Александр Стефанович - Пугачёвочка. Концерт в четырёх частях
— Ну, и как будем разбираться? — спросил главарь.
— Отберу несколько вещей и смотаюсь за «баблом».
— Как, братва, отпустим клиента?
— А сколько возьмешь? — поинтересовался кто-то из братков.
— Сколько унесу, — вспомнил я родное 88-е отделение.
— Ладно, — сказал главный, — только уносишь все на себе, без грузчиков.
Ударили по рукам, я отбирать вещи. А потом быстренько слинял из нехорошей квартиры.
Вернувшись в актерский буфет стадиона, первым делом заказал себе рюмку коньяку, хотя обычно не пью крепких напитков. Но тут был особый случай. Я должен был отпраздновать свое возвращение на этот свет с того, куда уже ступил одной ногой.
«А где же сувениры? — спросила Алла в гримерной, — Ты мне рассказывал, что в Ленинграде столько антиквариата…»
Надо сказать, что блатные в советские времена жили неплохо. И тянулись к общению с творческой интеллигенцией.
К артистам, писателям и певцам в народе вообще было особое отношение. Однажды Леня Дербенев познакомился в поезде «Красная стрела» с богатыми ребятами. Разговорились. Узнав, что они имеют дело с автором самых знаменитых песен, пацаны принялись угощать попутчика.
— А вы чем занимаетесь? — спросил Дербенев.
После некоторой паузы «крутые» застенчиво признались, что они могильщики, а сейчас отдыхают. Похвастались хорошими доходами и обещали помочь, «если понадобятся услуги».
Так же, в поезде, и мы с Аллой столкнулись с одним колоритным типом. Возвращались из Одессы, где только что закончились ее гастроли. К нам в купе СВ постучал сосед и вежливо пригласил поужинать у него, так как ресторан в поезде открывался только через два часа. Не идти же в гости с пустыми руками — мы прихватили бутылку вина. Оказалось, зря. Все его купе было уставлено картонными коробками с разными яствами. Наш новый знакомый, как фокусник, метал из них на стол кефаль и камбалу, копченый шпик с розовыми прожилками, колечки кровяной колбаски, упаковки с форшмаком и цимесом. Чтобы оценить эффект, произведенный на нас этим зрелищем, надо понимать, что эпоху всеобщего дефицита, в магазинах ничего подобного не было.
Выпили, закусили, и «волшебник» разоткровенничался:
— Еду в Москву поздравлять своего наследника. Мальчику исполняется восемнадцать лет. Пристроил его в нефтяной институт. Вот — везу подарок.
Он достал из кармана бархатную коробочку, открыл и показал нам тяжеленную медаль из чистого золота, наподобие олимпийской. Только вместо колец красовалась гравировка — «Моне 18».
— А вы чем занимаетесь? — осторожно спросили мы.
— Сразу видно, что вы не местные, — усмехнулся пассажир, — Меня вся Одесса знает. Я директор «Привоза», главного рынка…
Творческая интеллигенция доходам и возможностям «крутых» завидовала. Ролан Быков рассказывал такой анекдот: «Пациент в сумасшедшем доме требует отдельную палату и особое внимание. Главврач спрашивает санитаров, с чего бы это. „Говорит, что он директор комиссионного магазина“, — отвечают те. „Гоните его в шею в общую палату, — смеется главврач. — Я его знаю. Это обыкновенный профессор Московского университета. Просто у него мания величия!“»
Глава девятнадцатая
Еще о Дербеневе
Я уже говорил, что умные люди научились использовать советскую систему в собственных целях. Одним из таких людей был наш друг Леонид Дербенев.
Он был легким, веселым, обаятельным и ироничным человеком. Ирония и обаяние пронизывали его творчество. Наверное, поэтому песни Дербенева пользовались такой популярностью. И «Лучший город земли» на твист Арно Бабаджаняна, ставший молодежным гимном Москвы, и веселые песенные пародии, вроде якобы народного блатного хита «Постой, паровоз, не стучите, колеса».
Сам Дербенев довольно иронично относился к собственному песенному творчеству. Я как-то заметил, что у него часто упоминаются звезды, и спросил: «Лень, а почему у тебя в песнях все время какой-то „звездопад“?»
Он усмехнулся в ответ: «А чему ты удивляешься? Я же от планетария работаю».
