Григорий Гордон - Эмиль Гилельс. За гранью мифа
Обзор книги Григорий Гордон - Эмиль Гилельс. За гранью мифа
Эта книга об одном из самых великих пианистов XX века — и не только XX: его имя, легендарное уже при жизни, стоит в одном ряду с Листом, Антоном Рубинштейном, Рахманиновым...
Автор неистово полемизирует с известными советскими критиками, создавшими, по его мнению, искаженный портрет Гилельса, знакомит с неизвестными фактами из жизни пианиста, размышляет о гилельсовском искусстве и судьбе художника в меняющемся мире.
Бо́льшая часть материалов публикуется впервые.
(От издательства)
Г. Гордон
Эмиль Гилельс
За гранью мифа
Памяти великого артиста
«…Время, столкнувшись с памятью,
узнает о своем бесправии».
Интродукция
Если книга, сходная по жанру с той, которую раскрыл сейчас читатель, посвящена не вымышленному, а реально существовавшему герою, — ей полагается иметь предисловие. Если же его нет — вступительный раздел обозначается: «Вместо предисловия». Если и этого нет — то «От автора»; вариантов много.
В подобных случаях автор, как правило, объясняет мотивы своего обращения к данной теме, знакомит с целями, поставленными перед собой, просит простить его, если не все удалось так, как было задумано, и, в заключение, сообщает, в каком случае он будет полностью или отчасти удовлетворен. Главное же состоит в клятвенном обещании наконец-то представить имярек в точности таким, каким он был в действительности: его образ впервые будет освобожден от накопившихся со временем деформаций, наслоений, укоренившихся ошибочных представлений. Еще никогда и никто не уведомлял, что собирается создать заведомо искаженный портрет своего героя.
Однако о человеке, имя которого стоит на обложке книги, рассказать совсем не просто. Прежде всего потому, что он знаменит. Более полувека его имя появлялось в самых разных «ситуациях»: на огромных афишах чуть ли не на всех языках планеты, на маленьких программках, сообщающих «содержание» концерта, в газетах и журналах, на конвертах грампластинок, в буклетах, приложенных к компакт-дискам и кассетам, в титрах кино- и телефильмов. Триумфально звучало оно в разных странах и континентах — Эмиль Гилельс!
Он был одним из самых прославленных пианистов своего времени — и не только своего: человек-легенда уже при жизни, Гилельс по праву занимает место в одном ряду с корифеями всей истории фортепианного исполнительства — Листом, Антоном Рубинштейном, Бузони, Гофманом, Рахманиновым.
О Гилельсе столько написано, что вряд ли удастся сказать что-то принципиально новое. Но поскольку исполнительское искусство не имеет окончательного «итога» — оно, как и любое другое искусство, живет и «изменяется» во времени, постольку всегда есть возможность — в силу названной причины — посмотреть на многое с иной «смотровой площадки». Так что решаюсь прибавить к книгам о Гилельсе еще одну.
Казалось бы, у моего героя — счастливая судьба — звания, награды, почести… На самом деле — и во многих отношениях — все было не так просто. Уже одно то обстоятельство, что ему суждено было родиться в 1916 году, говорит о многом… Символично — а в его биографии разного рода совпадения играли большую роль, — что он окончил свои дни в 1985 году, первом году начавшихся медленных перемен того общественного уклада, при котором ему довелось прожить отпущенный ему земной срок.
Время диктовало свои законы: искусство Гилельса нередко отражалось нашей критикой, как в «королевстве кривых зеркал». Отсюда многие полемические страницы книги, направленные против устоявшихся «трактовок». Допускаю, это может быть воспринято как некий памфлет. Что ж, не скрою своей радости, если хотя бы один человек посмотрит другими глазами на «узаконенные» вещи, — тешу себя такой надеждой.
Кое о чем хочу предупредить читателя.
Решаюсь говорить от своего имени, руководствуясь мыслями замечательного русского критика Георгия Адамовича по поводу местоимения «я»: «Им, разумеется, не следует злоупотреблять, однако без него в литературной критике — да и не только в ней! — невозможно и обойтись… Самого себя нельзя со своей дороги убрать, иначе как сквозь призму личных суждений ничего в критике нельзя высказать, и будем поэтому говорить „я“ там, где оно необходимо, в уверенности, что естественный оборот речи по самой своей природе скромнее и проще всякого словесного жеманства». Лучше и не скажешь.
