой рыбешкой никогда не интересовался, так что не хочу и руки марать. Но смотри, дядя, будешь лезть куда не надо — всыплю.
— Но послушайте, — нетерпеливо сказал мистер Хебблсуэйт. — Я пришел сюда с мистером Онгаром, потому что мы с ним поспорили и хотели выяснить, кто из нас прав, посмотрев в ноты, которые у него тут лежат. Вы же можете позволить нам разрешить наш спор, прежде чем начнете заниматься своим делом. Всего одна минута, а вам будет гораздо легче толковать с мистером Онгаром, когда он перестанет думать об этом.
— А, ну тогда, конечно, другой разговор, тогда мы тебя сейчас выпустим, — с издевкой произнес Банетти. — За идиотов нас принимаешь? Не волнуйся. Ты еще долго там просидишь.
— Да не в этом дело, — правдиво сказал мистер Хебблсуэйт. — Я просто хочу покончить с нашим спором, вот и все. А потом я вернусь туда и буду сидеть тихо.
— Еще бы, — мрачно заметил Банетти. Потом он спросил через плечо: — Это верно, Онгар?
— Да, — ответил мистер Онгар устало. — Мы поспорили о музыке и пришли сюда, чтобы узнать, кто прав.
— Видите ли, мистер, — смиренно сказал мистер Хебблсуэйт гангстеру, — я записал на бумажке, как я представляю себе мелодию, из-за которой мы поспорили. Может быть, вы все-таки разрешите мне заглянуть в ноты — это займет полминуты, не больше, — и тогда я отдаю свою записку мистеру Онгару, если окажусь прав, или просто выброшу ее, если я ошибся, вот и все. Ничего больше. Зато мистер Онгар успокоится и внимательнее отнесется к вашим словам, когда все будет выяснено.
— Мистер Онгар и так очень внимательно отнесется к моим словам, куда внимательней, чем раньше, — протянул Банетти и с пренебрежением добавил: — Ладно. Можешь взглянуть.
Мистер Хебблсуэйт подошел к столу, раскрыл огромную, переплетенную в телячью кожу партитуру и, достав из кармана листок бумаги, произвел сравнение.
— С ума сойти! Нет, вы только подумайте! — воскликнул он раздосадованно и пристыженно. — Оказывается, вы были правы, мистер Онгар, а я ошибался. Я выброшу записку, а то вы увидите мой позор и посмеетесь надо мной.
Он подошел к открытому окну и выбросил записку. Через секунду снизу донесся такой звук, словно бумага во время падения сильно прибавила в весе и обо что-то ударилась.
— Понимаете, — почтительно сказал мистер Хебблсуэйт, поворачиваясь к Банетти, — я не знаю, интересуетесь ли вы музыкой, но вот эта мелодия… — И он протянул Банетти раскрытую партитуру.
Гангстеру не оставалось ничего другого, как посмотреть. Никто бы на его месте не смог удержаться. И вот в ту самую минуту, когда Банетти соизволил посмотреть в ноты, мистер Хебблсуэйт из неповоротливого простачка мгновенно превратился в человека стремительного действия, ибо можно носить очки и служить агентом по закупкам в кооперативном товариществе и все же быть человеком действия, особенно если учесть, что мистер Хебблсуэйт некогда был сержантом Западного Йоркского полка и получил на Сомме медаль «За безупречную службу». К концу этой минуты у Банетти уже не было пистолета, а сам он с трудом держался на ногах после неожиданного и сильного удара увесистой генделевской партитурой.
— Ловите! — крикнул мистер Хебблсуэйт, бросая пистолет мистеру Онгару. — И следите за вторым.
Затем мистер Хебблсуэйт быстро снял очки и обратился к Банетти, который все еще не мог прийти в себя.
— Ну, приятель, — сказал он зловеще, — сейчас мы с тобой займемся одним делом. Нам надо кое-что выяснить. Не вмешивайтесь, мистер Онгар. Следите за вторым. Ну, а теперь посмотрим, кто кому всыплет.
Гангстер был достаточно воинственно настроен, а что касается умения драться, то он прошел хорошую школу и, кроме того, был моложе мистера Хебблсуэйта. Но бессонные ночи и алкоголь свели это преимущество на нет. К тому же мистер Хебблсуэйт сам прошел неплохую школу и тоже умел драться; вдобавок он был тяжелее своего противника и обладал большим радиусом действия. Сражение длилось минуты четыре, но за это время Банетти основательно досталось.
— А теперь я выдерну твой галстук, приятель, — проревел мистер Хебблсуэйт; и когда гангстер еще раз пошатнулся и упал, мистер Хебблсуэйт, прыгнув вперед, так свирепо рванул этот ни в чем не повинный кусок шелка, что половина галстука осталась у него в руке. Честь Ладденсталя была восстановлена.
К этому времени Сэм, несмотря на пистолет, которым завладел теперь мистер Онгар, видимо, тоже собрался принять участие в военных действиях, как вдруг, к несчастью для него, события приняли совсем другой оборот. Входная дверь, возле которой он стоял, распахнулась, и прежде чем Сэм успел что-нибудь сделать, а его шеф подняться на ноги, в номере появились еще четыре человека — помощник управляющего, два швейцара и дюжий полицейский. Верный традициям нашего до нелепости старомодного острова, для которого все еще характерна известная узость взгляда на таких людей, как Банетти, полицейский отнесся к именитым посетителям без всякого сочувствия и помог препроводить их туда, где им предъявили целый ряд обвинений.
— Одного я в толк не возьму, — сказал мистер Хебблсуэйт полчаса спустя. — Какая у них была цель?
Он курил огромную сигару, распространяющую сказочный аромат.
Сигара, которую вынул изо рта мистер Онгар, прежде чем ответить, была ничуть не меньше.
— Я думаю, это своего рода рэкет, — медленно произнес он. — Банетти знал, что я один из руководителей движения за очистку городов от гангстерских шаек. Если бы он заставил меня выписать чек прямо здесь, в Лондоне, я бы остался в дураках, а он бы и посмеялся и денежки положил в карман. У него уже был приготовлен чек, на котором не хватало только моей подписи. Они бы нас связали, через десять минут получили бы деньги и ночью уехали бы в Париж или Берлин. Но благодаря вам, мистер Хебблсуэйт, так далеко дело не зашло.
— Да, когда этот тип выдернул мой галстук, он не знал, что сам себе роет яму, — задумчиво проговорил мистер Хебблсуэйт.
— Но как вы вызвали сюда этих людей — швейцаров и полицейского? — спросил мистер Онгар. — Вы что, кричали из спальни?
Йоркширец усмехнулся.
— Это была тонкая работа, хотя, признаться, я не думал, что у меня что-нибудь выйдет. Когда мы только зашли сюда, я выглянул в окно и заметил внизу веранду со стеклянной крышей. Ну, а дальше я написал записку — о том, какие у нас дела делаются… и вы сами видели, как я ее выбросил. Только я завернул в нее большой кусок мыла, вот что самое главное. Я подумал так: либо стекло разобьется, либо мыло хорошенько об него стукнется — в любом случае записку кто-нибудь да заметит. Так оно и получилось. Я не мог выбросить ее из спальни, потому что там окно выходит во двор и никто бы ее не увидал.
Мистер Онгар воздал должное этой тонкой работе, затем с чрезвычайно торжественным видом обратился к своему собеседнику.
— Мистер Хебблсуэйт, — начал он, словно предлагая тост за его здоровье на большом приеме, — вы как раз такой человек, который нам нужен в «Онгар Тропикал Продактс». Как вы на это смотрите? Ваши условия?
