Себастьян Даншен - Элвис Пресли: Реванш Юга
В статье в «Биллборд» также особо подчеркивалось присутствие Элвиса на концерте музыки кантри, устроенном в Овертон-парке в конце июля, звездой которого был певец хиллбилли Слим Уитмен. Приглашение прислал конферансье Боб Нил, составлявший программу концерта: он предложил Пресли выступить «на разогреве» со своими двумя аккомпаниаторами. Официальное начало карьеры чуть было не провалилось, ибо могущественный профсоюз музыкантов собирался наложить вето под тем предлогом, что Элвис в нем не состоит. Но проблему уладили, и певец поднялся на сцену, пряча страх под маской уверенности: «Я жутко мандражировал. Я еще никогда не выступал перед таким количеством народа. Я запел песню со своей первой пластинки, и все завопили — не знаю, почему. Когда я спустился, мой импресарио мне объяснил, что люди вопили, потому что я дергался во все стороны».
Это нельзя считать боевым крещением трио, потому что Скотти Мур уже приглашал Элвиса исполнить обе песни с пластинки на еженедельном выступлении «Старлайт Ранглерс» в клубе «Бон Эйр» — пристанище «красношеих» на окраине Мемфиса. Публика состояла из сорокалетних рабочих, считавших Хэнка Уильямса воплощением современности, и это было не самое лучшее место для подростковой жестикуляции Элвиса, так что фурора он не произвел. «Люди не реагировали. Спрашивали друг у друга, что это за марсианин», — вспоминает Скотти Мур. Прохладный прием не помешал Элвису возобновлять попытки на протяжении всего лета — в «Бон Эйр» и в «Бель Эйр», другом пристанище «Ранглерс». Эти выступления помогали ему привыкнуть к сцене, а кроме того, мистер и миссис Типлер, на которых он работал, пришли как-то вечером на него посмотреть.
В рабочее время Элвис по-прежнему разъезжал на своем грузовичке по улицам Мемфиса, а в нерабочее вел совсем другую жизнь. Вечерние курсы окончательно отошли в тень, когда впереди забрезжили мечты о славе и обозначилась перспектива артистической карьеры.
Помимо выступления со «Старлайт Ранглерс», Скотти Мур разыскивал другие ангажементы. На его взгляд, как и по мнению Сэма Филлипса, не следовало упускать ни одной возможности. Мемфис сохранил воспоминание о бродячих шарлатанах, устраивавших целые представления, чтобы привлечь покупателей и всучить им чудесные эликсиры. Традиция таких уличных концертов сохранилась до середины XX века, и когда в Мемфисе 9 сентября открылся торговый центр «Ламар-Эйруэйз», Элвиса пригласили среди прочих выступить на открытии. Облачившись в брюки от смокинга со светлыми лампасами, в черный пиджак, розовую рубашку и двухцветные штиблеты, бывшие в моде на Бил-стрит, он поднялся в кузов грузовика, изображавший сцену, и запел. Успех превзошел все ожидания заказчиков: откуда ни возьмись перед грузовиком образовалась толпа подростков, привлеченных растущей славой исполнителя «Всё в порядке».
И все же излюбленным местом его первых робких сценических поползновений было «Орлиное гнездо» — клуб, где собирались пилоты рейсовых самолетов из близлежащего аэропорта. Несколько человек видели его выступления там уже в 1953 году, что вполне вероятно; но начиная с августа 1954-го «Орлиное гнездо» стало его штаб-квартирой благодаря поддержке диджея Джона Лепли. Клуб открывался с наступлением вечера, и публика танцевала до часу ночи под клубный оркестр под управлением Тайни Диксона. В перерывах его сменяли Элвис со Скотти Муром и Биллом Блэком. Часто три музыканта возвращались в город после концерта и заканчивали вечер с подружками в «Эрлс Хот Бисквитс» — ресторане традиционной южной кухни. Один из его официантов, Вилли Херентон, в 1991 году станет первым чернокожим мэром Мемфиса.
Выступления в «Орлином гнезде» будут продолжаться до конца года — сначала по средам, потом в последнюю пятницу каждого месяца. Обстановка была непринужденной, но публика — не слишком юной, о чем свидетельствует лозунг «Надевайте галстук, только если ваша жена на этом настаивает», так что Элвису приходилось лезть из кожи вон, чтобы привлечь симпатии публики.
Плюсом было то, что он стал держаться увереннее. Для начала обогатил свой репертуар: двух песен с одной-единственной пластинки было уже недостаточно, чтобы выступать. Свидетели этого периода сообщают также ценные сведения об эволюции его поведения на публике: Элвис научился с поразительной легкостью отвечать ожиданиям аудитории. Между хорошо воспитанным молодым человеком с набриолиненным коком, страшно застенчивым, о котором писала «Мемфис Пресс-Сцимитар» в конце июля, и нарождающимся шоуменом того же периода — потрясающий контраст.
