Маргрит Стин - Отверженный дух
Действительно, был там какой-то скандал, причем даже полицию вызывали; дальше я помнил только, как Льюисы всей семейкой нагрянули в санаторий, куда Арнольда перевели из больницы. Наконец, уже на последнем курсе, он съехал почему-то с Каули Роуд, снял для родных коттеджик неподалеку от Вудстока, а вскоре перебрался туда и сам. Мне недвусмысленно намекнули на нежелательность каких бы то ни было встреч…
— …Кстати, сегодня у нас будут гости — и теннис. Вам, наверное, это совсем неинтересно?
К теннису Арнольд морально меня уже подготовил. Оставалось теперь только последовать его примеру: бессонная ночь уже давала о себе знать.
Я заснул как убитый и проспал довольно долго, потому что разбудили меня веселые незнакомые голоса за окном. На дорожке от самых ворот выстроилась вереница автомобилей, а у дальней границы лужайки собралась живописная группа мужчин и женщин в легких одеждах пастельных тонов. В центре возвышалась импозантная фигура хозяина; его приятный бархатистый смех часто перекрывал всеобщий шум. Арнольд в своем белом фланелевом костюме и университетском блайзере меньше всего был похож сейчас на маклера; скорее его можно было принять со стороны за солидного, но вполне добродушного школьного директора, собравшего вокруг себя таких же респектабельных родителей, пришедших узнать о делах своих чад. Я вспомнил, как всегда мечтал он втайне о таком счастье — принимать гостей, а главное, развлекать их в собственном доме, — и порадовался искренне за своего друга.
Два земляных корта были в превосходном состоянии; мы разбились на пары, и соревнования начались. Тут, правда, Арнольд несколько стушевался и как-то сразу исчез из виду. Между тем, женщины вынесли на веранду чай и завязали беседу: о театре и бирже, о местных сплетнях — одним словом, о всякой чепухе.
Постепенно стало смеркаться, и кое-кто засобирался домой.
Мы с Вайолет отдыхали после очередного выигранного сета, когда к нам подошла Фабиенн.
— Представьте, не могу найти мужа. Вы его не видели случайно?
Я тут же вызвался на поиск.
— Да нет, не нужно, пожалуй. Я, кажется, догадываюсь, где он может быть. Вы тут лучше помогите Вайолет с напитками, ладно?
Вереница гостей, звучно шлепая себя по оголенным местам, потянулась к дому: на воздухе от комаров уже не было никакого спасения. Фабиенн увлекла группу дам наверх, я же стал осваиваться с ролью бармена.
Поднялся веселый шум, зазвенели бокалы. Не все заметили, как на веранде появились двое. Странная шаловливая искорка поразила меня в глазах у отца: словно он очень ловко обвел кого-то вокруг пальца и теперь едва сдерживал буйную радость.
— Я так и знала, — прошептала Вайолет откуда-то сбоку.
Доминик-Джон вошел в комнату и, двигаясь по кругу, принялся с необычайно серьезным видом пожимать руки всем присутствующим. Женщины принимали его ласково, мужчины — достаточно натянуто: иные всем своим видом показывали, что если и терпят самозванца, то исключительно из уважения к хозяину. Но прошло лишь несколько минут, и как-то незаметно Доминик-Джон оказался в центре всеобщего внимания. Держался он со всеми очень просто, как бы предлагая окружающим быть с собой на равных — ни дать ни взять, благодушный юный принц перед толпой робеющих простолюдинов. Мальчик и в более ярком обществе сумел бы на себя обратить внимание; здесь же превосходство его надо всеми просто-таки неприлично бросалось в глаза.
Всеми овладело чувство неловкости; в комнате будто повеяло холодком. Вряд ли кто-нибудь из гостей смог бы сейчас толком объяснить, чем же так неприятен этот очень воспитанный, учтивый, ничуть не заносчивый мальчик. Всеобщая неприязнь к нему быстро росла. Кое-кто стал уже, кажется, подумывать о том, как бы распрощаться поскорее, не нарушая приличий. И лишь Арнольд не замечал того впечатления, которое сын его производил на друзей.
Впрочем, назвать друзьями людей, собравшихся сейчас вокруг моего школьного друга, означало бы здорово покривить душой: в этой массе не видно было даже просто приятелей. Все это были ничем не приметные, всегда очень милые и одинаковые «друзья» чужого благосостояния: тот веселый жужжащий рой, что безошибочно слетается на запах денег, а высосав соки, так же радостно отлетает к другой кучке, что посвежее. Грустно было видеть, что за публику собрал вокруг себя этот чрезмерно добрый, слишком, быть может, общительный человек. Радовало лишь то, что в этой оживленной толпе пройдох, деляг и ловкачей он оставался посторонним; чужим для него был и язык их — язык, на котором общаются похабный бес финансового изобилия и бесстыдная духовная нищета. Я почувствовал прилив острой жалости к своему старому другу. В эту минуту мне стало вдруг ясно, что Доминик-Джон для него — не просто любимый ребенок, но сладостное напоминание об утраченной юности; новое воплощение высокой мечты — той, что была загублена ради сегодняшней вполне безбедной, но пустой, мертвой жизни.
