Юзеф Крашевский - История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника
Ксендз Жудра занимался распределением возвращения. Янаша нужно было положить в каретку, по той причине, что, казалось, верхом ехать не мог. На свободного коня привязали тело убитого, чтобы не оставлять его так на добычу дикому зверю. Дуленба сомостоятельно пожертвовал собой для конвоя, распорядившись своим отрядом. Однако, прежде чем тронулись с места, Никита завязал, обмыл раны Янашка, и Корчак, выпив немного воды и вина, вернул свои силы. По правде говоря, он был бледен, не очень уверенно стоял на ногах, но клялся себе, что с помощью Никиты на коне доедет.
– Почему не доехать? – воскликнул Дуленба. – Я был ранен турком в плечо до кости, horribue ductu, рана была, хоть в неё руку засунь, три мили ехал я до лагеря и только тогда упал в обморок, когда уже ничего лучшего не оставалось для работы. Кавалер молодой, а раны татарские, это так как от больших комаров.
– А! – вздохнула мечникова, смотря на Янаша. – За меня ты, бедняга, несёшь покаяние, потому что отговаривал меня от поездки, а я упёрлась, а этот Доршак…
– Где же Доршак? – спросил Дуленба. – Он тут был? Убили его, может.
– Ni fallor, – сказал ксендз, – fugam dedit, сбежал.
– Э! Это кусок комедианта, чтобы не сказать хуже! – муркнул полковник. – Я его знаю и давно имею на него глаз. Ежели не infamis то немного до этого не хватает, – он вздохнул. – О! Я его давно знаю, – добавил он, – я здесь на Подоли много лет. Этот человек армянку, на которой женился, похитил, обманув родителей, из-под носа и из сердца. Если случаем погиб, ну, тогда скажу только, что такой деликатной смерти не стоил. Он должен умирать в навозе, – полковник покрутил усы.
Он имел энергию, как мы видим, даже в самых неприятных обстоятельствах жизни лёгкую и обильную. На этот раз, счастьем, это, может, было для дам и ксендза, так как позволяло им успокоиться – и молчать. Дуленба говорил за всех.
Никита помог Янашу сесть на коня. Ядзя не спускала с него глаз. Двое человек должны были ехать рядом с ним, полковник, оседлав своего румака, двинулся первым, далее, три человека за ним, Янаш с двумя, карета и остальные всадники, везущие тело убитого.
Утреннее путешествие было радостным – но как же ужасно окончилось, какое страшное оставила после себя воспоминание! Ядзя, минутами вспоминая, что пережила, вздрагивала, хватала мать и плакала, целуя её. Мечникова молилась и плакала также. Это последнее мгновение, в котором они уже сами должны были защищаться, стояло ещё перед их глазами. Что-то в этом было страшное, как сон, неправдоподобное, как кошмар, но было достаточно взглянуть на бледного Янаша, едущего в авангарде, и на окровавленную ручку Ядзи, которую не хотела помыть, чтобы поверить в реальность.
Обе дамы ехали молча, притулившись друг к другу. Полковник, хотя его никто не слушал, громко разглагольствовал, иногда оборачиваясь к Янашу и ксендзу и вызывая их одобрение.
Когда из ущелей, которые показались теперь бесконечно длинными, выехали в долину, в которой замчик на более ясном небе стоял чёрный и мрачный, был уже поздний вечер, почти ночь. В городке едва светилось несколько окон.
После отъезда мечниковой несколько человек её двора, оставшихся под командованием простого гайдука, Холобы, проводили время при кувшинах и сидели свободно на стенах. Янаш им приказывал охранять внутренний замок и двое поместилось в дверях на пороге, но остальные пользовались отдыхом и заводили грустные песни. Им было скучно в этом чужом краю; среди людей, нескорых к дружбе, молчаливых и недоверчивых, рады были бы как можно скорей вернуться. Красивый край им вовсе не понравился, вздыхали по равнинам и пригоркам около Межейевиц, улыбающимся и людным.
На воспоминаниях о доме проходило время. Холоба, разумный и степенный человек, воспитанный с молодости при дворе, временно чувствуя себя старшим и ответственным, ходил по двору с пистолетом за поясом. Разговоры распространялись по стенам, когда с верхнего бастиона Васько воскликнул, поднимая руку:
– Хей! Хей! Лошадь скачет, кто-то летит в замок! Что это? Конь Доршака! Это Доршак, но один!
Некоторые вскочили на стену смотреть, иные к воротам.
Побежал и Холоба, посмотрел и воскликнул:
– На места! Каждый на своё!
Сам побежал к воротам.
А тут уже на мосту послышался цокот копыт и крик в первом дворе. Окровавленный Доршак в порванной одежде слезал с коня. Его парубки прибежали тоже. Доршак, перемазанный кровью, запылённый, с чрезмерным волнением кричал:
– Татары! Татары!
Холоба стоял перед ним дрожащий.
– Наша пани! Где пани?