Памятуя о заразительной истерии на церковных службах, на которых он присутствовал несколько месяцев тому назад в баптистской церкви преподобного Брюстера, испытав сильное влияние зажигательных шоу, устраиваемых королями ритм-энд-блюза на Бил-стрит, Элвис порвал со статичным поведением певцов кантри. Его глаза закрывались, по лицу пробегала тень, ноги начинали бешено дрожать, бедра колыхались; он показывал языком тела, что переживает свои песни, а не рассказывает их с отстраненностью, приличествующей в порядочном американском обществе, где чрезмерное проявление чувств воспринималось как дурной вкус.
Как и афроамериканцы из простонародья, ценившие такую экспрессивность на сцене, «белая беднота» вовсе не была шокирована его поведением. Зато взрослое поколение из среднего и высшего класса, привыкшее к традиционной сдержанности северной элиты, не скрывало своего осуждения, видя в жестах Элвиса явное бесстыдство. Смешивая непосредственность и примитивность, сваливая в одну кучу чувственность и вульгарность, они относились к его непристойности тем враждебнее, что их дочери начинали следовать дурному примеру.
Дочери — а иногда и жены. Свидетельство Марион Кейскер, невольно увлеченной святым духом зарождающегося рок-н-ролла на одном из концертов Элвиса в то лето, весьма показательно: «Обычно я веду себя очень сдержанно. По крайней мере на людях. Вдруг я услышала, как кто-то вопит, и поняла, что это я, чопорная мать семейства, визжу, как ненормальная».
Уже с этого времени между значительной частью мира взрослых и певцом, больше всех удивленным вызываемой им реакцией, разверзлась пропасть непонимания. В начале своего пути Элвис, отнюдь не поощряя женскую истерию, наивно удивлялся этому явлению и даже спрашивал у окружающих, почему это девушки принимаются вопить, стоит ему раскрыть рот. «Это они из-за тебя вопят, — отвечали ему. — Продолжай в том же духе». Но надо полагать, что его тревожили неодобрительные слова в его адрес, так что он даже решил посоветоваться с единственным человеком, мнением которого дорожил, — своей матерью. «Мама, это правда, что я веду себя на сцене вульгарно?» — спросил он и услышал сюрреалистичный ответ Глэдис: «Нет, сынок, но если ты будешь так извиваться, до тридцати не доживешь».
Материнское одобрение успокоило Элвиса, и он мгновенно приобрел поразительную власть над своей аудиторией. Играя на сексапильности, о власти которой раньше даже не подозревал, он забавлялся тем, что провоцировал публику, потворствовал желаниям женской аудитории, обострял ее ожидания до финального взрыва, подталкиваемый партнерами, которые видели в этом гарантию длительного успеха. Театральные деятели Мемфиса быстро сообразили, какую выгоду можно извлечь из притягательности певца для подростков обоего пола. Сменив Скотти Мура, у которого было мало связей в профессиональной среде, радиоведущий Боб Нил осенью организовал гастроли трио Элвиса по множеству школ Теннесси, Миссисипи и Арканзаса. Для пущего успеха Нил давал анонсы концертов в своих передачах и сам их вел, а его жена продавала билеты.
Пока Элвис был занят упрочением своего имиджа подросткового кумира, Сэм Филлипс думал о его будущем. Он прекрасно знал, как работает шоу-бизнес и что экономика успеха — сложное дело. Успех первой пластинки надо подтвердить. Уже в середине августа Филлипс вызвал Элвиса, Скотти и Билла в студию, чтобы записать две новые песни. Несмотря на все их усилия, этот сеанс окончился в глазах Филлипса неудачей: он отказался издать интригующую версию «Голубой луны» — классического произведения американской эстрады, созданного Роджерсом и Хартом, — предложенную Элвисом.
Сэм остался верен своему продюсерскому методу и не препятствовал свободному самовыражению артиста, пока не произойдет «щелчок». Встретившись с Элвисом в студии в начале сентября, он отправил его в свободное плавание. Тот явно не отказался от своих амбиций эстрадного певца и вновь запел одну за другой сентиментальные баллады: начал с «Завтра вечером» (сочинение певца блюза Лонни Джонсона, пользовавшегося большим успехом за шесть лет до того), затем выдал версию в стиле кантри «Я не отпущу тебя» Джимми Уэйкли. Продюсер никакого восторга не выразил, и Элвис, порывшись в своей музыкальной памяти, предложил свой вариант «Мне всё равно, если солнце не светит» — песни из фильма «Напугай меня» с Дином Мартином, которую он слышал в кино годом раньше. По совету Филлипса он ускорил темп, но тот по-прежнему был недоволен и предложил попробовать что-то вроде «Всё в порядке», вдохновляясь стилем ритм-энд-блюза.