Леня был фанатичным рыбаком. Он любил ездить в Карелию, в городишко Сортавала, где находился Дом творчества Союза композиторов, чтобы там порыбачить. Рассказы о том, какую двухметровую щуку он подсек на утренней зорьке, были самыми захватывающими, среди многих других его баек. Но Сортавала находилась далеко, за тысячу километров от Москвы, туда особо не наездишься. А под Москвой подобной рыбалки для широкой публики не было. И тогда Дербенев нашел выход.
Случайно он познакомился с одним высокопоставленным военным, который служил адъютантом Начальника главного штаба Варшавского договора. (Был такой советский аналог НАТО). Однажды новый знакомый, тоже оказавшийся заядлым рыбаком, приложив невероятные усилия, сделал ему одноразовый пропуск в Завидово, где охотились и рыбачили члены советского руководства. Попасть туда простым смертным было совершенно невозможно.
Вернувшись зимней правительственной рыбалки, Леня был в шоке. «Я, — говорил он, — много чего видел в жизни, но такого даже не мог вообразить. Там вода у каждой лунки просто кишит специально прикормленной рыбой. Но самое невероятное, что начальники выезжают на лед, прямо в правительственных „Чайках“. В полу их машин, под ковром, сделана специальная дырка, они сверлят во льду лунку, не вылезая из авто. И рыбу вытаскивают прямо в салон! Я, когда это увидел, понял — никакой Америке, на хрен, за нами не угнаться! Там такого просто быть не может, чтобы люди выезжали на реку Потомак на „Кадиллаках“ и ловили прямо из салона килограммовых лещей!».
Но снова попасть на правительственную рыбалку Дербенев не мог. Посещение Завидово строго регламентировалось. А 9-е Управление Комитета государственной безопасности следило затем, чтобы никто посторонний не мешал партийным и советским вождям отдыхать на природе.
Тогда Леня вместе с этим адъютантом провернул в собственных интересах совершенно невероятную операцию, в которой были задействованы даже высшие руководители СССР. Он надиктовал адъютанту проект бумаги, состоявшей из сплошной демагогии. Но именно поэтому, она получила одобрение в инстанциях. И, в конце концов, Политбюро ЦК КПСС (в то время все главные вопросы управления империей решались именно там) принял примерно такое решение: «В целях улучшения взаимопонимания между высшими офицерами Главного штаба стран Варшавского договора, в порядке исключения, разрешить приглашение высших военных представителей стран Варшавского договора, аккредитованных в Москве, на территорию охотничьего хозяйства Завидово для совместных мероприятий по проведению спортивной охоты и рыболовства. Руководству Генерального штаба стран Варшавского договора представить список лиц, допущенных к мероприятиям».
За точность формулировок не отвечаю, но смысл был именно таков. Не нужно объяснять, что составлением списка рулил Ленин приятель-адъютант, и фамилия Дербенева там фигурировала в качестве ответственного за культурно-массовую работу. С тех пор Леонид Петрович черпал свое вдохновение на завидовских берегах. Так он в очередной раз, поимел советскую власть. Думаю, что именно в Завидово, наблюдая вблизи «кремлевских небожителей» и сочинил Дербенев свои замечательные частушки про «показательный процесс над ЦК КПСС».
Глава двадцатая
Валерий Плотников
Еще об одном нашем друге следует рассказать особо. Это знаменитый фотограф Валерий Плотников. Именно он создал две фотосессии Аллы в образе одинокой женщины с ребенком. Маленькая Кристина играла в этом важную роль. Первую серию снимков Валера снимал в доме своей тогдашней жены Ирины Собиновой-Кассиль.
В их большой кухне Алла уселась в старинное кресло, а Кристинка устроилась у нее на коленях. Незадолго до нас на этом же месте Плотников снимал Володю Высоцкого и Марину Влади.
С Валерой я познакомился в пионерском лагере Ленинградского обкома партии, где бывал каждое лето. Лагерь располагался в элитном поселке Комарово на берегу Финского залива, на бывшей мызе генерала Маннергейма — того самого, который прославился оборонительной линией во время советско-финской войны. Слева от нас жил композитор Соловьев-Седой, справа — писательница Ольга Форш. Я имел возможность отдыхать в этом престижном месте потому, что мой отец руководил в Ленинграде молодежной газетой.
Однажды, задержавшись на несколько дней на спортивных соревнованиях, я приехал в Комарово, вхожу в комнату, в которую меня определили, и теряю дар речи. Все ее стены увешаны романтическими картинками, на которых изображены обнаженные нимфы и наяды на фоне старинных замков и запущенных парков.
— Что это? — спрашиваю.
— Это Валера рисует, — показывают мне на сидящего в углу пацана. Он как раз создает очередную пастораль.