– Или убита, или в плену, – зарычал Доршак, подделывая испуг и отчаяние, и ломая руки.
– А вы! Вы вышли целым! – отозвался с гневом Холоба. – А как же это может быть!
Доршак хмуро посмотрел на него.
– Молчать; что, ты меня тут судить будешь, хам этакий! Защищался, пока мог, хорошо, что живым ушёл.
Холоба стоял бледный и онемелый.
Бежали и иные люди с верхнего замка. Доршак, свалившись, как бечувственный, с коня, испуганными глазами бегая по кругу, то останавливался, то двигался, не зная, что начать. Холоба, который заломил руки, – слёзы текли из глаз как горох – опустил голову на грудь и бормотал: «Пани, панинка! Нужно им было ехать… О! Несчастье, Янашек! И этот! Как показаться теперь перед паном! О, Боже, что тут предпринять?»
Доршак велел принести ему воды и водки и, не входя в дом, напился во дворе. Его измазанное кровью и пылью лицо выглядело не лучше татарского – какое-то нетерпение и беспокойство его охватывали. Он ходил, как бы неуверенный, что предпринять, советуясь сам с собой…
Парубки молча смотрели на него, на крыльце стояли испуганная Горпынка и Татьяна с заложенными за спину рукам.
Пролетело мгновение. Холоба понемногу начал приходить в себя.
– Но как же это произошло? – отозвался он.
Доршак, как если бы был поражённый, отвернулся сердитый.
– Сто раз, что тебе меня спрашивать? Как ты смеешь! Я тут пан, я тут теперь пан!
Гайдук поднял голову, ничего не отвечая, и отсутупил назад. Кивнул своим, которые стояли ошеломлённые, и потянул их за собой на верхний замок.
Доршак последовал за ними глазами. Он ещё взвешивал, что предпринять, пока не махнул рукой, и шибким шагом отправился в верхний замок.
В воротах стоял Холоба с людьми, ружьё в руке, палаш сбоку. Доршак, заметив его, пробормотал:
– Я тут теперь отвечаю за всё, и вы, и все тут принадлежите мне. Здесь я приказываю.
Гайдук дал ему говорить, смотрел на него исподлобья.
– Панечку, – сказал он насмешливо, – меня тут поставили на страже и, пока я живой, ни ваша и ничья нога сюда не ступит.
Он наполовину поднял ружьё.
У Доршака затряслись ноги, он отступил на шаг.
– Что же вы, с ума посходили? – зарычал он. – Пани убита, насчёт тех не знаю, уйдёт ли кто. Я отвечаю за всё перед мечником.
– Несомненно, сперва за жизнь госпожи и единственного панского ребёнка, – прервал возмущённый Холоба, – вот себя вы спасли всё-таки.
Они измерили друг друга глазами, но Холоба вовсе не испугался.
– Я вас всех тут связать прикажу и в подземелье бросить, позвав людей из местечка.
– Ну! Чем мы лучше пани! – закричал гайдук. – Госпожу выдали татарам, можете и нас продать.
Эти слова вдохновило Холобе, видно, то, что в городе между людьми мог он слышать. С невыразимой злостью бросился к нему Доршак, но, обуздав себя, поняв, что слишком слаб, отступил. Крикнул парубку. Тот показался из-за стены.
– В город! Людей созывать в замок!
– Дети, – крикнул Холоба своим, – приготовить ружья! К воротам! Ко мне!
Все зашевелились. Подстароста, которому казалось, что запугает, начал прохаживаться перед воротами весь в волнении, поднимая кулак.
Молчание продолжалось несколько минут, он приблизился к гайдуку, смягчившись.
– Случилось несчастье, – воскликнул он стенающим голосом, – в чём же моя вина. Кто же мог предвидеть шайку Шайтана. Не будьте же безрассудными, нужно спасти что осталось. Отпусти меня, я должен всё закрыть и отписаться.
– Закрыли, – сказал гайдук коротко.
– Ну что же вы, пошалели что ли? Завтра или послезатра голодом вас возьму.
– А ну! Как получится, – отпарировал Холоба, – я и завтра ждать, может, не буду: возы упакую и поеду с ними к дому.
– Я не пущу, я перед паном за это стою! – кричал Доршак.
– Или я, потому что так же хорош перед паном, как и вы, – вставил Холоба.
– Просто ад с этой чернью, – засмеялся, дико топая ногами и скрежеща зубами, Доршак.
Холота тем временем ворота и дверцы в воротах приказал запереть, и исчез. Подстароста походил ещё, дёргая себя за волосы, и побежал к дому.
На крыльце спереди стояла Татьяна. Почему ему так срочно было попасть в верхний замок, это, может, пожалуй, объяснится тем, что помышлял о сокровище и как можно быстрей хотел схватить его в руки. Он, однако, поспешил, послав в город собирать людей, излишняя огласка сразу после случая не была хорошей. Послал Горпину отозвать назад посланных, чтобы вернулись.