Мальчик неспешно обошел всю компанию и вернулся к отцу, беседовавшему с кем-то из гостей; затем достал из кармана шарик и очень легко, почти не глядя, начал подбрасывать его и ловить — то в чашечку, то на кончик спицы.
— Ой, какая чудесная игрушка! — воскликнула одна из дам; Доминик-Джон протянул ей бильбукет — очень вежливо и скромно.
Та подкинула шарик и, конечно же, промахнулась; подкинула еще — «Ах, черт!» — и снова мимо.
— Его нужно чуточку подкручивать, но одной только кистью, — сочувственно объяснил Доминик-Джон, — А вверх запускать — строго вертикально.
— Ну-ка, попробуйте. Может быть, у вас получится. — Женщина протянула мне шарик. Я усадил его в чашечку, но только с третьей или четвертой попытки.
— Теперь на кончик! — напомнил безжалостный Доминик-Джон. Это уже было свыше моих сил. Вокруг меня стали быстро собираться зрители: о мальчике сразу почти и забыли. Игрушка пошла по кругу — каждому вдруг захотелось подчинить себе капризный шарик — но результат у всех был одинаков.
— Вы не расстраивайтесь, это ведь дело практики, — утешал всех Доминик-Джон. Но теперь-то он раззадорил всех окончательно: неужто уступят они сопляку, и в чем — в какой-то детской игре? Мужчины с остервенением взялись за дело; женщины принялись демонстративно скучать. Единственным восторженным зрителем по-прежнему оставался Арнольд.
— А теперь он вам покажет, как надо!
Доминик-Джон послушно взял бильбукет и с издевательской легкостью несколько раз усадил шарик в чашечку — на спицу. Передо мной будто вдруг ожила картина какого-то французского живописца: многочисленная группа придворных (правда, в основном, одетых по-спортивному, кое-кто даже в шортах), и перед ними — грациозный маленький фокусник: одна рука отдыхает на бедре, другая занята наскучившей работой. Арнольд сиял от счастья. Кто-то не удержался и спросил все-таки, не от отца ли передался такой талант сыну.
— Нет, — ответил последний абсолютно серьезно, — у папы ничего не получается. Он не понимает главного: тут работает не зрение, а чувство. Я ведь то же самое мог бы проделать и с закрытыми глазами.
Нет, Доминик-Джон не хвастался; просто сообщал всем очевидный факт.
— Хотите — можем показать вам еще один фокус.
— По-моему, с нас хватит.
Никто не услышал голоса Вайолет Эндрюс. Все повернулись разом — и застыли, как по команде в детской игре. Женщина потянулась за перчатками — да так и замерла над стулом; мужчина, не в силах ни оторваться от бокала, ни допить вино, смешно скосил глаза на донышко. Доминик-Джон обернулся к отцу властно и царственно, всем своим видом показывая, кто в их тандеме главный.
— Ну что, покажем им наш фокус?
Арнольд радостно хихикнул и тряхнул головой. Мальчик легко, почти вприпрыжку прошел через всю комнату и лег на диван; затем подложил под затылок ладони, закрыл глаза и набросил ногу на ногу. Никто не проронил ни слова. Выждав немного, Арнольд подошел к письменному столу, взял лист бумаги, нацарапал на нем несколько слов и затем сложил вчетверо.
— Ты готов? — спросил Доминик-Джон, не поднимая век.
— Да.
— Ах, они мысли нам собираются читать на расстоянии, — засмеялась одна из женщин. — Ну, этим нас не удивишь. Каждый вопрос начинается с определенной буквы, а буквы складываются в то самое слово.
Она огляделась с победоносным видом. Все вдруг загалдели вокруг: телепатия… Паддингтон… Нона и Андре…
— Сплошное надувательство!.. Система зеркал!.. У них есть такие условные знаки…
Доминик-Джон пронзительно вскрикнул; все рассмеялись, но тут же притихли. Арнольд с листком отошел к дальней стене. Разметав светлые, с серебристым отливом волосы по подушке, мальчик будто окаменел: губы его сжались в прямую линию, брови сошлись над переносицей. Кто-то то ли шевельнулся, то ли шепнул что-то — личико его мгновенно исказилось дьявольской гримасой. Прошло еще несколько секунд, и Доминик-Джон заговорил, с долгими паузами:
