Юрий Коротков - Стиляги. Как это было
Анатолий Кальварский:
Мир фарцовки расцвел, когда начали приезжать финны. Год, наверно, пятьдесят восьмой – пятьдесят девятый. У них за бутылку водки можно было что-то купить. Они привозили много таких вещей, которые сегодня именуют “секонд-хенд”, и вещи с удовольствием покупали. Мой приятель купил себе замечательные ботинки. Но когда он их начал носить, они оказались ему малы.
Олег Яцкевич:
Мой приятель отсидел три года в лагере. За что? Добыл где-то триста-четыреста долларов, поехал в Москву и взял с собой еще студента иняза. “Там же, в Москве, все лохи”, – говорит. Приехали в столицу, зашли в “Березку”, отоварились. Говорят по-английски, как-то шутят, а на выходе их остановили: “Пройдите к администратору”. “Раскололи” и по три года влепили. Незаконные валютные операции! В Москве вообще за это расстреливали. Шлепнули же главного валютчика Рокотова. Еще писали, что на Западе он был бы гений бизнеса, а в Москве…
Юрий Дормидошин:
Фарцовка началась приблизительно с шестидесятого года. Начали заезжать финны. И я влился в этот бизнес. Я жил в центре, и у меня были друзья старшие, которые уже этим занимались.
Мы никогда не обманывали. Потом начались эти “каталы”, начали ломать бабки, начали какое-то фуфло подсовывать. В бизнес вошли криминальные структуры. А мы позиционировали себя как джентльмены.
Тяга к какому-то самовыражению, даже эстетический голод гнали на Малую Морскую или Большую Морскую. Я в основном работал с “Асторией”. Территория была поделена. Мы попытались “брать” финнов в Выборге, но там работала очень серьезная местная группировка, и нас оттуда вытеснили. Пришлось вернуться в город, а там уже в каждом отеле была спецслужба.
Сначала приезжали только финны. Иногда – до двухсот автобусов. Какое-то неимоверное количество. У нас была “агентура”, нам говорили, что к “России” подъехало, например, пять автобусов, к “Европе” – четыре автобуса, там еще где-то – десять автобусов. Финны добродушный народ. Сначала мы меняли вещи на водку, потом платили конкретно деньги – рубли. Они с удовольствием брали. И потом уже каждый иностранец привозил то, что ему надо было продать: завязывались связи. Появлялись “домашние магазины”, потому что в комиссионные сдавать такие вещи было достаточно стремно – там продавалась в основном старая одежда.
Естественно, деловые люди прониклись всем этим. Начался спрос, появилось предложение. Появились какие-то самопальные джинсы. Настоящих вещей было мало – Питер был город совершенно маргинальный. И с появлением волны туристов началось преклонение перед иностранной одеждой. Моды как таковой не было, ее никто не мог диктовать, везли не бренды, а, естественно, ширпотреб. И тогда уже Невский проспект, Брод, начал расширяться. Он уже перевалил Садовую улицу, Литейный проспект, кафе “Север”. Там обитала “диаспора” немых – они в основном были карманниками, но были и те, кто занимался всяким бизнесом.
Власти ситуацией не владели. Фарцовка приняла серьезные масштабы. Началась контрабанда. Тут же подтянулись девушки. Проституция была совершенно специфичная – дамы не занимались проституцией с русскими. Считали, что с “рашенком” переспать западло. У них был чистый отбор.
Мы ходили, эпатировали публику и уже приобретали вид настоящих иностранцев. Посещали валютные бары – швейцар пропускал тебя с толпой, потому что он не понимал, кто ты. Там был другой мир, какое-то другое ощущение, это был кусок какой-то свободы. Сидели свободные люди, курили “Marlboro”, пили какие-то напитки, общались с девушками. С девушек спецслужбы уже начали брать взятки. Проститутки были все на учете, они были информаторами, как правило. И поэтому их не трогали. Это был такой сервис, такой бренд России.
Лев Лурье:
Фарцовщики, в отличие от стиляг, не образовывали никакой субкультуры. А субкультура, соответствовавшая стилягам, называлась “мажоры”. К фарцовщикам от стиляг перешла более широкая идея контрабанды. На Невском проспекте всегда было очень много людей – и их количество разрасталось, – которые каким-то образом доставали немыслимые вещи.
