Дитер Болен - За кулисами
Я во всем этом видел только боль в пояснице и напряжение позвоночника. Я всем сердцем желал ей найти хорошего ортопеда. В такой перекошенной позе памятника она, быть может, уже не один час давала интервью.
В соответствии с такой театральной инсценировкой мы устроили совершенно не инсценированное интервью–болтовню:
«Твой голос совершенно не похож на другие голоса, которые мне доводилось слышать прежде. В твоем голосе есть немного хруста, эээ, что–то типа того…»
«Да», — промямлила Мараи в ответ так, что я едва понял. Потому что она говорила сверхтихо. (Вот, кстати, еще один VIP-трюк — шепот. Тогда всем приходится концентрировать свое внимание на том, что говорит звезда, чтобы понять, чего она хочет).
Окей, следующий вопрос, — подумал я. «Дело в технических средствах или в голосе? Или задействовано и то и другое? Или, может, кое–что за тебя делает в студии звукоинженер? Или это и впрямь твой голос?»
«О… да…» — снова прошелестела Мараи.
«Так что? Как ты это делаешь?» — я постепенно терял терпение.
На что Мараи открыла рот и пропустила через голосовые связки струю воздуха. А потом вдруг спела первые такты «Hero». Действительно гениально. Неповторимо. Тогда–то я и получил оргазм. Вот так сила.
Интервью непринужденно текло еще минут двадцать. Когда я потопал к лифту, меня ожидал сюрприз. Потому что статуя поднялась со своего постамента и живо засеменила рядом со мной. «Что ты делаешь сегодня вечером?» — прошептала она. И без всего этого освещения она все равно выглядела очень хорошо.
Такой восточный фриз как я не может правильно поступить, если женщина делает первый шаг. Я выстроился в линию и пропустил пенальти. «Ну», — ответил я, набитый дурак, — «мне нужно в Гамбург».
Едва я выговорил это, как захотел надавать себе пощечин за собственную глупость. Нопоздно. В лифте по дороге вниз я все время думал: Дитер! Дитер! Дитер! Об этом ты будешь жалеть всю свою жизнь!
Через несколько недель мне позвонили из «Сони», чтобы сообщить, что личный самолет фрау Кери находится на пути к Гамбургу. Мне следовало бы быть наготове. Она ужасно хотела бы зайти на несколько часиков ко мне в студию. И, может, даже попробовать спеть несколько новых песен.
Я чуть не умер от радости. Если кому надо испробовать несколько новых песен — я всегда готов. «Конечно!» — воскликнул я людям из «Сони» на другом конце провода, — «Передайте леди, я готов!»
Не имею понятия, как Мараи меня нашла. Я не дал ей ни адреса ни номера телефона. И в виде исключения не упомянул, что я величайший. В музыкальном отношении.
«И еще несколько мелочей, на которые Вам следовало бы обратить внимание», — сказали эти, из «Сони», — «музыкальные техники должны стоять наготове. В остальном студия должна быть абсолютно пуста. А, да, еще вот что! Фрау Кери прибудет предположительно между двумя часами ночи и двенадцатью часами дня. Но это неточно».
Я мог бы даже все это выполнить. Искушение было слишком велико. Звезда мировой величины в моей студии, которая хотела испробовать новую песню — какой шанс! При случае я мог бы подкинуть ей мою собственную песню.
Но Луис, мой инженер по звуку, лишь постучал пальцем по лбу и сказал: «Старуха совсем опупела! Мы не позволим делать из нас идиотов! Лучше оставь это, Дитер! Пусть поищут других глупцов!»
На следующий день я прочел в газете, что Мараи побывала в какой–то другой гамбургской студии. Там она выпила бокальчик шампанского и спела несколько тактов. А потом снова испарилась. Идиотство для другой гамбургской студии. Но я не уверен, что она и у меня просто выпила бы шампанского.
Несколько лет спустя мне довелось в последний раз насладиться выступлением Мараи. Она выступала в «The Dome» в Киле.
Весь путь гардероба Мараи, как обычно, как мы и привыкли, охранялся стокилограммовыми охранниками. Никто не имел права находиться в проходах. Все другие музыканты, включая Энрике Игласиаса и «Вестлайф» получили указание держать дверь своей гримерной закрытой.
Конечно же, я не послушался. Дело в том, что Мариелин, моя дочь, страстно желала получить автограф от Мараи. Да мне и без того это «каждый остается в своем стойле» действовало на нервы. Я же не кролик.
Итак, я вышел в коридор, когда она должна была идти выступать. Я смотрел, не появится ли где Мараи. И вот она со своей свитой приблизилась. Все, что я увидел — широкие грудные клетки секьюрити. «Назад! Назад!» — прозвучало в воздухе. Я непоколебимо остался стоять. Дитера Болена так просто не прогонишь. Но телохранители шуток не понимали. В следующий миг меня схватили четыре сильных руки и затолкали назад в гардеробную. Прежде чем дверь захлопнулась, я увидел, как Мараи совершенно равнодушно, словно королева Южной Аравии, удаляется в направлении сцены.
