Юрий Коротков - Стиляги. Как это было
Около “Коктейль-холла” Мэлс растерянно глянул на безнадежную, уходящую к самому Кремлю очередь.
– Как писал буржуазный писатель Чехов, надо по капле выдавливать из себя раба, – сказал Фред Мэлсу. – Учись, чувак!
Он плюнул на ладонь, прилепил к ней трояк. Уверенно подошел к стеклянной двери и приложил руку. Швейцар тотчас с готовностью распахнул дверь.
Очередь слабо возмутилась.
– Спокойно, товарищи! Предварительный заказ! – объявил швейцар.
Они сидели на втором этаже, потягивая коктейли. Мэлс с интересом разглядывал шумную разношерстную публику.
– А здесь облав не бывает? – спросил он Фреда.
Тот отрицательно покачал головой. Вытащил маслину из фужера и бросил под стол Капиталу.
– Главное – до Бродвея дохилять. На Броде никого не трогают. Указание свыше, – кивнул он на потолок.
– Почему?
Фред только пожал плечами, удивляясь его непонятливости.
– Смотри, – перегнулся он через бортик. – Вон один, – указал он на человека с газетой за крайним столиком на первом этаже. – А вон второй, – кивнул он на близнеца первого в противоположном углу. – На Лубянке тоже не дураки сидят – им проще держать нас под контролем в одном месте. Если разогнать Бродвей, зараза расползется по всей Москве и, не дай бог, начнется эпидемия.
На маленькую эстраду вышел джаз-банд – могучая саксофонистка, скрипач, баянист и ударник. Начались танцы.
Мэлс подошел к Полли.
– Хильнем атомным? – предложил он.
Она удивленно подняла брови и встала. Они вышли к эстраде. Мэлс с ходу лихо закрутил Полли вокруг себя. Пары вокруг невольно расступились, освобождая место, потом и вовсе остановились, образовав круг.
Это был не танец, а скорее состязание – Мэлс все наращивал темп, Полли, упрямо сжав губы, не отставала. Музыка оборвалась, и они остановились напротив, тяжело дыша.
– Ты всегда добиваешься своего? – спросила она, заправляя выбившуюся прядь под “венгерку”.
– Всегда.
– Мэл, я не переходящий приз, – сказала Полли. – Штурмуй другие вершины. – Она повернулась и пошла на свое место.
Мэлс проводил ее глазами. Бетси, загадочно улыбаясь, поманила его пальчиком.
– Мэл, хочешь, скажу что-то про Полли? – спросила она.
– Хочу.
Бетси указала себе на щеку. Мэлс засмеялся и звонко чмокнул ее.
– Ты ей очень нравишься, – сообщила Бетси. – А хочешь, скажу что-то про Пользу?
– Что?
Бетси капризно указала на губы. Мэлс поцеловал.
– Не будь таким самоуверенным, Мэл. Полли ты нравишься, а Польза все будет делать назло, – сказала Бетси и отошла к изнывающему от ревности Бобу.
Веселая шумная толпа стиляг валила по ночному Броду.
– Атас! Жлобы! – остановился Боб.
Навстречу им плотной молчаливой командой шли бригадмильцы.
– Спокойно, чуваки! Мы на Броде! – сказал Фред.
Две компании – темно-синяя и пестрая – сближались.
– Мэл, твои! – сказал Дрын.
Мэлс и сам уже увидел знакомые лица, встал на мгновение, оглянулся, малодушно помышляя о бегстве, – и двинулся за своими новыми друзьями.
Бригадмильцы и стиляги, растянувшись в цепочки, разошлись на противоходе, почти касаясь плечами друг друга. Бригадмильцы молча, сурово смотрели на стиляг. Те в ответ злорадно гримасничали:
– Здрассссьте… Сколько лет, сколько зим!.. Вольно, товарищи!..
Капитал в строю стиляг злобно скалился и рычал на широкие брюки противника.
Шедшие последними Катя и Мэлс остановились напротив – и обе компании замерли. Бригадмильцы напряженно смотрели на Катю, стиляги – на Мэлса.
– Что это значит, Мэлс? – потрясенно спросила она.
– Ничего, – пожал он плечами. – Алло, комиссар – это я, Мэлс! А это – всего лишь костюм, – оттянул он щепотью лацкан. – У вас один, у меня другой. Просто костюм – и ничего больше он не значит, понимаешь?
Катя посмотрела через его плечо на Полли, женским чутьем безошибочно выделив ее из других девчонок. Перевела тяжелый взгляд на Мэлса.
– Ты хуже чем враг, Мэлс, – тихо сказала она. – Ты – предатель!
