Пит Бест - Джон Леннон, Битлз и... я
К несчастью, вечер прошел не блестяще. Мы надеялись увидеть много народу, однако пришли всего шестьдесят человек. Мы не взяли с собой всей аппаратуры, а усилители наши вырубились. Весь вечер мы просидели на краю сцены, болтая с подружками под бдительным взором папаши Пола.
Нас попросили исполнить несколько любимых вещей из репертуара БИТЛЗ, которые мы и спели без микрофона. Меня лично попросили спеть «Matchbox» и «Peppermint Twist» — две песни, в которых я солировал в «Каверне», и вещь Элвиса Пресли «A Rose Grows Wild In The Country», из которой я не помнил почти ни слова; я затыкал дыры, имитируя Пресли: дергался, как марионетка и нагибался к фанам, чтобы пожать им руку. Папа Пола был в восторге:
— Ты взломал лед, а то атмосфера была, как на кладбище.
Пол тоже исполнил лучшие свои баллады, но в общем и целом это был скучный вечер, совершенно неудавшийся из-за отсутствия организации. Еще до того как я покинул группу все-таки был создан официальный фан-клуб, и его «собрания» происходили в «Каверне». Они имели такой успех, что толпа желавших на них присутствовать громоздилась чуть ли не до потолка.
Наша гастрольная деятельность стала настолько кипучей, что возникла необходимость в постоянном шофере или дорожном менеджере, — в ком-нибудь, кто отвечал бы за транспорт, доставлял бы нас вовремя на концерты, грузил и выгружал сопутствующую аппаратуру и помогал бы ее устанавливать на сцене. Вообще, нужно было проследить за тысячей мелочей, а Фрэнк Гарнер, касбовский вышибала, служивший у нас временно шофером, не мог разорваться между двумя работами, особенно во время уик-эндов.
Нейл Эспинол помог мне решить эту проблему. Он был одним из основателей «Касбы», а Джорджа с Полом знал еще по школе. Он стал моим другом и другом моей семьи; у него была собственная комната в нашем доме. Он учился на бухгалтера и каждый день строчил задания для своих заочных курсов, словно канцелярский служащий. Он был интеллигентным мальчиком со вкусами педанта. Между собой БИТЛЗ звали его Нел.
Когда стало очевидным, что Фрэнк Гарнер больше не собирается с нами возиться, я спросил у Нейла:
— Почему бы тебе не купить какую-нибудь колымагу, чтобы таскать нас по дорогам? Тебе ничего не будет стоить погасить кредит.
Он выложил 15 фунтов за серо-буро-малиновый драндулет, весь помятый, но ездивший нормально — это главное. Нейл с энтузиазмом ринулся в мир шоу-бизнеса, став нашим первым дорожным администратором. Эта работа была для него чем-то вроде забавы, ведь он жил у меня, а вся экипировка БИТЛЗ, за исключением гитар, хранилась тут же.
И, само собой, моя барабанная установка — тоже. Она приняла новый вид. После того как жизнь вошла в обычную колею по возвращении из «Топ Тена», я решил, что пришло наконец время появиться названию группы во всем своем ослепительном блеске на большом барабане. Ну и работенка, должен я вам сказать, и я сам ее себе уготовил! Большой барабан у меня был 66 сантиметров в диаметре, тогда как обычно диаметр таких барабанов не превышал 61 сантиметра. Я покрыл внешнюю сторону лаком огненно-оранжево-красного цвета, напоминающего заходящее солнце. Теперь она была видна за 500 километров! На этом кричащем фоне выделяющейся белой краской я написал «BEATLES». От такой красоты, должно быть, просто с души воротило, но никто из нас так не думал в то время.
С приходом Брайана Эпстайна Нейловская развалюха, на которой БИТЛЗ бодро колесили по округе, была заменена новеньким блестящим автомобилем. Нейл оставался дорожным менеджером до тех пор, пока на пике успеха группы не была создана корпорация «Эппл», где он занял одно из ведущих мест. Это было началом длинного пути для Нейла Эспинола.[18]
В сентябре 1961 года Джон получил денежный перевод от своей тетки из Экосса и почувствовав тяжесть в кармане, смылся, не сказав «до свидания», вместе с Полом, убив нас с Джорджем наповал. Решив все растранжирить, они отправились на недельку в Париж, приравняв нас с Джорджем к нулю. Было довольно странно, что они нас даже не предупредили, впрочем, это было просто беспечностью, и по прошествии недели все вернулось в привычное русло.
Одной из причин, привлекших Джона в Париж была та, что там в то время находился один из старых гамбургских приятелей «экзи», некто Юрген Фольмер. Джон узнал об этом благодаря Стью, регулярно обменивавшемуся с Юргеном длинными письмами. Среди прочего в этих письмах обсуждались вопросы причесок. Юрген был ярым приверженцем челки и склонял двоих битлов последовать его примеру и присоединиться к почитателям новой моды зачесывания волос на лоб. Этот стиль распространился вслед за БИТЛЗ среди молодых людей всего мира и получил название «лохматый гриб». Но, опять-таки, никто меня не просил вступать в ряды «грибов».