И какова мораль происшествия?
Для Мариелин я достал автограф «Вестлайф». А Мараи с тех пор я терпеть не могу.
1990
Гаральд Юнке или семь дней целебной комы
Как ослику морковку, так и мне достаточно только повесить перед носом специальное предложение, и я уже бегу. Так я оказался в 1990 году в рамках программы помощи жителям бывшей ГДР «полноценная вечеринка — половина налогов» на огромной стройке под названием Берлин. Тот, кто оказывался главным жертвователем, должен был платить налогов с прибыли на двадцать процентов меньше, чем вся остальная республика. Хорошая штука.
Кроме эффекта экономии капусты, я нашел в Берлине другие клевые вещи: никакого страха перед призывной комиссией. Ведь здесь меня не могли призвать на службу. А этого я хронически боялся (даже тогда, когда меня, девятнадцатилетнего, признали негодным к военной службе).
Ведь большинство мужчин мирятся со службой в армии, как с грибком на ногах. Некоторые мазохисты даже особо подчеркивают, какой же это важный опыт для их жизни. Спасибо, только без меня! Я не хотел позволить украсть у меня восемнадцать месяцев моей жизни.
Еще до этого мы с друзьями жарко спорили, как можно смухлевать на медицинском освидетельствовании: все упирали на «проблемы с сердечно–сосудистой системой» (пять кило таблеток, шесть литров кофе, три дня не спать = сердечный приступ в чистом виде). Я предпочел сделать ставку на невроз и хроническое чувство страха. Это не требовало стольких усилий.
Тогда как врачи из медкомиссии до упаду смеялись над моими товарищами и за три секунды написали об их пригодности, я строил из себя дурачка:
«Да, ну, и когда я еду на машине», — объяснял я врачу, преданно вскинув глаза, — «то деревья все время кричат мне: езжай на нас, Дитер! Езжай на нас! И обрывы зовут: спускайся сюда! Спускайся сюда!» Врач смотрел на меня с долей скептицизма. И я подумал: черт возьми, Дитер, придумай лучше еще что–нибудь! Он тебе все еще не поверил!
«Я не могу спать в одной комнате с другими мужчинами, тогда меня охватывает бесконечный страх».
На что врач лишь насмешливо взглянул на меня и спросил: «Скажите–ка, господин Болен, Вам, наверное, просто не хочется служить?»
Думаю, в этот момент я выглядел довольно смущенным. Собственно говоря, мне мое представление показалось достаточно убедительным. Но потом я заметил: этому типу я пришелся по душе. На это у меня нюх. Симпатия витала в воздухе и в его глазках, хотя я не думаю, что он был гомосексуалистом. Так всегда с Боленом, его считают либо: а) клевым либо б) дерьмом. Никакой середины.
Ну, и я смело ответил без запинки: «Да, я действительно не хочу туда».
Бинго! Расклад оказался верным. Мой честный ответ явно ему понравился. После всех этих потных от страха Я–хотел–бы-но–не–могу–сердечный-приступ наконец–то нашелся один, который сказал: я просто не хочу!
«Окей!» — доктор нацарапал на клочке бумаги какое–то замечание, — «Это мы устроим».
С тех пор прошло пятнадцать лет. Собственно, все уже быльем поросло. И все–таки я живу в постоянной паранойе, что кто–нибудь вынет из шкафа мое дело со словами «А про него–то мы забыли!»
Поэтому в Берлине я чувствовал себя так легко и свободно, словнона коленях у праотца Авраама.
Подкопив карманных денег, я обзавелся шикарным пентхаусом. Наш новый дом находился прямо в Грюневальде. Менее, чем в сотне метров от нас находилась резиденция ГарольдаЮнке. Мрачная вилла тридцатых годов с окнами–бойницами и двухметровым забором вокруг сада.
Зато внутри все было устроено с бесконечной роскошью: шелковые обои, азиатские вазы, зимний сад с зеркальными стенами и балдахином, открытый бассейн, который чистил робот.
Мы с Гарольдом были не только соседями, мы разделяли одну и ту же страсть: велогонки. Ведь Дитер Болен катается не только на своих крутых Феррари. Он умеет здорово крутить педали драндулета. На свете есть много мест, в которых ты многого не увидишь, если едешь не на велосипеде. Зюльт, например. Зюльт без велосипеда — как клубника без сбитых сливок, как шампанское без искорок. Ты кое–что делаешь для собственного тела. Ты ощущаешь ветер и солнце на твоей коже. У тебя есть время, чтобы прочувствовать ландшафт в совершенно новой перспективе. И вместе с тем ты можешь болтать с подругой. Так сказать, небеса на земле. Разве только ты уже битых три года живешь с девушкой ростом метр шестьдесят родом из Парагвая, которая, проехав четыре километра по полю, кладет свою лапку тебе на плечо и оставшиеся шестнадцать километров просит повернуть назад, в Лист.
