Дитер Болен - Ничего кроме правды
Леди, бреющая ноги
Однажды утром, Верона как раз была в ванной и брила ноги (через дверь слышалось «крррррр»), я разговаривал по телефону со своим нотариусом в Гамбурге. «Я недавно женился… Можем ли мы заключить контракт задним числом?» — интересовался я. «Приводите Вашу даму» — ответил он.
Я как идиот давил на Верону: «Слушай… этот контракт… я должен… давай…» Но вот чего я предположить не мог — она неожиданно согласилась.
За те 3 часа, что мы сидели у нотариуса, Верона проплакала примерно 180 минут. Едва я предложил: «Смотри, мы сделаем так: за каждый год, что мы проживём вместе, ты получишь 200 000 марок», как она принялась хныкать, что всё это ничего общего с любовью не имеет, это как оплата. И вместо этого она со своей вероновой логикой предложила: «А что, если я получу полмиллиона, всё равно, сколько времени мы проживём вместе? Потому что, если я живу вместе с тобой, ты же знаешь, это не из–за денег. А тогда я никак не смогу получить больше». «Но это же вздор, Верона!» — возразил я — «Я не могу написать, что, дескать, настоящим Верона Фельдбуш получает пятьсот тысяч марок». А она снова взвыла. Тем временем моя адвокат справилась со своим домашним заданием и выяснила, сколько стоит в Германии год, в который супруги живут порознь, и вспомнила, что мы без этого чёртова контракта жили всё равно, что не вместе. И именно в этом году я зарабатывал гигантские суммы. Я прислонился спиной к стене и произнёс: «О'кей, давай, всё равно! Я подпишу это! Она получит 500 000 марок в тот день, когда мы разведёмся. Бух! Всё!»
И с того часа нашла коса на камень. Ради приличия Верона подождала ещё денёк, пока мы не повздорили, и по телефону сообщила мне: «Запомни, я сыта по горло! Ты просто дерьмо! Я видеть тебя больше не желаю! Я подаю на развод!» Был вечер, я вернулся домой из студии, она и впрямь собирала свои вещи. Я был вне себя, мой брак рухнул, рухнуло всё, о чём я мечтал. В отчаянии я позвонил Наде: «Знаешь, Верона уехала, всё кончено, ты не могла бы зайти ко мне, я так одинок, просто не знаю, что мне делать!»
Надя пришла, и начала меня утешать: «…всё не так уж плохо, всё будет в порядке», потом мы легли на кровать, я был измучен. Я думал обо всём на свете, только не о сексе. Надя утешала меня, просто была рядом, немного приласкала меня, дала мне близости и тепла. Я лежал истерзанный и думал только: ой–ой–ой и ох–ох–ох и что же будет дальше? В конце концов, мы оба заснули в одной постели.
Треск и грохот в ногах кровати заставили нас подпрыгнуть: Верона, взбешённая, стояла посреди спальни. Ситуация более чем глупая: я в трусах, Наддель в бюстгальтере и облегающих шортиках и Верона, единственная из нас хоть во что–то одетая: «Пусть эта баба сейчас же отсюда исчезнет!» — кричала она. «Ничего не было, Верона, Наддель пришла, чтобы утешить меня," — пытался я усмирить её — «ты же сказала, что всё кончено… а у меня нет больше ни единого друга, которому я мог бы позвонить… а Наддель — мой единственный друг…» Мы наконец–то оделись и вышли втроём на кухню, точнее говоря, мы собирались пойти. Потому что по пути Вероне подвернулась под руку античная ваза, которую она ухватила и с размаху швырнула через перила. А когда ваза упала вниз, мрамор разлетелся на тысячу кусочков. Ущерб на 20 000 марок, примерно так.
В конце концов, мы всё–таки попали в кухню, где Верона наконец–то вдоволь набушевалась, набросившись на меня. Там лежала телефонная трубка, огромный агрегат размером со штангу, им она меня и стукнула не то два, не то три раза по голове. Потом ногтями, огромными, как зубья садовых грабель, вцепилась мне в лицо слева, так, что потекла кровь. Наддель стояла рядом и пыталась помочь мне, тогда Верона развернулась к ней: «А ты сейчас же уберёшься отсюда, старая сука, тебе здесь нечего делать, нам с Дитером нужно поговорить». Её голос срывался, делался пронзительней: «Вон отсюда! Вон отсюда! Иначе кое–что произойдёт!» Она схватила зажигалку и пригрозила: «Я подожгу машины! Я подожгу машины!» В панике я сказал Наде: «Слушай, Наддель, мне очень жаль. Лучше вызови такси и поезжай к себе домой. Мне нужно уладить дела с Вероной».
Я пытался успокоить Верону, говорил, будто мне жаль. Будто я рад, что она снова здесь. Что и она должна меня понять. Через 3 часа она уехала к себе домой, а я остался наедине с самим собой. Через день я фотографировался для журнала «Pop Rocky». «Эй, Дитер, что с твоей щекой, она совсем разодрана!» — удивился какой–то дурак по имени Опитц из редакции журнала. «О, да… мм… дело было так..!» — я что–то солгал, а потом фотографировался в профиль справа.
