Михаил Ульянов - Работаю актером
А в замечательной своей искренностью и правдивостью книге «Вопросы самому себе» Василий Макарович Шукшин пишет: «Как у всякого что-то делающего в искусстве, у меня с читателями и со зрителями есть ещё отношения «интимные» — письма. Пишут. Требуют. Требуют красивого героя. Ругают за грубость героев, за их выпивки и т. п. Удивляет, конечно, известная категоричность, с какой требуют и ругают. Действительно, редкая уверенность в собственной правоте. Но больше всего удивляет искренность и злость, с какой это делается. Просто поразительно! Чуть не анонимки с угрозой убить из-за угла кирпичом. А ведь чего требуют? Чтобы я выдумывал. У него, дьявола, живёт за стенкой сосед, который работает, выпивает по выходным (иногда — шумно), бывает, ссорится с женой… В него он не верит, отрицает, а поверит, если я навру с три короба; благодарен будет, всплакнёт у телевизора, умилённый, и ляжет спать со спокойной душой».
Я прибег к этой цитате, чтобы показать, что проблема такого зрителя тревожит и тревожила многих художников. Именно тревожит, потому что их, таких зрителей и читателей, немало. И что самое странное — это агрессивность, с которой они отстаивают свою точку зрения, которую считают непоколебимой и единственно верной.
Умение воспринимать прекрасное само не рождается. Это умение нужно воспитывать. К музыке, живописи, театру нужно привыкнуть, чтобы они стали для человека не развлечением, а необходимостью. Нельзя смотреть на театр как на своеобразный диван для отдыха — удобно, привычно, вот и хорошо.
Если какое-либо произведение искусства кажется вам непонятным, может быть, даже чуждым, — не спешите отрицать, а постарайтесь подумать над тем, что хотел сказать его создатель, какую мысль выразить.
Контакт со зрителем — непременное условие существования театра. Если ему удастся потрясти сердца, открыть невидимые стороны жизни, тогда он нужен, тогда он полон, тогда он непобедим.
Но ведь и другая сторона — зритель — нуждается в контакте с театром, и, следовательно, наши стремления найти общий язык должны быть обоюдными.
Твой собеседник — микрофон
Из всех актёрских работ я больше всего люблю радио. Что-то в этом есть изящное, светлое. А если материал классический или просто хороший, то работать на радио одно наслаждение.
Тихая, светлая студия. Ты наедине с микрофоном, который связывает тебя с миллионами слушателей и который точнёхонько передаст им всё, и правду и фальшь. Вот уж где друг твой истинный и неподкупный. Ты можешь сделать бесчисленное количество вариантов, пока добьёшься наиболее правильного, лучшего. Не надо грима, не надо учить текст наизусть (что с годами становится проблемой). Вы втроём — режиссёр, звукооператор да ты — можете рассказать и показать, да, да, показать, я не оговорился, весь мир, все чувства, всю неохватность света.
А какие голоса звучали и звучат в эфире — В. И. Качалов, М. М. Яншин, Д. Н. Орлов, Б. Г.Добронравов, М. Ф. Астангов, М. И. Бабанова, О. Н. Абдулов! И много кого ещё можно вспомнить.
Сейчас работают, и работают прекрасно И. Смоктуновский, А. Баталов, В. Невинный.
Высокопрофессиональные талантливые режиссёры, такие, как Р. Иоффе, Н. Литвинов, М. Турчанович, Б. Дубинин, Э. Верник, создали там сложнейшие, интереснейшие произведения.
Целые поколения воспитывались на радиопередачах, и даже вездесущий убийца времени телевизор не убил прелести и аристократизма радио. Сколько прекрасных минут пережили слушатели, внимая великой музыке или великой литературе. И притом радио богаче по возможностям и краскам, чем кинематограф, телевидение и театр.
«Не может этого быть, — скажет скептик-зритель, — у театра декорации, свет, в конце концов актёр во плоти и крови.
У кино же возможности вообще неограниченны. Море, горы, бури, страны — всем оно владеет. То же самое у телевидения. Любая часть света может быть показана. Актёра можно поместить в реальнейшие условия. Разве можно эти необъятные возможности сравнивать со скупыми средствами радио, где только голос, шумы да музыка. И всё. Разве можно сравнивать?» — закричит победительно телезритель.
Да, спорить о возможностях кино, телевидения не стоит. И всё-таки радио богаче и разнообразнее. Чем? Фантазией слушателя. Его внутренним видением, которому ничто не мешает — ни актёр, ни плохо снятый пейзаж.