Стиляги и фарцовщики – два разных поколения. Власть в современной России захватили фарцовщики, а не стиляги. Стиляги были “прорабами перестройки”. Им уже поздно было захватывать командные высоты. Это все были люди за пятьдесят лет. Но они были помешаны на потребительских ценностях, и в этом смысле разницы между стилягами и фарцовщиками действительно нет. И те, кто пришел к власти, исповедуют эти ценности. Вообще идея Куршевеля, Лазурного Берега, Ксюши Собчак – это стиляжная идея.
Культурные потребности стиляг явно контрастировали с тем, что предлагалось в СССР. Услышав джаз и посмотрев “Серенаду Солнечной долины”, стиляги увлеклись западной культурой, которая хоть и с большим трудом, но все же проникала за железный занавес. Музыка Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Бенни Гудмена, оркестра Гленна Миллера, Майлза Дэвиса, Каунта Бейси, а позже Билла Хейли и Элвиса Пресли создавала звуковой фон их жизни, а немногие доходившие до советских экранов западные фильмы являлись моделями для подражания во всем – в одежде, в поступках, в поведении.
“Музыка толстых”
Западная, “буржуазная” культура в СССР никогда не приветствовалась. Но в первые годы советская власть еще не определила свои культурные приоритеты, а потом наступила эпоха существования нэпа, когда многие атрибуты “мира капитализма” более или менее уживались с социалистическими реалиями.
Днем рождения советского джаза можно считать 1 октября 1922 года. Вернувшийся из эмиграции поэт, переводчик и танцор Валентин Парнах устраивает в Москве концерт “Первого республиканского джаз-банда”. Сам Парнах не владел ни одним музыкальным инструментом, но привез из Парижа немалое количество американских граммофонных пластинок. Московские музыканты, наслушавшись этих пластинок, смогли сыграть нечто подобное, а сам Парнах принял участие в концерте в качестве танцора.
А уже весной 1926 года по СССР впервые гастролируют джазовые ансамбли с участием иностранных музыкантов. “Jazz Kings” дают концерты в Москве, Харькове, Одессе и Киеве, а базирующийся в Великобритании Сэм Вудинг привозит эстрадное ревю из перебравшихся в Англию темнокожих американцев “The Chocolate Kiddies”. Через год в московском Артистическом клубе дебютирует первый советский профессиональный джазовый коллектив – “АМА-джаз” под управлением пианиста Александра Цфасмана. В следующем году он становится первым джазовым коллективом, живьем сыгравшим в студии Московского радио, и первым советским джазовым ансамблем, записавшимся на грампластинку.
Но уже в 1928 году мощный удар по джазу наносит главный пролетарский писатель Максим Горький, опубликовав в газете “Правда” статью “О музыке толстых”, где обрушивается на всю тогдашнюю эстрадно-танцевальную музыку.
“Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек – раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом”, – пишет пожилой Буревестник, которого, по слухам, подтолкнули к подобной отповеди танцевальные фокстроты – их на первом этаже виллы на Капри крутил на патефоне его сын.
Определение “музыка толстых” подхватила советская идеологическая пропаганда, начав применять его в том числе и к джазу. Так музыка, появившаяся в бедных негритянских кварталах, стала ассоциироваться в Советском Союзе не иначе как с капитализмом и буржуазным образом жизни.
Подобная судьба выпала и на долю “буржуазных” танцев – фокстрота и танго. Фокстрот (название происходит от английского foxtrot – “лисья походка”) появился в 1912 году в США, и его поначалу танцевали в медленном 4/4-тактном темпе. В двадцатые годы танцевальные оркестры постепенно взвинчивают темп под влиянием джаз-ритмов с 32 до 50 тактов в минуту. Эту версию называли квикстеп (от английского quikstep – “быстрый шаг”). В конце двадцатых в Англии был создан собственный “квиктайм фокстрот и чарльстон” – быстрая разновидность фокстрота. Медленный фокстрот – “slowfox” – был моден в начале 1930-х в США, но к середине десятилетия уступил место джиттербагу (jitterbug), с которого началась эра свинга.