В отчаянии я позвонил из машины по мобильному Вероне: «Слушай, я сейчас еду на скорости 200 км/ч к мосту через Эльбу, чтобы вместе с машиной рухнуть за ограждение в воду!» Но это известие оставило её равнодушной: «Езжай, если хочешь!»
Я безумно грустил, плакал, такой чёрствости я не ожидал. Она была так жестка, так холодна. Она могла включать и выключать свои чувства. Такого я не испытывал никогда в жизни. Любая другая женщина взяла бы несчастного за руку и сказала: «Пойдём, я очень сожалею», но Верона была тверда, как камень.
На следующий день я позвонил ей вновь. На этот раз на проводе была другая фрау Фельдбуш, милая, любящая. Слова, которые слетали с её уст, были густыми и сладкими, как карамельный пудинг: «Давай попытаемся ещё раз, Дитер… У нас должно всё получиться, мой дорогой!» Теперь–то я знаю, Верона страдает нарушениями в поведении, она шизофреничка, своего рода франкенштейновская помесь матушки Беймер, которая любого рада прижать к груди, и Алисы Шварцер. Никогда не знаешь, какая из этих двух личностей здоровается с тобой в дверях. Проблема в том, что в любовных отношениях сильнее тот, кто меньше чувствует, так было и с нами. Верона — это такой человек, который любит только себя. Она хитрюга: «Как ты думаешь, что будет, если я расскажу репортёрам, что ты импотент? А как тебе, если я растрезвоню в газеты, что ты лапаешь свою дочь?» Она была мастерицей угрожать, знала тысячу способов, как привести человека в отчаяние.
Горячая линия папарацци
Может, это и абсурдно, но настало время, когда мы решили попытаться в самый последний раз спасти наши отношения. Мы встречались там и тут, на бензоколонках, и удивительным образом всегда вокруг нас крутились фотографы. Только теперь я понимаю, что Верона установила «горячую линию» для папарацци, чтобы они не перетруждались, разыскивая нас. И назавтра я улыбался со страниц газеты: «Болен снова крутится вокруг Вероны». Я хотел избежать шумихи и предложил: «Давай уедем!» Позвонил в «Луфтганзу»: «Куда можно уехать подальше?» и заказал билеты на Бали, две недели в роскошном отеле с кучей всяких услуг, всё это обошлось в 20 000 марок.
В Club Med мы не успели даже выйти из ванной и завернуться в полотенца, как снова разыгрался спектакль. Я решил, что с меня довольно её болтовни, и что мне лучше вернуться домой. Все ценные вещи — деньги, документы, билеты, взятое напрокат фотооборудование за десять тысяч — я сдал на хранение в сейф отеля. Но когда я открыл ячейку — фокус–покус — все вещи словно в воздухе растворились. «Верона, где мои вещи?» — бушевал я. А Верона: «Я их закопала!» Я: «Верона, чёрт тебя побери! Это же бессмысленно, я хочу сейчас же уехать, верни моё барахло. Иначе я позову полицию!» Верона хохотала до упаду: «Иди в полицию и скажи, что твоя жена украла у тебя деньги, да вся полиция обмочится со смеху!» Мы спорили целую ночь, в конце концов, она пошла на уступки, побежала на пляж и выкопала из песка мои деньги и паспорт. «Ты совсем рехнулась, закапывать в песке? А если бы кто–нибудь нашёл?» — рычал я на неё, из–за чего мы вновь поспорили: Верона взяла сумку с фотоаппаратурой, швырнула на пол номера сперва фотоаппарат, принялась потом за камеру, Nicon со вспышкой и двадцатью объективами, которую она раза три ударила о стену, так что камерой потом можно было бы снимать из–за угла.
Но было полно ситуаций, когда я смеялся над ней. Так случилось на вечеринке «Come Together», около уличного бассейна, это нечто, похожее на сбор гостей перед званым обедом, когда все стоят в гостиной с шампанским в руке. Все болтали: «блаблабла», в самой серёдке Верона, как голливудская звезда, при парадном макияже, в вечернем платье, таком длинном, что подолом она подметала кафель на полу. Никто не обращал на неё никакого внимания, просто невероятная вещь для женщины, которая на ралли с Михаелем Шумахером едет в противоположную сторону, ведь она show–girl, а в правильном направлении и без того движется много народу. Она внезапно завизжала в мою сторону: «Дитеееееер! Держи меняяяяя!» и как была, при полном параде — с бокалом, макияжем и платьем–метлой прыгнула в бассейн.
Помогите! Помогите!
Был прекрасный день, о таком можно только мечтать, мы пошли гулять на пляж и решили поплавать. В воде крутились куры, яблоки и груши — балийцы по утрам швыряют в воду всё, что только можно для своих богов. Плывёшь себе кроллем, и прямо в руки падает половинка курицы. Разумеется, не гриль. Мы выплыли в открытое море, и я захотел показать Вероне, как ныряют с аквалангом.
