Михаил Ульянов - Работаю актером
Может быть, это жестокий образ, но он мне кажется верным. Поток кино-, теле-, а сейчас и видеозрелищ так велик, что ни один самый усердный зритель не в силах посмотреть хоть малую часть предлагаемого. И останавливают на себе внимание только произведения, действительно выступающие из этого порой унылого ряда.
Мне думается, что «Последний побег» не стал событием в жизни нашего кинематографа. Хотя, на мой взгляд, картина искренняя, честная, не обманная, сладких пилюль от тягот жизни она не предлагает. Искренне написан сценарий Александром Галиным, написан на жизненном материале, написан с добрым чувством к главному герою — Алексею Ивановичу Кустову. С волнением и верой в необходимость такого героя работал режиссёр фильма Леонид Менакер.
Картина и задумана была и сделана добрыми, хорошими руками. И когда мне прислали сценарий с «Ленфильма» с предложением сняться в этой картине, я ни секунды не колебался и дал согласие.
Момент знакомства со сценарием, предложенным тебе, — непростой процесс. Если не нравится сценарий, роль, тут всё ясно и никаких мучений. А как быть, если сценарий показался интересным и роль привлекает своей сутью, а у тебя в этот момент большая работа в театре, или гастроли, или просто невозможно соединить эти съёмки с другими делами?
Вот тут и начинается довольно противная раздвоенность твоей актёрской души. Умом ты понимаешь, что времени и сил для этого соединения нет и не надо себя тешить надеждой. А беспечный внутренний голос нашёптывает: «Да ничего, как-нибудь уладится! Как-нибудь выкрутимся!» В молодости я часто нырял в этот водоворот и. в общем-то, всегда выплывал. В молодости, может быть, так и надо делать: сил много и резервы неограниченны. Правда, часто это идёт и за счёт качества твоей работы.
Несколько лет тому назад появилась очень острая, полемичная и тревожная статья критика Р. Кречетовой о падении престижа актёрской профессии, о торопливости и суетливости нынешнего актёрского существования. Потому-то, дескать, и доверия зрительского поубавилось. Потому-то и исчезли с актёрского горизонта актёры — выразители сегодняшнего дня, кумиры народа.
Кажется, статья называлась «Шагреневая кожа». Беспощадная, прямая и нелицеприятная статья. Так прав критик? Да, если идти по верхнему слою, то прав! Действительно, сегодня актёр, особенно столичный, находит много точек приложения своих сил. Театр, радио, кино, телевидение, концерты. Притом чаще всего все эти точки, как магниты, начинают тянуть актёра к себе одновременно. Голова кругом! И что там греха таить, есть среди нашей братии чрезмерно шустрые натуры. Всюду поспеют, везде побывают, всё охватят, никого не обидят, кроме зрителя. Конечно, в такой гонке не до сути — успеть бы, не пропустить бы…
Есть и такие, что берутся за любую работу независимо от её качества и смысла. Всё есть. И халтура есть, если смотреть правде в глаза. И если честно говорить, то, пожалуй, можно назвать одного, двух актёров, кого не удаётся захлестнуть сегодняшней гонкой и ритмом, а все остальные — и ваш покорный слуга тоже — этим грешат.
Но давайте посмотрим на проблему с другой стороны. Мы все — дети времени. И никуда нам от этого не уйти. Сегодня такой мир. Мир телевидения, мир кино, мир радио, мир техники, мир машин. Человек, создавая себе всё новых и новых помощников, сам незаметно для себя становится их рабом. Притом рабом добровольным и бессрочным. Уж не оторваться человеку от баранки автомашины, от регулятора громкости магнитофона, от экрана телевизора. Он прикован к этому невидимыми, но крепчайшими цепями, счастлив этим и уже не может жить по-другому. И не хочет.
Киноэкран, экран телевидения, радиопередачи, бесчисленные концертные площадки должны быть чем-то заполнены. Кто-то должен играть. И есть определённый круг актёров. Других нет. И если сегодня актёр или актриса находятся на самом пике своей творческой формы, то именно их и приглашают в кино, на телевидение, на радио. Это же естественно. Конечно же, актёр должен быть и осмотрительным, и требовательным, и творчески бескомпромиссным. Всё так. Но вот ему встретилась роль по душе, роль, которая ему нужна как способ творческого выявления. А театр-то не бросишь! И начинает актёр ужимать свои часы отдыха и сна и в эти отнятые у себя самого часы сниматься или записываться на радио. И есть ещё одно, ведомое только актёру; интерес к актёрскому «я». Ты нужен. Твоё «я» ещё интересно. Ещё годы тебе не помеха. А актёрская жизнь ох как быстротечна!
Как гениально страшно написала Ахматова: «Я живу ведь только сегодня». Это касается всех, не только актёров. Актёры, может быть, лишь болезненнее это воспринимают.