Результатом каникул во Франции явилась еще одна новая мода. По дороге домой Джон с Полом сделали остановку в Лондоне. Шляясь по Чаринг Кросс Роуд, они заприметили витрины обувного магазина «У Анелло и Дэвид», специализировавшегося на обуви для танцев и театра. Джон положил глаз на пару черных сапог, высотой до середины икры со скошенным каблуком и хлястиком сзади.
— Я просто влюбился в них, — говорил он, — и мне немедленно захотелось купить одну пару. Полу — тоже, и мы вернулись в Мерсисайд этакими фанфаронами.
Мы с Джорджем заказали такие же в том же магазине, и они стали нашей гордостью вкупе с черной кожаной одеждой. Я потратил многие часы, наводя на них блеск. И, конечно же, все ливерпульские группы немедленно влезли в такие же сапоги! Вот так вот и родилась новая мода. Вскоре после возвращения из Парижа Джона и Пола, наш маг и волшебник в лице Брайана Эпстайна, безукоризненно одетого, в костюме бизнесмена, появился в парилке, называемой «Каверна». В один прекрасный день,[19] в послеобеденное время, он осторожно заглянул в дверь, чтобы бросить нерешительный взгляд на четырех парней, одетых в кожу и обливавшихся потом.
10. На сцене появляется мистер Эпстайн
Истории было угодно, чтобы Брайан Эпстайн впервые узнал о существовании нашей группы в субботу, 28 октября 1961 года, когда некто Раймонд Джонс преспокойно вошел в его шикарный пластиночный магазин на Уайтчепел и спросил диск БИТЛЗ «My Bonny», «выпущенный в Германии». Брайан справедливо гордился своими познаниями в области поп-музыкальной пластиночной индустрии, однако ему пришлось ответить, что он не осведомлен ни о диске, ни о самих БИТЛЗ, хоть и писал критические статьи о музыкальных новинках в газету Билла Харри «Мерси Бит».
Тем не менее, как всегда, желая удовлетворить клиента, он пообещал разыскать диск и черкнул на листке бумаги: «Проверить к понедельнику»; чуть ли не в тот же самый момент еще две девушки спросили ту же пластинку. С минимумом информации, полученным от Раймонда Джонса, Брайан принялся разыскивать следы нашего диска. «My Bonnie» значилась в каталогах как пластинка Тони Шеридана, мы же там фигурировали под именем «Бит Бразерс», а о БИТЛЗ — ничего!
Кажется совершенно немыслимым то, что Брайан ничего не слышал о нас. «Каверна» была всего в нескольких шагах от Уайтчепел, и мы заходили в его магазин несколько раз в неделю.
К тому же мы регулярно появлялись на первой полосе «Мерси Бит». Впрочем, Брайан, наверное, никогда не читал подобную «прозу», хотя писал для этой газеты и даже продавал ее в собственном магазине. Позднее он объяснял это тем, что мерсийский рок никогда не был его «коньком», (он предпочитал классическую музыку, в особенности произведения Сибелиуса) и в свои двадцать семь лет он, должно быть, считал себя слишком старым для рока. Правда, в своей автобиографии «Подвал, полный шума» («A Cellarfull Of Noise») он вспоминает, что ему как-то довелось увидеть название нашей группы на афише, анонсировавшей бал в Нью Брайтоне.
Мы же, наоборот, прекрасно знали мистера Эпстайна. Мы нередко захаживали в его магазин «НЕМС» («NEMS» — «North End Music Stores»), облаченные в кожу, чтобы послушать — очень редко, чтобы купить — последние американские новинки.
Я сразу понял: это одна из продавщиц магазина, с которой мы частенько трепались в отсутствие Эпстайна, объяснила ему, что мы и есть те самые сомнительные типы, играющие по соседству с его заведением.
БИТЛЗ не были слишком взволнованы когда, во время одного из наших пресловутых дневных концертов в начале ноября, Боб Вулер объявил, что в этом человеческом болоте, именуемом «Каверной», присутствует Брайан Эпстайн, и попросил публику аплодировать что есть сил. Брайан, прежде чем отправиться в «Каверну», обратился к Биллу Харри, с просьбой подготовить ему почву в этом неведомом мире, и Вулер его ждал.
Эпстайн разглядывал нас с интересом (однако не без доли пренебрежения, как он признавался позднее), отмечая, что мы плохо одеты, дурно воспитаны, непрерывно переругиваемся между собой и — о, ужас! Это уж слишком! — едим во время игры. Полный решимости разыскать «My Bonnie», он проложил себе путь к сцене среди потной толпы, покрытой вышеупомянутой «перхотью», и шепнул несколько слов на ухо Джорджу Харрисону, чтобы объяснить ему мотивы своего визита. Пресловутый диск появился как по волшебству из запаса и был поставлен на проигрыватель, чтобы Брайан мог его послушать. (Речь идет об экземпляре, принадлежащем Полу — именно его и поставил Боб Вулер, моя же копия находится у меня.) Эпстайн навел справки о диске, и какое-то время мы больше с ним не встречались.