Когда, предположим, зритель смотрит в театре или в кино «Мёртвые души», то при всём многообразии впечатлений он может почувствовать себя неуютно. И город N не таков, какой ему представлялся, и Чичиков не такой, каким виделся при чтении поэмы. И начинается невидимая, но жестокая борьба зрителя с режиссёром и актёром. Иногда, но это случается чрезвычайно редко, исполнителю удаётся убедить тебя, уважаемый зритель, что город N был именно таким, каким его показали, и Чичиков похож на твоё о нём представление. Но гораздо чаще ты остаёшься при своём мнении, выключаешь раздражённо телевизор и не хочешь смотреть на то, что не совпадает с твоим видением. И это твоё право.
Конечно, момент совпадения или расхождения в восприятии наиболее сложен, когда речь идёт о классике. Но даже если это современное или не слишком известное произведение, всё равно восприятие идёт прежде всего через актёра, его пластику, его обаяние, его мастерство. И всё равно здесь есть долгий момент привыкания и взаимной борьбы.
На радио же живёт только голос, который направляет фантазию слушателя, и тому ничто не мешает — ни грим, ни декорация, ни пластический ряд. И дальше идёт удивительное слияние голоса исполнителя и видения слушателя.
Если голос говорит тебе: «Он был не то чтобы толст, но и не так чтобы и тонок» — то ты видишь внутренним глазом именно такого Чичикова, какого себе представляешь. И нет разницы между услышанным и воображаемым. Фантазия слушателя необъятна, безгранична.
Читая «Тихий Дон», я, в сущности, сыграл триста шестьдесят пять персонажей. Ну мыслимо ли это на театре или на телевидении? Нет. А на радио мыслимо. Потому что мы создавали эти бесчисленные характеры вместе со слушателем. Я ведь, по сути, не играл, а только намекал на них. А уж воображение слушателя дорисовывало остальное.
Короче, хоть это и может показаться парадоксальным, но радио по своим выразительным средствам богаче, чем телевидение и кино, не говоря уже о театре.
Возможно, далеко не все разделят мою точку зрения, но я пришёл к этому выводу, исходя из многолетнего опыта работы, и очень ценю всякую возможность что-либо там сделать.
А начал я в далёкие пятидесятые годы, будучи актёром по второму или третьему году работы в Театре Вахтангова. Как-то однажды меня пригласили участвовать в передаче по стихам Маяковского, которую режиссировал знаменитый Осип Наумович Абдулов. В те годы он царил на радио, записывал свои известнейшие передачи, такие, как «Кола Брюньон» или «Дон Кихот».
Тогда записи велись на телеграфе. Там была студия, которой бесконечно мешала картофелемойка. Не то выше, не то ниже этажом находилась столовая телеграфа, и как только начинали мыть картошку в механической мойке, так все записи прекращались. И тем не менее в этой студии было создано много превосходнейших передач. Много. В те годы в основном работали там и ещё иногда на площади Пушкина, за нынешним кинотеатром «Россия».
Так вот, туда меня впервые пригласили, насколько я помню, по рекомендации Марины Александровны Турчанович, которая до этого как-то слушала группу молодых актёров на предмет возможной их работы на радио. И я тогда был почему-то отобран в ряд таких претендентов.
Я уже писал о том, что, учась в театральной студии при Омском облдрамтеатре, где-то году в 1944-м, подрабатывая себе на хлеб насущный, я был на Омской радиостудии открывающим и закрывающим диктором. Какой-то мало-мальский опыт у меня, естественно, был. Но именно мало-мальский. Так вот, пригласив меня, Осип Наумович, вероятно, поверил Марине Александровне.
Насколько я помню, в работе участвовал тогда Михаил Фёдорович Астангов, ещё кто-то из известных, крупных мастеров, и я среди них, конечно, был как жёлтый цыплёнок. Ничего у меня не получалось. Я отлично помню раздражённые, даже злые глаза Осипа Наумовича, которые смотрели на меня через два стекла, отделяющие пульт от комнаты, где я мучился, потому что не мог уцепить того, что от меня требовалось. Наверное, ему было жалко времени, которое он терял на меня.
Так или иначе, это была моя, пожалуй, самая первая запись на радио.
Опыт работы, как и любой другой опыт, приходит с годами, но к тому же, чтобы его приобрести, необходимо, как мне кажется, постичь микрофон. Этот чёрный или серый железный коробчатый или продолговатый предмет кажется бездушным, но на самом деле он фокусирует на себе внимание миллионов будущих слушателей. И вот тут-то и выясняется, что актёр настолько опытен и мастеровит, насколько ему удаётся найти интимный, душевный, сердечный и человеческий контакт с этой железкой. Потому что — и в этом нет никакой мистики — только в этом случае ты можешь наладить контакт с будущей аудиторией. Если же ты относишься к микрофону как к бездушному воспроизводителю твоего голоса, ничего толкового у тебя никогда не получится. Это я знаю по своему, большому уже, опыту. Но прийти к ощущению, что микрофон — твой друг, твой собеседник, твой лучший слушатель, самый внимательный, самый добрый и самый понимающий тебя, прийти к этому нелегко. Не сразу это даётся.
