Дитер Болен - Ничего кроме правды
«Эй, посмотри–ка на это» — заговорил я — «На которой я выгляжу, по–твоему, лучше всего?» Признаюсь, в этот момент она казалась мне просто клёвой — и это после того, как я раз тридцать слышал её кукареканье под дверью туалета.
«…Ммм, вот это фото… да… мм…» — ответила она. И наши разговоры на этот день ограничились словами «Привет» и всякими «тра–ля–ля».
Розовая тряпка
Несколько недель спустя мы вместе выступали на VIVA в Кёльне. Верона появилась в облегающих дамских шортиках из ткани, которая обычно идёт на изготовление махровых полотенец. И, кроме того, тряпочка на верхней части туловища, всё розовое. В общем, она выглядела так, как, по представлениям малышки Эрны из Вупперталь — Эльберфельда, должна выглядеть поп–звезда. Любо–дорого было глядеть, как она до начала передачи пыталась раздать зрителям карточки со своими автографами. Мы со Стефаном только глядели друг на друга и глаза закатывали.
Камеры заработали, и Верона начала рассказывать: «Мой хит..! И «Ritmo De La Noche»…! И бубубу…!» На что Стефан с энтузиазмом ответил: «Тогда спой–ка, Верона!» Верона жеманилась, как девственница перед супружеским ложем, как монахиня перед чёртом, как свинья на скотобойне. В этом с ней не смог бы тягаться и сам Стефан Рааб.
Бух–бух–бух! Я не смог устоять перед искушением и не договориться с ней о встрече. «O'кей» — сказала Верона — «съёмки закончатся в 21 час» — и после небольшой паузы продолжила — «В ноль часов тридцать минут у меня должно найтись свободное время».
Мой шофёр Гейнц Армланг подошёл ухватил меня за рукав и сказал: «Дитер, давай вернёмся в Гамбург! Ты здесь не для того, чтобы играть роль клоуна! Вот увидишь, дамочка даст о себе знать». Едва мы выехали за черту города, как зазвонил телефон. Верона. Слишком поздно, куколка!
В третий раз мы столкнулись вечером в «Traxx». Я был там с Наддель. И вдруг мимо проплыла Верона. Её полные груди вздымались вверх как две фрикадельки, эх, жаль, не было у меня вилки. На девице была самая короткая юбчонка, какую я когда–либо видел. Когда она двигалась, было видно коротенькое трико. Ни одна женщина не сумела бы одеться более возбуждающе. Увидеть такое в два часа ночи, и без того опьянев от шампанского… Признаюсь, это меня сильно раззадорило.
«Эй, привет, Верона!» — сказал я. Она остановилась и сделала вид, будто ни разу в жизни меня не видела: «А кто ты такой?»
А я подумал: давай, хотя она немного не в себе, но ты напомнишь ей, кто ты! Наддель как раз торчала у стойки в баре, собираясь угоститься парой стаканчиков Freixent. И снова, как в былые времена в Ольденбурге, вспомнилась старая система любовных координат: там, правда, стоит твоя подруга — думал я — но не пропускать же ещё один спутник! Верона была для меня как раз из разряда спутников — с ней можно неплохо повеселиться. Один раз. Пригласи–ка её на ужин, и отправляйтесь вместе в отель. На этом и расстанься с ней. Таков был мой план. «Давай встретимся как–нибудь! Где тебя найти?» Мы поболтали немного в таком духе. На рекламном листке «Chocolate» она нацарапала телефонный номер своего офиса: «Слушай, теперь я пойду. Дело в том, что я здесь не одна, со мной мой приятель, Алан. Но мы можем встретиться здесь».
Верона ушла. «Эй, вы знаете эту Фельдбуш?» — спросил я пару своих знакомых. «Да она чокнутая, эта баба. Просто помешана на карьере. Будь осторожен, она устроит перед тобой спектакль!» — и сплетни посыпались, как из рога изобилия — «Я с ней уже как–то сталкивался» — «Все с ней уже переспали» — «И воот с тем типом» — «и вон с тем тоже». Мне было понятно, что с женщиной, которая так выглядит, хочет переспать любой мужчина. Но скоро сплетники дошли до того, что уже не понять было, где правда, а где выдумка. И в принципе, я не хотел ничего больше слышать.
Бюстодержатели и «Оооооооо!»
Я позвонил по указанному номеру. Это был самый странный телефонный разговор в моей жизни. Дело в том, что на заднем плане сидел тот самый Алан и следил за ходом беседы. Верона даже не давала себе труда прикрывать трубку: «Слышишь, Алан, тут на проводе Дитер Болен. Ты можешь дать мне 20 марок на такси? Я хотела бы встретиться с ним» — а потом снова заговорила в трубку — «Алло, Дитер, ты ещё здесь?» «Слушай, Верона» — вмешался я — «без разговоров, я заеду за тобой. Скажи, где ты находишься, я приеду». «Нет–нет–нет!» — сказала она спокойнее — «Я лучше поеду на такси».
