Пит Бест - Джон Леннон, Битлз и... я
Он не торгуясь заплатил 45 фунтов, которые я у него просил, и последнее звено цепи было порвано.
14. Цена боя
У меня было такое впечатление, что я начинаю жизнь с нуля. Я должен был постараться прогнать воспоминания, которые все время всплывали на поверхность, и не думать больше о двух годах моей жизни в БИТЛЗ, а напротив, принять вызов и стать знаменитым вместе с «Олл-Старз» Ли Кэртиса. Еще возможно, думалось мне, встретиться с БИТЛЗ на пути славы.
Выход «Love Me Do» в начале октября не имел мгновенного успеха, который позволил бы моим экс-коллегам быстро достичь известности. Даже если преданные поклонники в Мерсисайде покупали пластинку сотнями, это не могло ей помочь неожиданно очутиться в хит-параде. Диск поднимался, но постепенно; ди-джеи не спешили его рекламировать, и песня скромненько притулилась сначала в «Топ 50», затем — в «Топ-30» и наконец вошла в двадцатку лучших, остановившись на 17-м месте перед самым Рождеством 1962 года. Конечно, это уже был подвиг, попасть в национальный хит-парад с самым первым своим диском, но все же у меня еще оставалось некоторое поле деятельности.
Я освоился у «Олл-Старз» и снова начал играть в старых добрых берлогах, где у меня все еще были свои поклонники. Телефонный звонок от Хорста Фашера опять вернул нас на дорогу, так часто уводившую меня в Гамбург. Мы играли в клубе «Звезда» и имели успех, согревший мое сердце.
Гамбургская атмосфера совершенно не изменилась со времен БИТЛЗ. «Ли Кэртис энд Олл-Старз» были тепло встречены немецкой публикой, а город казался еще более ярмарочным, чем обычно. В этот приезд я виделся с Астрид только один-единственный раз; она не забыла своего счастья со Стью и все еще была очень печальна. Она не придала особого значения моему разрыву с БИТЛЗ и просто спросила меня, виделся ли я с ними. Я ей ответил, что нет, и она сказала мне мягко и с теплотой в голосе:
— Мне очень жаль, что все так случилось.
Моя любовь к Кэти стала еще сильней. В момент моего изгнания она была рядом со мной и помогла мне встретить его лицом к лицу. Она была на Хэйменс Грин вместе с моей семьей и нашими друзьями, когда я вернулся из Гамбурга. Выбрав подходящий момент, я позвал ее в гостиную, чтобы побыть с ней наедине.
— Мне надо тебе кое-что сообщить, — сказал я ей.
Ее лицо омрачилось выражением беспокойства: она боялась услышать дурные новости, может быть, даже о конце наших с ней отношений. Но я успокоил ее и достал из кармана маленький бархатный футляр; она открыла его и обнаружила два золотых обручальных кольца, которые я купил в Германии, — по кольцу каждому из нас. Я надел одно кольцо на палец Кэти, а другое — на свой.
— Скоро мы поженимся, — объяснил я ей.
Мы переглянулись с улыбкой и поцеловались.
Немного спустя Мо присоединилась к нам, и я ей объявил великую новость.
— Вот-так так! — сказала она Кэти, — какой сюрприз, поздравляю! Он мне ничего не говорил, а ты-то сама знала об этом?
Кэти пришлось признаться, что наша свадьба для нее — тоже настоящий сюрприз.
Мы поженились в августе 1963 года, в то самое время, когда БИТЛЗ уже гремели по всей стране. «Please, Please Me», вышедший в январе, в одни месяц взобрался на первое место хит-парада. Это был их первый альбом. За ним последовала «From Me To You», появившаяся в апреле. Их первая долгоиграющая пластинка держалась в хит-параде альбомов шесть месяцев. В августе, в месяц моей свадьбы, появилась «She Loves You», и их «йе-йе-йе» раздавалось теперь по всему миру. Повсюду были БИТЛЗ.
Тогда же, после бесплодного года, проведенного с Ли Кэртисом и Джо Фланнери, я с ними порвал. Расставшись с «Олл-Старз», Ли подписал контракт на свою сольную запись, идя в кильватере БИТЛЗ и используя повальное увлечение всем происходящим из Ливерпуля.
Джо не пошевелил и пальцем, чтобы помочь моей карьере. Апогей наступил, когда Ли был приглашен на телепередачу с участием нескольких групп все из той же эпстайновской конюшни, старавшихся стать известными. И опять «Олл-Старз» оказались за бортом. Это породило чувство горечи. Путь к славе теперь был отрезан, а время — упущено. Парни пали духом, совсем расстроились. Они попросили меня заняться ими: так возникли «Пит Бест Олл Старз» («Все звезды Пита Беста»).
В группу входили: Тони Уэддингтон и Уэйн Бикертон, писавшие собственные песни; парень по имени Фрэнк Боуэн, не задержавшийся в группе надолго и замененный Томми МакГэрком; и наконец — я сам. Мы превратились сначала в «Пит Бест Фо» («Pete Best Four» — «Квартет Пита Беста»), а потом, после ухода Томми, — в «Пит Бест Комбо» («Pete Best Combo»).