И ещё. Если не приукрашивать нашу профессию, то она похожа на гонку велосипедистов, где лидера всё время нагоняют едущие сзади. И лидер должен держать самую большую скорость. Не можешь держать такую скорость — тебя обгонят.
Я далёк от мысли, что так уж важно быть впереди своих товарищей, но я думаю, что быть в первых рядах сегодняшних проблем и задач, стоящих перед искусством, художник должен. А иначе — в чём же суть его существования? И в этом смысле судьба актёра, едущего со скоростью чемпиона тридцатых годов, безнадёжна. Он отстаёт и никому не интересен.
Я сейчас пишу эти строки и думаю, что некоторых моих коллег покоробит такой обнажённый показ жестокости и беспощадности нашей профессии. Но так надоели сентиментальные вздохи и ахи об «исключительности и непостижимости» актёрской души.
Работа, жестокая работа, потная, каждодневная, порой изнурительная, чаще всего не приносящая отдачи и радости. И надо быть здоровым, всегда готовым. Надо уметь слушать и слышать время. И лавры за все виды человеческих деяний, и за актёрские тоже, возлагают на измученные и потные от работы головы. И ничего другого не дано. Если, конечно, это заслуженные лавры.
Я получил как-то на одной своей встрече со зрителями такую записочку-вопрос: «Почему в последнее время актёры всё чаще и чаще сетуют на свою жизнь, говоря о трудностях своей работы и особенно о трудностях своей личной жизни? Что, им сказать больше нечего? Ведь все живут, как они, все стараются, работают в своей области. Но ведь через печать не плачут. И не потому, что нет возможности, а потому, что это не нужно никому. Просто обидно за хороших актёров, которые в последнее время так много плачут о своих бедах…»
Справедливо пишет эта зрительница. Есть у нас слюнтяйство и, может быть, неосознанное, желание вызвать жалость и снисхождение к своей профессии. Стыдно и обидно.
Жизнь повернуть вспять никому не дано. И принимать эту жизнь нужно такой, какая она есть. И уж в этой данной тебе жизни знать и возможности, и границы, и достоинства, и стыд, если что не так получается.
Так вот, возвращаюсь к рассказу о фильме. Прочитав сценарий «Последний побег», я без колебаний дал согласие на съёмки, тем более что у меня в этот момент не было в театре репетиций. Почему? Мне очень понравился и сценарий и, главное, образ Кустова. Давно я не встречался с такой колоритной, оригинальной, живой, эксцентрической, горькой, прекрасно написанной ролью.
Своеобразнейшая личность. Должность невеликая — руководитель духового оркестра в школе для трудновоспитуемых ребят.
Не велика высота. Но сколько азарта, сколь сердца, души и любви вносит он в разучивание «Дунайских волн» или «Сопок Маньчжурии»! А сжигает он себя не ради чистоты звучания оркестра, а ради того, чтобы распрямились уже согнутые души его не больно слаженно играющих музыкантов.
Солдат, прошедший войну, потерявший на военных полях ногу, вспыльчивый, как порох, живущий нелегко, человек с больным сердцем, чудак и местный донкихот, он живёт счастливейшей жизнью. Почему? Ему интересны люди, окружающие его. Он полон их заботами, их бедами. Он — неравнодушный человек. От неравнодушия-то проистекает и его вспыльчивость. Редкое человеческое качество — умение жить не своими делами и не своей мозолью, а бедами и делами рядом с тобой живущих. Может быть, это у Кустова идёт не только от характера и темперамента, а и потому, что ежедневно в течение ряда лет встречается он с горем и бедами малолетних, но уже душевно исковерканных людей.
Может быть. Но главным образом потому он оказывается способным к этому, что он по сердцу коллективист, а не эгоист. Ему интересны окружающие, он не устаёт от них. И во всё-то он вмешивается, всё-то его касается.
Вспомнилась мне в связи с этим человеком одна притча: как-то один из цезарей Рима пригласил к себе на пир самых известных гурманов и решил их поразить невиданным блюдом. Пригласил раба-повара и сказал ему: «Если ты сумеешь удивить моих гостей, я дам тебе свободу». «Хорошо», — ответил раб-повар и удалился. Наступил час пира. Одно блюдо было удивительнее другого, но пресыщенные обжоры всё это уже едали. Наконец повар сам принёс к столу огромное блюдо варёных раков. «Вот, цезарь, взгляни на это чудо», — сказал повар. «Что ж тут удивительного?» — захохотали римляне. «А вы посмотрите, все раки шевелятся», — спокойно ответил повар. Гости посмотрели внимательно на варёных раков и увидели, что они действительно все шевелились. Удивлению их не было границ. Такого они ещё не видели. «Как ты это сделал?» — спросил довольный император. «А очень просто, — ответил повар. — Я положил вниз одного живого рака. Он шевелится и двигает всех остальных».