Мы встречались на Центральном вокзале Гамбурга. И тогда, и ещё пять тысяч раз. Всё это было крайне таинственно. Я подъезжал первым на своём красном Феррари, Порше, Мерседесе или на чём–то там ещё. А Верона, как правило, с большим опозданием, будто в каком–то гангстерском боевике, вылезала из такси и прыгала в мою машину. Мне хотелось выглядеть посолиднее, и перед каждой встречей я заезжал на автомойку. Даже если бы мне предстояло в тот же день выступление на «Wetten dass..?», я не смог бы выглядеть лучше, чем Верона во время встречи. Всегда — вот это да! Всегда прекрасные волосы. Всегда лифчики, поддерживающие бюст. Никаких джинсов. «Оооооооо!» — каждый раз восклицал я, глубоко взволнованный. Я не знаю, как ей это удавалось, никогда не показываться дважды передо мной в одном и том же прикиде. Потом я узнал, что на счету у неё было пусто. В это время для Вероны, собственно, наступил решающий момент, она болталась между жизнью и смертью. Её карьера «Я делаю вид, будто я певица» благополучно сдохла. Фотографировать её никто больше не хотел, и даже чтобы попасть в региональный выпуск «Бильд», ей пришлось пустить в ход тяжёлую артиллерию в образе «мокрых шортиков». Иначе ничего бы не вышло.
Я хотел поприветствовать её поцелуем в щёчку, но фрау Фельдбуш неожиданно воспротивилась. Кому другому я, может быть, сказал бы: "***" Но эта женщина мне и впрямь понравилась, и этот поступок скорее меня привлекал, чем отталкивал. Мы до пяти утра колесили по городу. Иногда до полуночи сидели в кафе «Уличные скрипачи» в Мюлентейхе, пока там не закрывали и нас не вышвыривали вон. Тогда мы ехали на автостоянку «McDonald's drive in» на Коллау–штрассе. Мы болтали часами, беседовали о мире и боге. Верона известная мастерица болтать о поверхностных и запутанных вещах. Достаточно было сказать ей: «Знаешь, сегодня на улице Х. разрыли асфальт!» — на эту тему она могла говорить пять часов. Я хотел объяснить ей, какая я ходячая сенсация. Рассказывал, какого успеха я добился, говорил о своей учёбе. О детях, о музыкальных планах на будущее, о своём первом браке. Так, одну за другой, открывал я ей все стороны моей жизни. Я называю это «синдромом Роя Блека», когда я вдруг открываю своё сердце человеку, которого толком не знаю, и рассказываю вещи, о которых мои близкие понятия не имеют.
«Слушай» — сказала как–то Верона — «Я тебя совсем не понимаю! Ты жутко долго вертишься в этой среде, ты сверхпопулярен, но до сих пор так наивно веришь первому встречному!» Бах! Соль на кровоточащую рану. Я совсем недавно пережил историю с Гарксеном Юргеном, знал, что такое обман друга, и чертовски страдал. А тут пришла какая–то Верона Фельдбуш и заявила: «Ничего удивительного, ты же веришь в любое дерьмо».
После каждой встречи с Вероной меня терзало какое–то неопределённое чувство: «Слушай, оставь эту затею! Никакого толку, ни к чему не приведёт. Только злишься почём зря». Она была похожа на марионетку с дистанционным управлением. Как будто ненастоящая. Неживая. Эти отношения были тяжелы, ничего человеческого, нормального. Хоть я и знал, что её зовут Верона, но, в принципе, на этом мои знания о ней были исчерпаны.
Я спрашивал её: «Скажи, сколько тебе лет?» — ведь любой человек заинтересовался бы, а она отвечала: «А ты как думаешь?» — и, совсем кокетливо — «А что, если мне семнадцать?» Я ответил: «Я решил бы, что это глупо. Ты была бы слишком молода для меня!» Так она дальше и твердила: «А что, если мне столько–то и столько–то лет?» В конце концов, я взорвался: «Да чёрт побери, назови же свой возраст!» На это последовало два ответа, среди которых я мог выбрать: 22 или 32.
Когда я предложил: «Давай встретимся в восемь», в ответ послышалось: «Мне жаль, но я не понимаю, когда какое время показывают часы». На что я возразил: «Купи себе электронные, какие проблемы! На таких часах вместо стрелок цифры. Если видишь цифру восемь, знай — на часах ровно восемь».
Она занималась лишь тем, что пыталась привлечь внимание к собственной персоне. Если я говорил: «Поезжай налево!», она спрашивала: «Как теперь? Налево?» В довершение всего она не могла выговорить моё имя. Я: «Ну, назови меня разок по имени!» — а она: «Не получается!» Мы поупражнялись, и, наконец, через шесть месяцев, она выговорила: «Дитер, Дитер, Дитер!» — как ребёнок, выучивший первое в своей жизни слово. Постоянный хаос. Я всё время находился на грани нервного срыва.
Так длилось месяца два: болтовня, езда на машине. Никаких ласк. Никакого секса. Хотя Верона и знала, что у меня уже есть подруга, но разговоры о Наддель ничуть не занимали её. Я думаю, она ощущала себя на голову выше Нади. Верона совершенно ясно дала мне понять, какие условия она поставит, если мне взбредёт в голову жить с ней. Во–первых, мне предписывалось заранее завершить «это с Наддель». Я со своей стороны поинтересовался: «Слушай, а как быть тогда с твоим любовником Аланом?» — «Это всего лишь дружба» — объясняла мне она — «платоническая. У нас общий офис. Он абсолютно всё понимает, он совсем не против наших с тобой встреч». Потом я бы не удивился, окажись, что оба они только ждали подходящего идиота, который оплатил бы их долги за аренду офиса. Я и сам себя спрашивал, зачем нужен офис певице, которая больше не пользовалась успехом. Думаю, Верона просто жила в своём внутреннем мире, который не имел ничего общего с реальностью.