Еще во времена «Пит Бест Олл-Старз» мы пригласили нового менеджера, очень близкого мне человека, а именно — мою мать. «Касба» закрылась в октябре 1963 года; с тех пор она не переставала работать для меня, но это оказалось очень тяжелым занятием. Мы могли догнать БИТЛЗ только если бы нам крупно повезло, и все же повторить их подвиг казалось почти невозможным.
Мо, женщина увлекающаяся и необыкновенно энергичная, отправилась с нашими записями в Лондон и нашла внимательных слушателей в «Декке» в лице Дика Роу и Майка Смита, которым мы не были совсем незнакомы. В июне 1964 года они выпустили нас под именем «Пит Бест Фо» на «сорокопятке», называвшейся «Я постучусь в твою дверь» («I'm Gonna Knock On Your Door»). А Мо продолжала ради нас стучаться во все двери подряд, бомбардировать прессу информацией и организовывать интервью с журналистами (в «Дейли Миррор» вышла колонка, озаглавленная: «Мама помогает экс-битлу снова попытать счастье»); машина, казалось, опять потихоньку заводится.
По иронии судьбы, выпуск нашей «сорокопятки» совпал с появлением в хит-параде другой песни, в которой я играл на ударных: «Ain't She Sweet», записанной Бертом Кемпфертом в Гамбурге, тремя годами раньше, в которой солировал Джон Леннон. К несчастью «I'm Gonna Knock On Your Door» не поднималась в списках популярности, и по истечении нескольких недель от моего первоначального энтузиазма не осталось почти ничего.
Нам пришлось теперь встретиться лицом к лицу с тем, что я назвал «невидимым щитом» — с чем-то вроде невидимой силы, которая, казалось, говорила: «Границу переходить воспрещается!». Это значило, что БИТЛЗ соткали паутину, которая преградила мне путь к «большой жизни». Этот барьер ощущался очень сильно. Он был неосязаем, но все же давал о себе знать. Он начинался приблизительно в 60 км от Ливерпуля — дистанция, которой ограничивались контракты, заключавшиеся с нами промоутерами. Пытаться пробиться в Лондон было все равно что доставать луну с небес. Затем даже Ливерпуль начал мало-помалу закрываться для нас, потому что «невидимый щит» придвигался все ближе.
Пока я был с БИТЛЗ, я был окружен дружбой и обожанием фанов. Я был «стариной Питом», но чары постепенно рассеялись после моего исключения. Когда же БИТЛЗ добились славы, проявлявшийся к моей персоне интерес и совсем пошел на убыль. Процесс этот был почти не заметен, словно работа воды, точащей камень.
Устроители концертов вычеркивали наши имена из списков исполнителей. И даже «Декка» незадолго до провала нашей «сорокопятки» убрала подальше все, что мы с ней записывали, — пылиться на полках архивов.
БИТЛЗ и не подумали протянуть нам руку помощи, ограничившись всякими вредоносными сплетнями, которые пресса с превеликим удовольствием печатала, вроде того, что я «…никогда не был одним из БИТЛЗ», «…никогда не улыбался», «…не был общителен, даже выглядел замкнутым». Никто из них не сказал ни единого доброго слова. Журналы в Великобритании и даже за океаном тиражировали безумные истории, в которых я покидал группу по причине болезни, а Ринго был призван исключительно потому, что я был слишком болен, чтобы играть на барабанах.
В 1965 году все эти россказни достигли предела злопамятности. Даже Боб Вулер, на которого когда-то такое впечатление произвел мой «хмурый, суровый, но великолепный» вид, больше не интересовался мной.
Пока БИТЛЗ с налета покоряли мир, взобравшись на вершину всех хит-парадов, моя группа переживала ужасно тяжелый период. Моих доходов едва-едва хватало, чтобы расплатиться с долгами, я урезал до минимума свои карманные деньги и едва наскребал мелочи на пачку сигарет. Мне стало невыносимо принимать факты такими, какими они были, и делать вид, что мне безразлично то, в чем я должен был бы участвовать: успех БИТЛЗ, часть которого, по моему мнению, по праву принадлежала и мне. В момент глубокой депрессии я решил покончить с собой, — секрет, который я никому не раскрывал до сегодняшнего дня.
Мы с Кэти жили отдельной семьей в трех комнатах второго этажа моего дома на Хэйменс Грин, в своего рода квартире, имевшей собственный вход и охранявшей нашу частную жизнь. В тот роковой вечер, когда весь мир, казалось, отвернулся от меня, Кэти отправилась в гости к своей матери.
Я методично подготовил свой уход: запер дверь нашей спальни на ключ и отрезал любой доступ воздуха, засунув под дверь полотенце, затем закрыл окно и положил подушку перед старым газовым радиатором, открыл газ и вытянулся в ожидании конца.