Она молча отвернулась и шагнула дальше. Обе компании разошлись в разные стороны.
Мэлс оглядел балалайки, домры, духовые инструменты, развешенные на стенах музыкального магазина.
– А саксофон у вас есть? – спросил он мужиковатую продавщицу в огромном кружевном воротнике.
Та остолбенела, глядя на него круглыми глазами.
– А пулемет не надо? – басом ответила она и отвернулась, оскорбленно поджав губы.
Старичок за прилавком нотного отдела чуть заметно кивнул Мэлсу.
– Я не ошибаюсь, вы покупали у нас вальсы в переложении для трубы? – вполголоса спросил он, осторожно глянув на продавщицу.
Мэлс кивнул.
– Для хорового исполнения могу порекомендовать “Колхозные просторы”, музыка Айвазяна! Торжественная мелодия, душевные стихи… – повысил голос старичок, снимая со стеллажа нотную тетрадь. – Вы прилетели с луны, молодой человек? Саксофон – запрещенный инструмент. Новых просто нет, старые годятся в металлолом, да и те наперечет – может быть, двадцать на всю Москву. Сходите на “биржу”, может, вам и повезет… – он быстро чиркнул что-то на последней странице. – “Просторы” – семнадцать копеек! В кассу, пожалуйста…
На “бирже”, в переулке у проспекта Мира, толпились музыканты – стиляги и цивильно одетые, юнцы и седые лабухи. Между ними деловито сновали барыги:
– Комсомольская свадьба – балалайка, баян, ударные…
– Юбилейный вечер на суконной фабрике – фортепиано, скрипка, баритон…
Мэлс подошел к компании стиляг.
– Чуваки, где тут сакс можно купить?
Они изумленно оглядели его с головы до ног, засмеялись, как удачной шутке, и отвернулись, оставив за спинами.
Мэлс побродил между компаниями музыкантов. Откуда-то сбоку к нему подкатился Нолик.
– Саксом интересуетесь? – уточнил он, глядя в сторону.
– Да.
Червонец перекочевал в его подставленную лодочкой ладонь.
– Не подойдет, я не виноват, – предупредил Нолик.
Он отвел от компании старого лабуха с жидкими седыми волосами до плеч и тяжелым пропитым лицом, шепнул на ухо, указывая глазами на Мэлса, и исчез.
– Молодой человек, – прогудел лабух низким хриплым голосом. – Угостите пивом инвалида музыкального фронта!
В пивной лабух жадно припал к кружке, играя большим кадыком на дряблой шее. Блаженно зажмурился, на глазах распрямляясь и обретая былую стать.
– Первый раз меня взяли в восемнадцатом за буржуазный танец танго. Теперь я играю его на партийных торжествах. В двадцать третьем меня сняли с эстрады нэпманского кабака, где я играл джимми. Сейчас его танцуют вместо физической зарядки. Это удивительная страна. Кларнет – правильный инструмент, а саксофон приравнен к холодному оружию. Баян – можно, аккордеон – нельзя… – он посмотрел на Мэлса. – Молодой человек, вы мне симпатичны, и вот что я вам скажу: не суйте голову в пасть голодному зверю, – патетически сказал он. – Не повторяйте моих ошибок, если не хотите прийти вот к такой минорной коде, – указал он на себя. – Подождите десять лет, когда джаз будут играть на детских утренниках!
– Мне сейчас надо, – сказал Мэлс.
Лабух картинно развел руками:
– Если бы молодость знала, если бы старость могла!.. У меня есть саксофон. Он не вполне исправен, но при желании… Приходите завтра… Не откажите в любезности – еще пять декалитров этого не в меру разбавленного напитка…
– А можно сейчас? – нетерпеливо сказал Мэлс. – У меня деньги с собой.
– Нет, – покачал головой лабух. – Приходите завтра и, пожалуйста, – оглядел он пестрый наряд Мэлса, – постарайтесь мимикрировать под окружающую расцветку.
– Что? – не понял тот.
– Оденьтесь во что-нибудь незаметное.
– Почему? – удивился Мэлс.
– Видите ли… – замялся лабух. – Есть одна небольшая проблема… а вам придется нести его через весь город…
В своей нищей каморке с выцветшими афишами над кроватью лабух достал с антресолей футляр, сдул с него толстый слой пыли. Мэлс с восторженной улыбкой взял инструмент с бархатной подкладки, нажал на клапана, осмотрел…
– А это что? – спросил он с вытянувшейся физиономией.
Около раструба красовался массивный фашистский орел, зажавший в когтях свастику.
– Это – небольшая проблема, – пояснил лабух. – Инструмент трофейный, из оркестра военно-воздушных сил. Так вы берете?