В книге приводится множество цитат — публичная деятельность моего героя к этому обязывает. Потому сознательно буду давать возможность говорить другим, а не только себе; может быть даже — прежде всего другим, а затем уж себе. Притом обхожусь без ссылок на источники, коих — источников — огромное количество; ссылки утяжелили бы чтение, а ведь это именно книга, а не академическое исследование. (В цитатах ручаюсь, разумеется, за каждое слово и для любознательных прилагаю список использованной литературы. Курсив здесь мой, а не авторский, кроме специально оговоренных случаев. Восклицательный знак в скобках — тоже мой.)
И последнее. Нет надобности придерживаться твердого плана — скажем, во что бы то ни стало двигаться по биографической канве, не нарушая временного хода событий. Буду чувствовать себя, по возможности, раскованно (и читателю так легче дышать): когда нужно — забегая вперед, возвращаясь назад или отклоняясь в сторону…
Остроумно заметил Иосиф Бродский: «Время, истраченное на предисловие, есть время, украденное у чтения…» Поэтому не буду злоупотреблять терпением читателя.
В начале жизни… Несколько слов о критике
Как волнующе-притягателен сюжет: рождается человек, его имя и судьба никому не ведомы, — а со временем… Как это происходит? Кому это дается? Что должно произойти, чтобы «превращение» состоялось?
Именно такой путь был предназначен мальчику из «незаметной» еврейской семьи, с превеликим трудом еле сводившей концы с концами. Гилельс увидел свет 19 октября 1916 года в Одессе. Нет смысла перечислять имена знаменитых людей — тех, кого этот город подарил стране и миру, и тех, кто так или иначе соприкасались с ним: список слишком длинен, да и хорошо известен каждому культурному человеку. В своей автобиографии Леонид Утесов написал: «Я родился в Одессе. Вы думаете, я хвастаюсь?»
Пожалуй, стоит «обозначить» здесь некоторых пианистов, чей родной город — Одесса. Когда перечисляешь длинный ряд имен подряд, — а в данном случае именно в этом моя задача — неизбежно каждое из них теряет «индивидуальность», как бы нивелируется. Поэтому взвесьте значимость каждого имени «в отдельности». Итак, это: Владимир Пахман, Бенно Моисеевич, Шура Черкасский, Самуил Фейнберг, Яков Зак, Мария Гринберг… Вряд ли какой-либо город может сравниться с Одессой по числу выросших там великих музыкантов (говорю только о них), разве что Будапешт, где родились — и это не может не произвести впечатления — Юджин Орманди, Фриц Райнер, Джордж Сэлл, Георг Шолти, Эуген Сенкар, Антал Дорати! С каждым из них, замечу, Гилельс впоследствии играл.
Одесса удивительно красива: стройность ее архитектуры, регулярность застройки, прямизна улиц заставляют вспомнить Петербург — в уменьшенном варианте, разумеется. Если позволено будет поделиться своими личными впечатлениями, то это, прежде всего, — разительное несоответствие облика города сложившимся представлениям, почерпнутым, главным образом, из бабелевско-жванецких источников.
Вспомним Пушкина; он рассказывает в письме: «…Я насилу уломал Инзова (кишиневский начальник Пушкина. — Г. Г.), чтоб он отпустил меня в Одессу — я оставил свою Молдавию и явился в Европу. Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу, обновили мне душу… В Одессе… все еще не могу привыкнуть к европейскому образу жизни». Одесса, конечно же, прежде всего европейский город, и его культурная аура не может не повлиять — самым благотворным образом — на выросшего там человека (как и районы типовой застройки тоже, к сожалению, не могут не повлиять…)
Одесса столько раз описана и воспета, что повторяться нет надобности. «Всласть наотражалась бессмертная Одесса, — свидетельствует Даниил Данин, — в фольклоре, литературе, кино. И стала узнаваемой на всех широтах. А уж дома у себя — в очаровании оригинала затверженных штампов».
Стоит сказать, пожалуй, о том, что именно Одессу нежно любил Иван Бунин. Уже в эмиграции он вспомнил одесскую весну — «всю ее совершенно особенную прелесть — это смешение уже горячего солнца и морской, еще зимней свежести, яркого неба и весенних морских облаков». Так говорит — устами Бунина — один из героев его рассказа, а другой ему вторит: «…Одесская весна действительно нечто особенное. Только я вспоминаю как-то нераздельно парижские весны и одесские…»
Культурная история города наполнена значительными событиями. Лишь один пример. Петр Ильич Чайковский — шел последний год его жизни — писал брату, Модесту Ильичу: «Жаль, что ты не можешь иметь под рукой одесских газет, — ты бы узнал, до чего преувеличено Одесса относилась к моим заслугам… Если б когда-нибудь хоть десятой доли того, что было в Одессе, я бы мог удостоиться в столицах!» (Напомню в скобках, что портрет Чайковского, который он сам считал лучшим, написан художником Кузнецовым именно в Одессе.)
